— Вам туда не добраться, — сказал барону человек, проверявший их паспорта. — Ходят слухи, что пруссакам удалось войти в одно из ущелий Аргонны и что они движутся к парижской дороге, чтобы ее перекрыть.

— Наступающая армия несет с собой большие неприятности. Вам ничего больше не известно?

— Их фуражиров видели около Сюиппа, но, возможно, они чуть подальше. Они могут вам преградить путь…

— Но мне обязательно надо добраться до генерала Дюмурье!

— Тогда скажу лишь одно — желаю удачи!

Не без труда и не без помощи золота, которое буквально сметало все препятствия на пути, де Бацу удалось раздобыть свежую упряжку. Казалось, двенадцать часов под проливным дождем ничуть не повлияли на силы Бире-Тиссо, который не позволил Питу сменить его. Надвинув шляпу по самые брови, завернувшись в клеенчатую накидку, он все время оставался в прекрасном расположении духа и прогонял усталость, распевая песни вместе с Питу.

Новость о том, что прусские войска могут быть намного ближе, чем он предполагал, зажгла веселые искры в глазах барона.

— Остается только узнать, где они на самом деле, — прошептал он Лауре, помогая ей снова сесть в карету, после того как она немного согрелась и поела горячего супа в общем зале.

Все выяснилось очень быстро. Когда около пяти часов карета въехала на станцию в Пон-де-Сом-Вель, там царила атмосфера конца света. Вместо обычной суеты конюхов, лакеев и слуг под навесом, где меняли лошадей, они увидели бегущего к ним начальника почтовой станции. Он перепрыгивал через лужи, прикрывая голову от дождя старым джутовым мешком.

— Если хотите остановиться на ночь, добро пожаловать! Но лошадей на смену нет! Их у меня уже не осталось!

— И что ты с ними сделал? — поинтересовался Бире-Тиссо. — Ты их съел?

— Нет, я их спрятал, чтобы не украли пруссаки!

Они-то моих лошадок наверняка зажарят. Люди в Аргонне не оставили им ничего съестного.

— Неужели они так близко? — спросил де Бац.

— В четырех лье к северу! А может, и того меньше! Здесь видели людей из Мирокура, они бегут впереди них…

— Скажи нам, гражданин, не знаешь ли ты случайно, где сейчас генерал Дюмурье? Я еду к нему…

— Он в Сент-Мену, но между ним и тобой, друг, находится генерал Келлерман со своими войсками. Он сам должен быть в Дампьере, а один из его полковников в Орбевале, и он собирается двигаться в Вальми.

Если так и есть на самом деле, то можешь не сомневаться — очень скоро наши схватятся с пруссаками.

В любом случае между тобой и Дюмурье стоит генерал Келлерман, и я бы страшно удивился, если бы он тебя пропустил! А ты к тому же еще и иностранец, так Дюмурье вообще может тебя повесить как шпиона, если ты до него и доберешься!

— Но у меня же приказ Национального собрания! С какой стати ему меня вешать?

— Я говорю то, что знаю… И потом, послушай моего совета, тебе лучше оставить здесь ту даму, что едет с тобой…

— Об этом не может быть и речи. — Барон заговорил шепотом:

— Она и есть мое особое задание. Это подруга генерала Дюмурье. Гражданка чуть не сходит с ума при мысли, что его могут убить, а она даже не поцелует его напоследок.

— Все женщины, отправившие своих мужчин воевать, думают так же! Вот было бы дело, если бы все они явились на фронт!

— Согласен, но дело в том, что генерал в нее влюблен! В Париже считают, что ее присутствие подбодрит Дюмурье. В последнее время он что-то совсем раскис.

— В конце концов, это его личное дело. Попытайся до него добраться!

— Благодарю, но если я пойду пешком, то не скоро доберусь. Ты уверен, что у тебя не найдется лошадей для нации?

Начальник станции задумался, поглядывая на золотую монету, поблескивавшую в пальцах путешественника.

— Если судьба нации зависит от задницы хорошенькой женщины, я не могу тебе отказать, — с громким смехом ответил он наконец. — Подожди немного, я пришлю мальчишку, чтобы выпряг лошадей. Правда, он у нас колченогий, но других у меня не осталось. Остальные ушли воевать. Не зайдете ли на минуту?

Мужчина явно сгорал от желания рассмотреть хорошенько «подругу» генерала Дюмурье. Бац отказался.

— Нет, мы не можем терять времени. Поторопись, прошу тебя! Я расскажу генералу о том, как ты мне помог!

