– Кто может это знать, если речь идет о его высочестве? Он же вертится как флюгер, откуда ветер дует… – проворчала Мария.

– Отчего столь мрачный юмор? Ну подумайте, моя дорогая, и можете быть уверены, он напросится к вам в гости, как, впрочем, и ко мне.

– Вы его так хорошо знаете?

– Я знала мсье де Пюилорана, его фаворита, – и всякий раз при встрече он непременно подбегал ко мне. В связи с этим мне придется поторопиться с ремонтом. Пюилоран обожает этот дом… Вы ведь не видели мой дом?

– Вы никогда не приглашали меня!

– Мне хотелось показать его вам в новом великолепии, но и после того будьте к нему снисходительны! У вас такой изысканный вкус! Мы могли бы съездить туда вместе хотя бы сегодня после обеда. Это каких-нибудь пару лье, прекрасная прогулка, да и погода чудесная.

– Почему бы и нет? Это маленькое путешествие, надеюсь, развлечет меня.

– Отлично! Я заеду за вами в три часа.

В оговоренное время карета мадам де Марей стояла перед особняком Ла Масетьер. Это была карета для разъездов, парадная карета, как объяснила Франсуаза, осталась в Париже. В этой дорожной карете все было предусмотрено для длительных поездок: и плотные кожаные шторки, которыми можно было прикрыть окна кареты в непогоду или в случае дорожной пыли. Голубое небо и ярко сияющее солнце никак не соответствовали подобному герметично закрытому экипажу, и Мария не смогла удержаться от замечания:

– Мы могли бы доехать и верхом при такой чудесной погоде!

– Безусловно, но вы, должно быть, заметили притороченный сзади кофр, я везу в нем ткани, которые мне только вчера доставили… Вы, надеюсь, не будете против?

– Ну как могу я этому противиться?

Она заняла место на коричневых бархатных подушках рядом с приятельницей. Свистнул кнут кучера, четверка лошадей взяла с места, и они двинулись к переброшенному через Луару мосту, болтая о том о сем. Так проехали с полчаса. Увлеченная болтовней Франсуазы, Мария не обращала внимания на дорогу. Внезапно, после многочисленных толчков на ухабах, карета остановилась.

– Уже приехали? – поинтересовалась Мария, повернувшись в сторону приоткрывшейся дверцы, и увидела, что они находились в лесу, удивиться она не успела.

– Пока что да! – сказала мадам де Марей уже другим тоном. – Извольте выйти, мадам!

Изумленная Мария увидела, что та направила в ее сторону пистолет, а ее милое только что лицо стало жестким.

– Ну же, побыстрей!

В ту же секунду дверца распахнулась, и двое мужчин грубо вытащили Марию из кареты, не обращая внимания на ее сопротивление и протесты. Уже несколько секунд спустя она была связана, а во рту у нее был кляп. Ее бросили на землю, и теперь уже четверо человек возвышались над ней. Мария с ужасом взирала на них. Затем двое мужчин схватили ее, один за плечи, другой за ноги, и бесцеремонно забросили на угольную повозку, стоявшую рядом, под деревьями. Все происходило в полном молчании. Госпожа вдова тем временем поднялась в карету. Мария слышала, как та приказала своим подручным не спускать с нее глаз, добавив, что вернется ночью. Как только карета исчезла из виду, тронулась в путь и повозка.

Несколько минут, что ехала повозка, показались пленнице целой вечностью. Сверху на нее набросали холщовые мешки, в которых обычно возили уголь. Мария попыталась собраться с мыслями, понять, что с ней приключилось. Отчего эта женщина, которой она не причинила никакого вреда, совсем в недавнем, ставшем вдруг невероятно далеким, прошлом столь упорно добивалась ее дружбы, а теперь накинулась на нее с необъяснимой ненавистью? За какое зло ей предстоит расплачиваться на этот раз?!

Повозка остановилась около хижины, сооруженной из бревен, с земляным полом. Должно быть, прежде в ней жил какой-то угольщик, поскольку неподалеку на берегу речушки возвышалась коническая печь для обжига древесины. Марию вытащили из повозки и поволокли внутрь убогой лачуги. Она успела увидеть у себя над головой синее небо, зеленые ветви деревьев и птиц. И из этого рая ее бросили во мрак ужасов.

