– Возможно. Но не скоро. Завтра утром я покину Венецию и направлюсь в Акону, где, надеюсь, мою яхту уже отремонтировали. Я сообщу вам новости, если они будут...

И тут на его обычно невозмутимом лице отразился ужас.

– О Господи! По-моему, к вам идет гостья. Вы разрешите мне поскорее исчезнуть?

Действительно, по переполненной посетителями террасе, подобно большому кораблю, прокладывающему себе путь среди лодочек, забивших порт, волоча за собой шлейф пунцового муслина, плыла маркиза Казати. На надменной голове светской львицы колыхался целый лес из драгоценных перьев райских птиц. Вероятно, долгий разговор двух мужчин заинтриговал ее, и теперь она решительно направлялась к их столу, чтобы выяснить, в чем дело. Барон Луи встал, пожал руку Морозини, поклонился даме с грацией распорядителя бала XVIII века и, попетляв между столиками, вскоре исчез в опускающихся на город синеватых сумерках. Альдо тем временем тоже поднялся, но только затем, чтобы склониться над протянутой ему длинной рукой, унизанной жемчугами и рубинами.

– Если не ошибаюсь, – промолвила маркиза, – ваш собеседник – это один из Ротшильдов?

– Да, барон Луи. Венская ветвь.

– Так я и думала... Он сбежал из-за меня?

– Он не сбежал, а ушел. Его яхта стоит на ремонте в Анконе, и он ненадолго заезжал сюда, чтобы скоротать время. Мы были знакомы в Вене, и вот теперь случайно встретились в холле «Даниели». Вы удовлетворены?

Большие черные, густо накрашенные глаза Луизы Казати взглянули на Морозини с легким раскаянием.

– Вы находите, что я слишком любопытна, да? Но, дорогой Альдо, я же ваш друг и пришла дать вам добрый совет: вы не должны позволять своей жене выставлять себя напоказ...

Морозини терпеть не мог, когда кто-нибудь без приглашения лез в его частную жизнь. Поэтому он дерзко поднял бровь:

– Выпить рюмочку у Флориана на закате солнца в обществе кузины не означает, на мой взгляд, «выставлять себя напоказ»! Что тут страшного?

– Да будет вам! Во-первых, вся Венеция знает, что вы ужас как поссорились с Адрианой Орсеоло, что, впрочем, неудивительно после ее римской эскапады...

– Дорогая Луиза, – решительно остановил ее Альдо, – только не говорите, что вы причисляете себя к эскадрону непреклонных дуэний, которые, забыв о своих девичьих шалостях, расстреливают из золотых лорнетов тех, кто еще позволяет себе галантные приключения!

– Разумеется, нет. Мне не подобало бы упрекать ее за греческого лакея, когда я сама... Ну, ладно, оставим это! Гораздо больше нас, коренных венецианцев, смущают ее нынешние связи, которые, кажется, имеют отношение к вашей супруге. Поглядите!

К столику двух дам в это время бодрым петушиным шагом приблизился коммендаторе Этторе Фабиани – один из самых наглых фашистских ставленников во всей Венеции. Затянутый в мундир, обутый в сверкающие черные сапоги, прикрыв пилоткой становящуюся все обширней лысину, с горящим взглядом и распустив губы, он склонился к руке Анельки, после чего уселся рядом с Адрианой, с которой состоял, по всей видимости, в наилучших отношениях.

– Говорят, – шумно выдохнула Казати, – что он не упускает случая встретиться с вашей женой. Похоже, он сильно влюблен.

– Что это он расхрабрился? Разве он не опасается прогневить начальство, ухаживая за женщиной, отец которой предстал перед судом за тяжкие преступления?

– Время идет... А потом, Солманский ведь покончил с собой. К тому же Фабиани, вероятно, полагает, что своим поведением не нарушает внешних приличий. Так или иначе, перед ним очень красивая женщина, и этот развратный и неисправимый бабник положил на нее глаз. Что не мешает ему сохранять отличные отношения с графиней Орсеоло. Впрочем, мне кажется, Адриана вот уже несколько дней выглядит получше...

Несмотря на внешнюю язвительность, все, что говорила маркиза Казати, было продиктовано искренним дружеским участием. И Альдо прекрасно это знал.

– Насколько я понимаю, Луиза, у вас припасен для меня еще один добрый совет?