— Вот это было бы здорово! Скажи ему, что меня зовут Ламблен. Я к его услугам. А ты и в самом деле американец?

— Ну конечно, — барон начал нервничать. Человек оказался излишне любопытным, и ему это не нравилось.

— Мне говорили, что они все краснокожие.

— И с перьями на голове? К счастью, не все такие. И уж точно такие не сражаются в армии за свободу нации!

— А что, есть и такие?

— Разумеется. Вы помогли нам обрести свободу, теперь мы помогаем вам стать свободными.

— Вот это истинная правда! Мы братья! — патетически воскликнул начальник станции со слезами на глазах. — Мы должны чокнуться за здоровье братьев!

— Но только по стаканчику! — согласился Бац. Лучше было не возражать. Оставив Лауру под охраной Бире, который помогал перезапрягать лошадей, барон увел с собой Питу. Они выпили по стаканчику очень кислого вина за старый союз братьев по оружию, потом вернулись к карете и принесли с собой кувшинчик для «брата-кучера». Несколько минут спустя, после долгого прощания, они все-таки выехали со станции. Дождь все еще шел, но уже не такой сильный. Лаура подумала, что он похож на мелкий, моросящий дождь Бретани.

— Что вы сказали этому человеку? — поинтересовалась она некоторое время спустя. — Мне показалось, что у вас был весьма занимательный разговор. Разумеется, я слышала не все…

— Я ему сказал, что вы любовница генерала Дюмурье и что вы ему необходимы для поднятия боевого духа.

— Ах, так вот почему он говорил о… — Лаура смущенно умолкла.

— Заднице? Да, моя дорогая. Не стоит бояться слов. С их помощью можно горы свернуть, если уметь ими правильно Пользоваться. Например, можно раздобыть лошадей в совершенно пустынном месте под проливным дождем. Но вы еще и не такое услышите.

Ореховые глаза искрились весельем. Бац взял руку молодой женщины и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Он долго держал ее пальцы в своих, потом отпустил, и Лауре показалось, что в карете вдруг стало холоднее. Руки Жана были такими сильными, такими горячими…

В окошке, через которое сидящие в карете разговаривали с кучером, показалась голова Питу.

— Куда мы едем? — спросил он.

— Пока прямо. Приблизительно в одном лье отсюда, в Тиллуа, надо свернуть налево и двигаться дальше на север. Перед этим вам надо будет сменить вашу форму гвардейца на наряд менее оскорбительный для прусских глаз.

— Это легко! Достаточно поменять куртку и шляпу. Я все сделаю на ходу, не стоит ради этого останавливаться.

И в самом деле Питу мгновенно переоделся. К тому моменту, когда карета свернула с главной дороги, на козлах рядом с Бире сидел человек в ничем не примечательной одежде. Форма гвардейца была спрятана в сундук под сиденьем кучера. Правда, журналисту пришлось проявить при этом незаурядные акробатические способности.

Но все было уже в порядке, когда совершенно неожиданно, намного быстрее, чем они ожидали, из тумана надвигающихся сумерек выехали всадники. Это были драгуны из Байройетского полка, отличные солдаты, правда, лишь в благоприятное время года. Их эффектная бледно-голубая форма с серебряной отдел-I кой весьма пострадала от непогоды. Они окружили карету, которую Бире немедленно остановил по приказу Баца. Барон был очень рад, что они так быстро нашли то, что искали.

— Wer da?( Кто вы такие? (нем.)) — спросил офицер, командовавший отрядом.

— Wir sind Franzosen, — немедленно ответили ему. — Der Baron von Batz und eine Freundin. Wir wollen Seine Hoheit der Herzog von Brunswick begegnen. Sehr dringend! (Мы французы. Барон де Бац и его подруга. Мы хотели бы видеть его высочество герцога Брауншвейгского. Очень срочно!) Как и вся немецкая аристократия, офицер, представившийся как обер-лейтенант фон Дерфлингер, говорил по-французски. Но внешность путешественника и его одежда показались офицеру подозрительными, и он предпочел вести не слишком вежливый допрос на своем родном языке. Но он напрасно старался. Барон де Бац оказался крепким орешком. Барон дал офицеру понять, что если его, тайного посланника французского короля, немедленно не отведут к герцогу, то последствия могут быть катастрофическими для всех. Он велел офицеру вести его к герцогу и добился своего, но только благодаря врожденному у германских народов уважению к тем, кто обладает правом говорить решительно и безапелляционно.