Ни слова не говоря, герцогиня встала и поднялась к себе, а уже там громко распорядилась, чтобы накрывали на стол и побыстрее накормили хозяина. Сама она уже отужинала.

Чуть погодя, сняв с себя дорожные одежды и облачившись в девственно-белое домашнее платье чистейшей шерсти, она устроилась напротив мужа, занятого поглощением обильного ужина.

– Это все, что вам известно? Королева-мать…

– ..несомненно, уже осведомлена, и по Люксембургскому дворцу эхо, должно быть, теперь разносит ее проклятия…

Клод на минуту прервался, чтобы наполнить вином бокал жены.

– Возьмите и выпейте! За то, о чем я вам сообщу и что может оказаться важным для вас.

Заинтригованная, Мария послушалась. Муж поглощал ужин поспешно. Лицо его, хотя и раскрасневшееся, еще хранило следы суровости.

– Мадам дю Фаржи изгнана из дворца, как, впрочем, и горничная королевы мадам Берто и ее дочь, малютка Франсуаз, – обе долгое время жили в Испании. Посол Мирабель и его супруга отныне не будут допущены ко двору, разве что только для официальных аудиенций. За исключением Эстефании все испанские дамы должны покинуть пределы…

– Господи! Говорили же, что кардинал велик в мести!

– Это не кардинал, это сам король принимал решения: он самолично устроил чистку…

– Он может, я не сомневаюсь, только в этом я и для себя не вижу ничего хорошего.

– Послушайте дальше! Метла прошлась и по королеве-матери: ее старинные подружки, герцогини де Фолинье и д'Эльбеф, вместе с коннетаблем де Ледигером отправлены в ссылку в свои имения. И моя сестра, бедная Луиза! Король отправил ее к нашей матушке в замок д'Эу.

Мария побледнела и резко поднялась:

– Луиза? Но почему же? За то, что плохо отзывалась о кардинале? Но в таком случае пришлось бы разогнать большую часть двора! И вы здесь ждете, вместо того чтобы привести в чувство короля?

– Я сделал все, что мог, Мария, но, как оказалось, Луиза не довольствовалась разговорами. Из любви к Бассомпьеру она входила в наиболее опасную группу заговорщиков: ту, что добивалась смерти кардинала! Король заметил, что она должна быть счастлива, отделавшись лишь отлучением от двора.

– А что Бассомпьер?

– С ним хуже всего: теперь он, должно быть, на пути в Бастилию. Не буду скрывать, я заехал к нему, чтобы предупредить и помочь скрыться, только ему уже все было известно: он находился у себя в кабинете и сжигал любовные послания, чтобы они не попали в руки полицейских чинов. Огонь был так силен, что я даже испугался за дом…

– Что, писем было так много?

– Тысяч пять, думаю, но может, и больше! Он сохранял хладнокровие и даже посмеивался, говорил, что в случае его ареста у него наконец-то появится время для мемуаров.

– А что же Луиза?

– Ее я тоже видел. Она в отчаянии, но бежать отказалась. Вдобавок заявила о своем праве быть заключенной в тюрьму вместе с мужем, и меня удивило то, что ее выслушали. Король никогда ее не любил, вспомните! Он называл ее «смертным грехом». У меня такое впечатление, будто он весьма доволен возникшей возможностью от нее избавиться. Он заплатил по счетам, кардинала и своим.

– Король все еще в Версале?

– Нет, в Сен-Жермене, собирается задержаться на несколько дней.

– Кардинал с ним?

– Уехал раньше короля и отправился в свой замок в Рюиль.

– В таком случае прикажите отнести сундуки назад, но Перан пусть ждет.

– Куда вы надумали ехать?

– К кардиналу, конечно же! Из-за него гонят Луизу, ему и добиваться для нее милости. И я этого очень хочу. А сейчас я спрашиваю себя, чья она сестра – моя или все-таки ваша?

– Знаете ли вы, Мария, который теперь час?

– Не имеет значения! Этот человек – труженик, он ложится поздно. И он примет меня, уверяю вас!

