— Это стало бы наилучшим решением… для всех. Но это не так просто. О законах королевства больше говорить не приходится. «Помазанник божий»… Эти слова забыты. Об оскорблении его величества, за которое неосторожного приговаривали к страшной казни, никто не вспоминает. Только конституция гарантирует неприкосновенность короля.

— Прошу вас, не употребляйте при мне этого слова! — рассердился д'Антрэг. — С тех пор как Людовик подписал эту конституцию, он перестал быть королем и для меня, и для моих друзей! И к тому же его низвергли!

— Свободный и прогрессивный ум, несомненно, прекрасен! Но, мой дорогой друг, Людовик остается королем еще для очень многих людей. И даже в новом Национальном, собрании есть если не его явные сторонники, то хотя бы те, кто не станет голосовать за смертный приговор королю. Такое голосование будет сродни отцеубийству…

— Но только не для Филиппа Орлеанского, который теперь называет себя Филипп Эгалите, Филипп Равенство. Этот субъект до сих пор рвется к трону!

— Он его никогда не получит! Даже народ, перед которым он так заискивал, отдаляется от него. Очень скоро Филипп Эгалите начнет вызывать подозрения. И эти подозрения станут еще весомее, когда король умрет. Всегда найдутся люди, которые вспомнят, что он принадлежит к королевской семье.

Народ нашел себе великолепную игрушку, которая позволяет ему следовать самым низменным побуждениям. Но в самой глубине души эти люди остаются суеверными, они боятся быть проклятыми. Настанет время раскаяния. Людовик — человек добрый, справедливый, преисполненный сочувствия. Народ любил его и любил бы до сих пор, если бы король не попал под влияние Марии-Антуанетты. Королева никогда не была француженкой. Она ни разу не выезжала дальше Версаля и Парижа, если не считать бегства в Варенн. И народ презирает ее с такой силой именно потому, что когда-то поддался ее очарованию.

— Народ в этом не одинок, и нам с вами это отлично известно. Могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос — что же нам делать?

Иезуит оперся локтями о кресло и сложил перед собой пальцы домиком.

— О, это совсем просто! Чтобы граф Прованский мог в один прекрасный день вернуться в роли миротворца и доброго отца семейства…

— Которого у него нет! — рявкнул граф д'Антрэг. — Он бессилен!

— Господи, насколько вы становитесь неприятным, когда отпускаете эти ваши сугубо физиологические замечания как раз в тот момент, когда мне удается воспарить на крыльях мечты! Итак, я повторяю, чуть изменив формулировку, — чтобы граф Прованский мог вернуться в роли отца всех французов, христианина, готовый всех простить, королевскому дому Бурбонов потребуется мученик! Следовательно…

— Единственный мученик? Принц никогда не удовольствуется ролью регента!

— Надо все задачи решать по очереди. Я много размышлял о том, что выстроенное на руинах зачастую бывает крепче нового! И не забудьте про орден Золотого руна! Это символ, согласен, но он имеет огромную материальную ценность, а наши принцы почти разорены…

Вошел Лоренцо и доложил, что обед подан и госпожа графиня ждет.

— Наконец-то приятная новость! — воскликнул отец Анжелотти.

Мужчины вошли в большой зал, чьи низкие своды так хорошо хранили прохладу летом, но не давали избавиться от сырости зимой. Так как стояла осень, то в столовой зажгли камин, скорее для уюта, чем для тепла. Но стол был отлично сервирован, и на губах иезуита появилась довольная улыбка. Их встретила госпожа д'Антрэг, сменившая переливчатый атлас на черный шелк, словно она приехала с визитом к папе римскому. Она присела в реверансе и поцеловала руку иезуиту, как будто тот был епископом или настоятелем монастыря.

Но отец Анжелотти оказался весьма восприимчив к скромной лести бывшей оперной певицы, и Антуанетта заслужила одобрительную улыбку мужа, тем более что она догадалась не приглашать к столу юного Сурда. Молодой человек, сын бывшего лейтенанта полиции, досыта накормленный, уже спал в одной из многочисленных комнат.

Они пообедали в приятной обстановке. Анжелотти рассказывал хозяйке дома о том, что происходит при находящемся в эмиграции дворе. О каждом из придворных он говорил с такой заботой, словно они были его родными детьми. Ведь надо же было как-то отблагодарить графиню за ее гостеприимство! И бывшая певица оценила рассказ. Она ворковала, смеялась, кокетничала. Ее лицо напоминало мордочку довольной кошки над миской со сливками. Антуанетта всегда очень радовалась, когда с ней обращались, как с настоящей аристократкой. К несчастью, такое удовольствие редко выпадало на ее долю.