Обстановка внутри была более чем скудной: стол, грубый табурет, соломенный тюфяк с простыней, на который ее, однако, не уложили, а опустили прямо на земляной пол, прислонив к стене так, что она могла разглядеть и еще один предмет в жалкой лачуге, самый странный и самый ужасный: то была грубая плаха, на которой лежал бочарный топор.

От ужаса у Марии стали дыбом волосы на голове. Взгляд ее широко раскрытых глаз искал ответного взгляда, но охранники были грубыми мужланами с мерзкими физиономиями городской черни и на ее немой вопрос отвечали лишь ухмылками. Однако один из них бросил:

– Ну да, красавица, это для тебя! Подарочек тебе припрятали…

Он схватил топор и сунул ей под нос, водя по лезвию своим пальцем.

– Видишь, забыли его наточить, а не то в один момент твоя голова расстанется с телом…

– Да помолчи же! – заворчал другой. – Тебя не просили с ней болтать. Хозяйка велела, чтобы было тихо! Ее лучше слушаться.

Его пособник, пожав плечами, отступил, положил топор на место и собрался выйти.

– Мы должны оба оставаться здесь и следить за ней. Остальные сторожат снаружи, их там достаточно. Если не подчинишься, я тебя не пожалею, – добавил он мрачно и вытащил из-за пояса пистолет.

Рыча, как злой пес, мужчина устроился на табурете напротив Марии и, ни слова не говоря, принялся ее разглядывать. Впрочем, спустя какое-то время он снова поднялся, присел перед нею на корточки и сжал руками ее груди.

– Ты скажи! Лакомый кусок! Я бы не прочь его отведать. Ты, может, тоже? Время, похоже, есть!

Его пальцы с силой сжали горло Марии, и она вскрикнула от боли, но крик из-за кляпа получился сдавленный. Первый раз от прикосновения мужчины ее чуть было не стошнило. Второй тяжело вздохнул, однако заставил своего сообщника бросить эту затею:

– Может, успокоишься? Трогать ее нельзя, ты это знаешь!

– Как же, знаю… Но дерьмо все это! Она здорово пахнет, и кожа у нее нежная, как шелк! Я чертовски ее хочу! – добавил он, гримасничая.

– О другом думай! Придет хозяйка, может, и даст нам минуту-другую, перед тем как укокошить ее. Сучка эта, похоже, горячая, признаюсь, и мне тоже…

Нападавший на Марию уселся на место, и молодая женщина прикрыла глаза, чтобы по меньшей мере не видеть эти ужасные багровые рожи, наводившие на нее страх. Она готова была кого-нибудь удовлетворить, если бы при этом появился малейший шанс убежать отсюда, но она не могла даже слова произнести. Впрочем, ее охватывал жуткий страх при виде орудия пытки, припасенного для нее и очень похожего на то, от которого погиб Шале. Теперь ей стало понятно, откуда пришелся удар. Невзирая на постоянные угрозы, никаких попыток напасть на нее долгое время не предпринималось, и она перестала о них думать. Не зная доподлинно, чьих рук это дело, она решила, что причиной происшедшего с ней могло послужить какое-либо событие: дуэль, война, да бог знает что еще в такое-то время, когда с каждым может приключиться всякое.

Время тянулось мучительно долго, темнота в хижине сгущалась. Но вот Мария услышала стук лошадиных копыт, и охранники тут же, как только входная дверь распахнулась, вскочили на ноги. Первой вошла мадам де Марей, за ней следовал мужчина в черном плаще поверх красного камзола. На голову его был накинут капюшон, закрывавший и лицо, с прорезями для глаз: палач!

Мария поняла, что настал ее смертный час. Огромным усилием воли она попыталась обуздать свой страх. В этот момент она вспомнила дорогу на Вержер и то, с какой бравадой ожидала тогда смертельного удара. Правда, в тот раз его должны были нанести шпагой, а не этой мерзкой штукой, которая разделает ее на части, а это многое меняет, однако именно теперь она должна явить все свое мужество! Эта презренная женщина не увидит ни одной ее слезинки! Мария высоко подняла голову. Мадам де Марей следила за ней с какой-то злой радостью, когда наконец вырвала изо рта Марии кляп.

– Наконец-то! – рыкнула она. – Вот я и доставила тебя, куда мечтала! Ты умрешь, как и он, той же безобразной смертью, которой он обязан тебе…