– А назавтра весь Париж будет знать, что вы ездили к нему на следующий же день после его триумфа! Возьмите хотя бы карету без гербов и переоденьтесь так, чтобы вас не узнали…

– Что за глупость?! Он без колебаний примет герцогиню де Шеврез, но никогда не станет давать аудиенцию незнакомой женщине. Да и охрана не пропустит меня. А что до разговоров, что ж, пусть говорят! Вы же должны сделать так, чтобы об этом говорили не слишком много! – Как прикажете вас понимать?

– Смею надеяться, что наглец, осмелившийся злословить прямо в ваши огромные уши, закончит свои дни не стоя, а лежа в своей постели с несколькими пулями в животе или в каком-нибудь другом месте!

И она вышла, громко хлопнув дверью.

По окончании рождественских праздников возобновились строительные работы над дворцом кардинала, а впоследствии этот дворец будет известен как Пале-Рояль, свидетельствующим – по крайней мере так думал архитектор этого творения, Жак Лемерсье, – о звездном часе его заказчика. В тот поздний час возились с жаровнями, пытаясь обеспечить рабочих теплом. Жилые помещения уже были готовы, и хотя внутри все еще пахло краской, в больших каминах полыхало пламя.

Облаченные в красное стражники, как Мария и предполагала, пропустили ее карету беспрепятственно. Один из офицеров отправился с докладом, и к Марии вышел капуцин, некий отец Ле Масль, личный секретарь кардинала. Он провел ее к уже знакомой ей великолепной лестнице, на верхней ступени которой Марию ждала племянница кардинала. На миловидном лице со следами недавних слез не стерлись и признаки пережитого волнения, их не могла скрыть даже обращенная к Марии приветливая улыбка:

– Это вы, герцогиня? В столь поздний час?

– Который час, я знаю, однако мне нужно незамедлительно встретиться с кардиналом. Это весьма важно!

– В любом случае, думаю, он вас примет. Даже будет бесконечно рад встрече…

Видимо, Комбале считала, что Мария окончательно встала под знамена кардинала, а та не стала возвращать ее на землю: все будет зависеть от полученного результата. Симпатичная племянница провела Марию в кабинет со строгой мебелью темного дерева и огромными гобеленами. Суровую обстановку несколько смягчали редкие вещицы: распятие из эмали, украшенные драгоценными камнями кубки и кувшины. Кардинал сидел в широком кожаном кресле с красным пером в руке и составлял письмо. Стол, за которым он сидел, освещаемый двумя подсвечниками, был завален папками и коробками в переплетах зеленого и красного сафьяна вперемешку со свернутыми в трубки картами и бумагами в перевязях. Увидя посетительницу, он со вздохом отбросил перо и направился ей навстречу с протянутыми руками:

– Что за прелестная мысль застать меня врасплох, герцогиня!

В глубоком реверансе Мария приняла его руку, чтобы коснуться губами перстня, после чего поднялась и позволила проводить себя к креслу, стоявшему по другую сторону стола.

– Ваше высокопреосвященство, прошу простить меня за столь поздний визит, но к этому меня принудили крайние обстоятельства. В первую очередь, желая выразить восхищение вашей победой…

– В ваших устах, – кардинал сделал ударение на слове «ваших», – это звучит вдвойне приятней. Видели ли вы королеву?

– Пока еще нет. Все эти дни я скверно себя чувствовала.

– Однако, судя по цвету вашего лица и блеску в глазах, вы уже поправились?

«Господи боже ты мой! – подумала Мария. – Если он станет еще и волочиться за мной, это никак не упростит задачу…»

– Я пока очень слаба, господин кардинал, но, если речь идет о помощи попавшему в беду дорогому существу, нет тех усилий, которые были бы для меня чрезмерны.

– Это поступок христианки и сильной женщины. Не хотелось бы излишне утомлять вас, потому скажите мне, о ком собираетесь вы говорить со мной?

– О герцогине де Конти, моей невестке и моей подруге!

– И которую следовало бы называть мадам де Бассомпьер…

– Ах, вам и это известно? Но их брак был тайным.

– В моих, а скорее в интересах Франции, знать обо всем, что от меня старательно скрывают. Итак, мадам де Конти…

– Только что выслана в замок своей матери…