Она одарила его улыбкой, в которой, несмотря на весь ее чудовищный макияж и нарочито трагический вид, притаилось что-то шаловливо-детское:

– Может, и так!.. Спасайте свою репутацию, Альдо! А что до остального, в вашем распоряжении всегда одна-две моих пантеры. Если их не кормить, лучше к ним не приближаться, – того и гляди случится несчастье!

Идея показалась такой невероятной, что Альдо не удержался от смеха. И верно: Казати, известная как любительница хищников и даже змей, всегда была готова прийти на помощь друзьям, когда те оказывались в затруднении. Альдо встал, взял ее руку и поцеловал.

– Всем сердцем надеюсь обойтись менее радикальными средствами, но все-таки спасибо! А теперь – простите, я должен проводить вас к вашему столику, у меня сегодня еще много дел...

Вернув маркизу ее возлюбленному, Морозини направился прямо к столику, где сидели две женщины. Не удостоив их даже приветствием, он схватил внезапно ставшими твердыми, как железо, пальцами запястье Анельки:

– Попрощайтесь с друзьями, дорогая, и пойдем! Вы забыли: сегодня вечером у нас прием...

В тоне Альдо не прозвучало ни малейшей нежности, и молодая женщина охнула. Но тем не менее встала.

– Вы сделали мне больно, – прошептала она.

– Жаль, но я тороплюсь. Не трудитесь – сидите, коммендаторе, – добавил он с презрительной улыбкой. – Крайне сожалею, что помешал вашему веселью.

И прежде, чем тот успел приподняться, князь утащил Анельку в гондолу, поджидавшую на набережной Эсклавон. Молодая женщина попыталась высвободиться, но муж держал ее крепко, и, не желая устраивать скандал, она вынуждена была повиноваться.

– Вы что, с ума сошли? – дала она волю гневу, когда они отчалили.

– Этот вопрос должен был бы задать я: разве не безумие показываться на людях с Фабиани, не говоря уж об этой женщине, которую, как вы отлично знаете, я выгнал из своего дома? Вы хотите, чтобы вас презирала вся Венеция?

Анелька забилась в уголок обитой бархатом скамейки и заплакала:

– А вам-то что до того? Я разве не имею права жить, как мне хочется?

– Нет. Пока вы носите мою фамилию. Вот потом...

Альдо выразительным жестом продемонстрировал, насколько ему безразлично, каким будет это «потом», чем вызвал новую вспышку гнева Анельки:

– Никакого «потом» не будет! Нравится вам или нет, вам придется признать моего ребенка своим наследником, а я останусь в вашем доме!

– Вашего ребенка?

Альдо рассмеялся резким смехом.

– Надеюсь, он не будет похож на Фабиани! Хороши бы вы были в таком случае!

Равнодушный к бешенству жены, не обращая внимания на правившего гондолой Дзиана, который втянул голову в плечи и явно предпочел бы провалиться сквозь землю, Альдо продолжал смеяться. Он смеялся, поднимаясь по лестнице палаццо Морозини, и в его смехе не было и тени веселья. В нем звучали гнев и отчаяние. Войдя в дом, князь повернулся к Анельке спиной и направился в свой кабинет. Там он объявил Ги Бюто, что завтра уезжает и поручает верному другу, как обычно, вести все дела фирмы.

Поместив царскую застежку в громадный средневековый ларь, усовершенствованный таким образом, чтобы стать самым современным и самым надежным из сейфов, Альдо давал последние наставления. Странно, но в этот раз он совсем не чувствовал того радостного возбуждения, какое всегда испытывал прежде, отправляясь в путешествие. Нынешняя поездка будет куда более опасной. И виной тому злокозненный рубин – еще более кровавый, нежели прочие камни. Нет, конечно, венецианец не боялся: он уже давно перестал дорожить своей жизнью, а особенно с тех пор, как семейство Солманских грубо вторглось в самую интимную ее сферу. Только глухая тревога за близких сжимала его сердце – за Ги Бюто, Чечину, Дзаккарию, молоденьких горничных. Если он погибнет, они целиком и полностью окажутся во власти Анельки и ее родни...

Бюто, слишком хорошо знавший своего бывшего воспитанника, не мог не разгадать его мысли.

– Бесполезно спрашивать вас, Альдо, едете ли вы на розыски последнего из пропавших камней. Но мне кажется, что на этот раз вы уезжаете без обычной радости. Я не ошибся?