Картина изображала мертвых епископа и рыцаря в полуоткрытых гробах, кишащих червями...

– Могли бы найти местечко получше! – шепнул Морозини, становясь рядом с нищим.

– А почему не здесь? Для всех, подобных мне, это – утешительное зрелище, но я хочу поговорить с вами о совсем другой картине.

– О той, что украдена из Каса де Пилатос? Я знаю об этом, меня даже обвинили в краже.

– Большая ошибка! Я знаю, кто взял ее.

Альдо смотрел на своего собеседника с удивлением, граничившим с восхищением.

– Откуда вам это знать?

– Мы, нищие, вертимся везде: вокруг церквей, на пласа дель Торос в дни корриды, у богатых домов, когда там устраивают праздники. Мне было достаточно поискать, поспрашивать...

– И что?

– Это случилось около двух часов ночи. Праздник еще не закончился, но королева уже собралась уходить: приглашенные и домочадцы герцогини толпились вокруг нее, а нищие в это время держались чуть подальше, на улице у задней стены Малого сада, куда двое или трое слуг обычно выносили им пищу – ее всегда остается в избытке, когда в Каса де Пилатос устраивают приемы, а слуги знатных господ нередко просят нас оказать им в обмен на еду какую-нибудь услугу. И вот в ту ночь, как говорит Гомес – нищий от церкви Святого Эстебана, один из пакетов отличался от остальных. Он был прямоугольным, не очень большим и довольно плоским. Гомеса разобрало любопытство, и он пошел следом за Человеком, которому дали этот пакет. Самое интересное: тот даже не стал дожидаться дележки еды, а побежал прочь, словно сам дьявол гнался за ним по пятам.

– И куда же он побежал?

– К старому дворянскому дому у пласа де Энкарнасьон. Дом принадлежит одному старому филину, немного впавшему в детство, чей брат – камергер королевы-матери.

– Его зовут случайно не Фуенте Салида, этого камергера?

– По-моему, так...

– Значит, у него была самая веская причина навести на меня полицию: это он поручил украсть картину, и, как я предполагаю, портрет сейчас едет вместе с маркизом и королевской свитой по направлению к Мадриду. Вы оказали мне бесценную услугу!

– Ну, цена у всякой вещи есть, – скромно сказал нищий.

Морозини уловил намек, вытащил из бумажника несколько купюр и сунул их в руку, находившуюся совсем рядом.

– Еще два слова: почему вы предприняли эти розыски? Из-за меня?

Диего Рамирес вдруг стал очень серьезным.

– В какой-то степени, наверное, из-за вас, но в особенности потому, что той ночью, которая последовала за нашим с вами свиданием, я слышал, как плачет Каталина!

– Скажите ей, пусть потерпит немного. Я найду рубин и передам его детям Израиля. Тогда и вернусь. Храни вас Господь, Диего Рамирес!

– Храни вас Господь, сеньор князь.

Только на улице Морозини сообразил, что Рамирес назвал его князем, и задумался, откуда нищий мог узнать его титул, но быстро отогнал от себя эту мысль: как и у Симона Аронова, у этого чертова нищего агентура, похоже, работает наилучшим образом...

В Мадриде, как и в Париже, и в Лондоне, Альдо знал лишь один отель: «Ритц». Он предпочитал эти роскошные гостиницы, основанные гениальным швейцарцем, ценя в них стиль, элегантность, кухню, погреба и некий особый образ жизни. Каждый город, конечно же, вносил свой колорит, и все же в любой точке земного шара в отелях «Ритц» была своеобразная атмосфера, позволявшая даже самым привередливым постояльцам чувствовать себя как дома.

Однако на этот раз Морозини провел в «Ритце» всего сутки: ровно столько времени ему понадобилось, чтобы узнать у портье, где находится дворец королевы Марии-Кристины, бывшей эрцгерцогини австрийской, отправиться туда за сведениями о маркизе и услышать, что Фуенте Салида не успел даже переступить, порог этого дворца – его ждала телеграмма со срочным вызовом в Тордесильяс: заболела супруга маркиза.