Но даже самые приятные моменты проходят. Они выпили кофе, любуясь горным пейзажем. Вблизи горы были зелеными, чуть дальше становились синими, а на горизонте высились пики в белоснежных шапках.

Затем аббат Анжелотти позволил себе вполне заслуженный отдых в приготовленных для него апартаментах, чьи толстые стены приглушали его громкий храп. Госпожа д'Антрэг отправилась на кухню, чтобы обсудить с поваром меню ужина. А граф вернулся на свою лоджию.

Он разорвал письмо, которое начал писать де Лас Казасу, и принялся за другие послания, где строчки на листе располагались на достаточном расстоянии друг от друга. Сначала речь шла о мифической семье, которая сообщала о своих новостях знакомым, которым посчастливилось жить в Париже. Потом последовал заказ на страшно необходимые вещи — колечки для штор, отрез шелка, чтобы переобить мебель, и сыр бри. И, наконец, в последнем письме речь шла о грузе ворвани…

Когда с этим было покончено, граф отправился за половинкой лимона, выжал сок в чашечку, взял новое перо, сел и в каждом послании между чернильных строк написал всего три слова, одинаковые в каждом письме:

«Людовик должен умереть».

Закончив с этим, д'Антрэг запечатал письма безобидной печатью с изображением оливковой ветви. Когда на следующее утро Карлос Сурда отправится обратно во Францию, он заберет их с собой.

Наконец граф принялся за последнее письмо, на этот раз самое длинное. Оно предназначалось графу Прованскому, и забрать его предстояло отцу Анжелотти. Это была своего рода присяга на верность, изложенная весьма элегантно, в том стиле, который всегда доставлял удовольствие принцу. Послание изобиловало дипломатическими формулировками, которые должны были убедить графа Прованского в искренней преданности графа д'Антрэга, единственной мечтой которого было как можно скорее увидеть брата короля на троне.

Граф добавил несколько слов об исчезнувшем украшении и заверил принца, что сделает все возможное, чтобы выйти на его след, но ничего конкретного не обещал. Д'Антрэг не стал брать на себя никаких определенных обязательств, и для этого существовало две причины. В письме он указал лишь одну — очень трудно будет отобрать орден Золотого руна у де Баца, который никак не относится к числу людей покладистых, а тем более трусливых. Вторую причину граф называть не стал. Он решил в случае успеха оставить орден себе.

Д'Антрэг прекрасно представлял, о чем идет речь. Как-то раз он видел орден на Людовике XVI. Драгоценностей, составляющих его, хватит на то, чтобы обеспечить не одно поколение. А 9 февраля этого года граф стал отцом маленького мальчика по имени Жюль. О малыше, правда, заботилась кормилица, чем мать, которую куда больше беспокоила сохранность ее голоса в должной форме. Этот мальчик стал ахиллесовой пятой человека, до его рождения даже не представлявшего, что можно испытывать такую нежность и желание защитить слабого. Разумеется, граф не собирался отказываться от состояния, но оно нужно было ему для сына, тем более что суммы, присылаемые де Лас Казасом, не составляли достаточного дохода. Д'Антрэгу требовались другие источники, и аббат Анжелотти, сам не подозревая об этом, указал ему путь.

Закончив с письмами, граф с облегчением откинулся в кресле, оперся локтем о подлокотник, подпер ладонью подбородок и предался мечтам. Но в его мечте не было ничего мрачного или кровавого, она была светлой, яркой, переливалась всеми цветами радуги. Д'Антрэг представлял себе орден Золотого руна с его необыкновенным голубым бриллиантом, фантастическим рубином и россыпью более мелких бриллиантов. Ни в коем случае не следовало поручать поиск этого сокровища даже доверенному человеку. Только «Регент», огромный розовый бриллиант, превосходил по стоимости этот орден, но и завладеть им было куда труднее. И потом, Дантон, постоянно нуждавшийся в деньгах, чтобы потакать прихотям своей молодой и красивой жены, наверняка уже прибрал его к рукам. Ладно, розовым «Регентом» можно будет заняться позднее. А сейчас пока надо разыскать орден Золотого руна…