Анна-Лаура кивнула и чуть заметно улыбнулась. Щедрость Жуана тронула ее, но его искреннее признание в любви заставило задуматься о другом. Жуан отчаянно ревновал ее к Жоссу и наверняка сгустил краски, чтобы постараться навсегда удалить ее от мужа. Может быть, Жосс вообще только пошутил, а Жуан воспринял все всерьез? Ее муж был способен и на такое. Он был эгоистом и человеком непостоянным, но это желание убить ее? Он не мог быть настолько жесток…
Анна-Лаура медленно двинулась к карете, и Жуан больше не удерживал ее. Он отвязал лошадей, вскочил на козлы и щелкнул кнутом. Упряжка понеслась вперед. С усталым вздохом молодая женщина откинулась на подушки и закрыла глаза. Водоворот воспоминаний захватил ее…
Маленький букетик из маргариток и дрока выскользнул из рук Анны-Лауры и исчез в могиле. Каменную плиту поставили на место, пока старый Конан Ле Кальве, за неимением священника, бормотал слова заупокойной молитвы. Слова гулко отдавались в тишине часовни, а Жоэль Жуан мягкими, осторожными движениями, словно он боялся нарушить траурно-торжественную тишину, приводил в порядок часовню, чтобы не осталось никаких следов похорон. Закончив, он загасил фонарь.
Темнота показалась абсолютной только на мгновение, но потом летняя ночь, проникавшая сквозь разбитые витражи, осветила обезглавленные статуи, изуродованный герб на скамье хозяина этих мест и следы пожара, остановившегося у самого алтаря. Странно, но огонь не тронул позолоченное дерево. Казалось, людская ярость наткнулась на невидимую стену, и рука господа остановила вандалов, не позволив совершить самое страшное святотатство.
В темноте гулко прозвучал голос Жуана:
— Когда это случилось?
— В праздник святого Эрве будет два месяца, — ответил Конан. — Но это не местные. Из Морона явились перепившиеся парни. Они такое кричали, что я думал — рухнут небеса… Они сожгли господский дом и осквернили часовню.
— Их было много?
— Даже слишком много! Что могла сделать деревня в десять домов против вооруженной банды? Это точно были не крестьяне. Они спалили два амбара.
— И кто их привел?
Старик недовольно покачал головой:
— Кто же это знает? Этого косоглазого здесь никогда не видели. Здоровый неряшливый рыжий детина, заросший волосами до самых глаз. И я бы сказал, что он очень похож на тебя.
Мужчины разговаривали шепотом, чтобы не мешать горю молодой женщины. Но она их и не слушала. Анна-Лаура — мать только что, похороненной малютки — оглядывалась по сторонам с отсутствующим видом, словно все это ее не касалось. На самом деле, несмотря на весь этот кошмар, она испытывала необыкновенное облегчение, оказавшись здесь после путешествия, напоминавшего дурной сон. Да, часовня пострадала, но освященная земля осталась, и молодая женщина думала, что ее маленькая Селина скорее обретет вечный покой здесь, чем в одной из этих ужасных парижских ям, куда ее пришлось бы отнести, потому что в закрытых церквях и опустевших монастырях больше никого не хоронили. Подобная мысль была для Анны-Лауры невыносимой. Здесь, в Комере, ее девочка будет дома около пруда, где, согласно легенде, с незапамятных времен фея Вивиана держит в плену волшебника Мерлина. Даже если осторожность предписывала не делать на камне никакой надписи о том, что здесь покоится Селина де Понталек, умершая на втором году жизни…
Направляясь к выходу, Анна-Лаура услышала рыдания старой Барбы Ле Кальве. Именно она помогла Селине появиться на свет, а теперь заливалась слезами, бормоча:
— Наш маленький ангел…
Анна-Лаура позавидовала ей, потому что сама не могла проронить ни слезинки. Боль иссушающим огнем жгла ее изнутри, но Анне-Лауре удалось проделать весь долгий путь по ставшей неузнаваемой стране с высоко поднятой головой. Она везла с собой старый дорожный сундук, скрывавший маленький гроб. Это была отчаянная авантюра, и свекор Анны-Лауры ее не одобрил:
— Это безумие! Вы рискуете быть арестованной в любую минуту, и вам не помогут никакие пропуска. И потом, почему именно Комер? Отчего не похоронить девочку у меня в Понталеке или в Ля-Лодренэ, принадлежащем вашей семье?