Альдо удивился, узнав, что старый разбойник, влюбленный в королеву, умершую почти пять веков назад, женат. Однако астматическая и прихрамывающая придворная дама, которая сообщила все это, возведя глаза к небу, уверяла, что это одна из лучших пар Испании, благослови их Господь... При этом она не забыла осведомиться, зачем сеньору иностранцу понадобилось искать встречи с самым пылким ксенофобом королевства. На этот случай князь заранее заготовил ответ: надо побеседовать об одном новом факте, о детали, касающейся пребывания королевы Хуаны с супругом у короля Людовика XII в Амбуазе в 1501 году от Рождества Христова. Эффект превзошёл все ожидания. Несколько минут спустя Альдо уже выходил из дворца с подробным адресом и пожеланиями доброго пути. Ему оставалось только справиться о железнодорожном расписании и взять билет либо на поезд на Медину дель Кампо, либо на тот, который шел из Саламанки в Вальядолид: оба делали остановку в Тордесильясе. Расстояние не превышало двух сотен километров, однако скверно составленное расписание делало путешествие довольно долгим.

Гранитные и песчаные пустыни Старой Кастилии тянулись бесконечно. Было жарко, и добела раскаленное голубое небо простиралось над сьеррой, придавливая к земле покорные деревушки и тропинки, которые, казалось, плутали в поисках разбросанных по холмам и возвышенностям домов. Довольно безрадостная картина. Сойдя в Тордесильясе, Морозини, с трудом переживший тяжкую жару, насквозь пропыленный и покрытый угольной крошкой, чувствовал потребность в ванне и смене белья и находился в весьма дурном расположении духа. Если бы не жизненно необходимые сведения, которыми располагал старый безумец, никакая сила не заманила бы его в этот угрюмый городишко, возвышавшийся на холме над рекой! От мрачного замка, где сорок шесть лет томилась в жестоком кошмаре, перемежавшемся отчаянием и безумием, королева Испании, незаконно лишенная свободы волей безжалостного отца, а вслед за тем еще более безжалостного сына, не осталось даже руин... Потомки предпочли уничтожить этих каменных свидетелей человеческой жестокости.

Туристов здесь тоже было немного. Если бы еще замок сохранился, он, возможно, привлекал бы в Тордесильяс толпы любопытных, и в маленьком городке, в котором насчитывалось не более четырех-пяти тысяч жителей, конечно, давно построили бы приличный отель.

А ту гостиницу, в которой пришлось остановиться Альдо, едва ли сочли бы достойной даже в самой крошечной из «столиц» французских кантонов Швейцарии. Приезжий получал здесь нечто вроде монашеской кельи с выбеленными известью стенами, насквозь пропитавшимися запахом прогорклого масла, свидетельствовавшим явно не в пользу местной кухни. Не могло быть и речи о том, чтобы надолго задержаться в таких условиях. Значит, надо как можно скорее встретиться с маркизом.

Воспользовавшись тем, что на закате стало прохладнее, Морозини быстро умылся, справился, где находится церковь, рядом с которой, как ему было известно, обитал разыскиваемый им Фуенте Салида, и резво зашагал по улочкам города, ставшим с наступлением сумерек чуть оживленнее.

Найти то, что он искал, оказалось нетрудно: это был квадратный массивный дом, полукрепость-полумонастырь, с редкими окнами, снабженными выступающими вперед крепкими решетками, способными отпугнуть всякого непрошеного гостя. Над сводчатой дверью – несколько более или менее стершихся гербов, которые, казалось, отталкивали друг друга, стремясь занять господствующее положение. Цитадель на вид была почти недоступна, но... ее следовало одолеть. Ведь если Фуенте Салида и в самом деле похитил портрет, картина обязательно должна находиться в этом доме. Вот только как в этом удостовериться?

Порыв горячности уступил место рассудительности. Чтобы заставить эту слишком прочную дверь открыться перед ним, Альдо решил прибегнуть к хитрости. Поправив на голове шляпу, он приподнял тяжелый бронзовый молоток. Тот опустился с таким замогильным звуком, что гостю на мгновение показалось: дом пуст. Но почти сразу же он услышал чьи-то приглушенные шаги, человек за дверью скользил, видимо, по выложенному плитками полу.