К удивлению маркиза, застенчивая, молчаливая невестка его не послушалась. Комер принадлежал только Анне-Лауре, доставшись ей по завещанию от крестного-холостяка. Крестного называли сумасшедшим, а местные жители полагали, что он обладает волшебной силой. Ронан де Лодрен оставил ей это убежище фей, маленький замок, бывший некогда частью мощной крепости, от которой остались лишь камни на берегу пруда у леса Бросельянд. Здесь Анна-Лаура еще девочкой провела свои самые лучшие часы в окружении деревьев, воды, загадочных теней, веря в легенды куда больше, чем в Евангелие. Теперь и от замка не осталось ничего, кроме почерневших от копоти стен.
В этом же замке родилась и Селина. И именно сюда Анна-Лаура захотела вернуться в свой самый горестный час. Только этой земле она хотела отдать тело своей дочери. Если бы молодая женщина прислушалась к внутреннему голосу, она опустила бы Селину в воды пруда, чтобы та присоединилась к Вивиане, Мерлину и тому рыцарю, который из-за любви к своей королеве был лишен права сражаться за священный Грааль. Но даже здесь, в глухом уголке Бретани, ее никто бы не понял, и такой поступок сочли бы святотатством.
Более того, об этом невозможно было говорить и с мужем, Жоссом де Понталеком, который никак не мог понять желания своей жены похоронить малютку в бретонской земле. Но он на удивление быстро сдался и только пожал плечами:
— В таком случае Жуан поедет с вами. Я надеюсь, вы не собирались совершить это путешествие в одиночестве?
— Признаюсь, я надеялась, что вы поедете со мной. Принято, чтобы отец присутствовал на похоронах своего ребенка.
— Вы все решили сами, моя дорогая. А так как я не согласен с вашим решением, то вам и нести ответственность за свои поступки. Скажите спасибо, что я позволяю вам ехать. Но с Жуаном вы будете в большей безопасности. И к тому же, — добавил он после некоторого колебания, — я никогда не любил Комер. Только вы чувствуете себя там как дома.
Предлог был просто смехотворным. Истину следовало искать во дворце Тюильри, куда Жосс отправлялся каждый день, чтобы показаться при дворе королевы Марии-Антуанетты. Для него это было куда важнее, чем сопровождать жену в столь тягостном путешествии. Если бы еще речь шла о сыне… Но дочь не стоила того, чтобы маркиз де Понталек хотя бы на один день оторвался от того, что он почитал делом чести.
— Я делил с королевой восхитительные часы в Трианоне. И теперь я должен разделить с ней суровые испытания изгнания.
Изгнание? Это слово раздражало Анну-Лауру. Неужели пребывание в столице можно считать изгнанием для королевы Франции? Неужели ей легко дышится только в очаровательном и искусственном мире Трианона или в роскоши Версаля? Разумеется, после неудачного бегства и бесславного возвращения из Варенна старый дворец Тюильри стал для королевской семьи практически тюрьмой. И весь Париж был ее тюремщиком. Некогда всевластным монархам запретили оттуда выезжать. Даже переехать в замок Сен-Клу, расположенный совсем рядом с Парижем, им не разрешили. И добрый король Людовик XVI, для которого охота была самым лучшим развлечением, молча страдал без своих лесов. Их ему не хватало намного больше, чем огромного дворца в Версале!
Анна-Лаура, редко появлявшаяся при дворе, любила короля, который всегда был очень добр к ней. Но королева ей совсем не нравилась, тем более что в ее присутствии молодая женщина чувствовала себя неловкой деревенщиной. И Жосс не пытался помочь жене. Он демонстрировал невероятную преданность Марии-Антуанетте, относился к своей супруге несколько пренебрежительно и редко одаривал ее своим вниманием. И в самом деле, Анна-Лаура де Лодрен, только недавно вышедшая из монастыря, принадлежавшая к семье состоятельных судовладельцев, очень проигрывала рядом с роскошной Марией-Антуанеттой. Маркиз и женился на Анне-Лауре исключительно ради приданого.
Разумеется, Анна-Лаура об этом не подозревала, когда тремя годами раньше отдала свою руку и сердце маркизу в часовне Версаля. Ей только исполнилось шестнадцать, она приехала из Бретани и казалась самой себе счастливейшей из женщин, выходящей замуж за лучшего из мужчин. Потому что Жосс де Понталек, будучи старше своей невесты на десять лет, оставался одним из самых красивых мужчин при дворе, где в красавцах не испытывали недостатка. А его безупречная элегантность принесла ему исключительную известность.
