– Если бы я сейчас не встретил вас, то отправился бы в палаццо Морозини, но... Вы уверены в своем окружении? Мне надо сообщить вам весьма конфиденциальные вещи.

– Нет, не уверен, – ответил Альдо, думая о ненасытном до неприличия любопытстве Анельки. – Наверное, лучше остаться здесь. В отеле мы найдем, где уединиться.

– Мне всегда внушают недоверие места, где, запершись вдвоем в пустой комнате, приходится говорить чуть ли не шепотом, чем непременно привлекаешь внимание. Куда более изолированно чувствуешь себя в самом центре толпы.

– Я собирался выпить кофе у Флориана. Тамошняя толпа, полагаю, вас удовлетворит, – сказал Альдо с обычной своей усмешкой.

– Почему бы и нет?

Приняв почтительные поклоны величавых швейцаров, они вышли и вскоре оказались в кафе, где царили особые законы. Наступал вечер, терраса была набита битком, но директор, прекрасно разбиравшийся в своих гостях, быстро смекнул, какие необычные клиенты к нему явились, и спешно отправил к ним официанта. Тот так же быстро отыскал свободный столик в самом уютном месте – в тени аркад, под высокими зеркалами в гравированных рамах. Прежде чем удалиться, официант заверил, что здесь господа смогут спокойно поговорить..

Проходя к столику, Альдо поздоровался с несколькими знакомыми, и в их числе – с неугомонной маркизой Казати. На этот раз, благодарение Богу, она со своим давним любовником, художником Ван Донгеном, сидела в самом центре большой шумной компании, и за их столиком свободного места не было. Альдо удостоился широкой улыбки и приглашающего жеста, на которые он ответил вежливым поклоном, мысленно поздравив себя со столь благоприятным стечением обстоятельств.

Только допив первую чашку капуччино, барон, не меняя тона, спросил:

– Не знаете ли случайно, где сейчас находится Симон... то есть барон Пальмер?

– Я сам хотел задать вам этот вопрос. От него уже давно нет никаких вестей. Более того, последнее отправленное ему письмо вернулось обратно.

– А куда вы его посылали?.. Прежде, чем вы ответите, хочу сказать, что я осведомлен и о пекторали, и о ваших мужественных поисках. Симон знает, как я хочу, чтобы наш несчастный народ вернулся на свою историческую родину...

– Не сомневаюсь в этом. И даже предполагал, что вы помогаете нашему делу деньгами.

– Не я один, это делают многие из нашей большой семьи... Но вернемся к Симону. Куда же вы посылали письма?

– В цюрихский банк, как он просил. Однако мой компаньон в этом деле, французский археолог Адальбер Видаль-Пеликорн только что прислал мне вот это. Как видите, всякая переписка должна быть прекращена.

– Понятно, – проговорил Ротшильд, прочитав письмо. – И это весьма тревожно. Я... я почти уверен, что он в опасности.

– Почему у вас сложилось такое впечатление?

– Дело в том, что мы должны были путешествовать вместе. В этом прерванном мною сейчас круизе намечалось много остановок, и главная – в Палестине. Вы же знаете, наша земля в 1920 году стала мандатной территорией Великобритании. Однако вот уже полсотни лет, как активисты возвращения евреев на землю предков основали там около двадцати земледельческих колоний. Это начинание выжило благодаря солидной помощи моего родственника – Эдмонда Ротшильда. Назначенный Лондоном верховный комиссар, сэр Герберт Сэмюэль, который исполнен доброй воли и решимости установить прочный мир между мусульманами и евреями, предоставил последним право на образование государства. Нашим маленьким общинам не хватает на это средств, и их-то и должны были привезти мы с Симоном. Ему, кроме того, предстояло обнадежить еврейских поселенцев, рассказав, что пектораль, в которой теперь недостает всего лишь одного камня, возможно, скоро с триумфом вернется на землю предков. Вам не надо говорить, как хотелось ему отправиться в это путешествие. Но я тщетно прождал его в порту Ниццы.

– Он не явился?

– Нет. И даже не прислал ни словечка, чтобы объяснить свое отсутствие. Я ждал, сколько мог, но у меня была назначена важная встреча поблизости Яффы, и пришлось выйти в море. Покончив с делами, я решил навестить вас, чтобы хоть что-то узнать. К несчастью, у вас, похоже, не больше информации, чем у меня самого.

– И что вы предполагаете? Считаете, что он... мертв?

Узкое выразительное лицо барона Луи, хмурое от тревожных мыслей, вдруг словно бы осветилось изнутри:

– Самая правдоподобная из гипотез, но... не могу в это поверить! Понимаете, я хорошо его знаю, и он мне очень дорог. Мне кажется, если б его не стало, я бы почувствовал...

– Да услышит вас Бог!

– К тому же он совсем недавно освободился от своего злейшего врага, не правда ли? Граф Солманский предпочел смерть суду по делу об убийстве... Это такое облегчение, поверьте!

Морозини немного помолчал. Взгляд его блуждал по мраморным столикам, за которыми сидели посетители. Одни оживленно беседовали, другие флиртовали, мечтали, кто-то, заслушавшись, воспарял на крыльях музыки, исполнявшейся небольшим оркестром. Все они в той или иной мере наслаждались покоем и безмятежностью предвечернего часа, и только их с бароном обступили тревожные тени. Альдо спрашивал себя, как поступить, и никак не мог решить, должен ли он поделиться с Ротшильдом своими подозрениями, что Солманский куда живее, чем тому кажется.

Внезапно его взгляд замер: две женщины устраивались за столиком всего в нескольких шагах от их стола, прятавшегося в тени длинных листьев пальмы в кадке. На одной было черное платье, с крепового тока спускался шарф, обвивавший шею, на другой – серое с темно-красной отделкой. Со стороны они казались близкими подругами. До князя донесся знакомый смех, волна отвращения затопила его, отозвавшись горечью во рту: он узнал Анельку и Адриану Орсеоло. Альдо щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал коньяк с водой, предварительно спросив, не желает ли того же барон. Тот с беспокойством смотрел на Морозини:

– Нет, спасибо. Вы... вы плохо себя почувствовали?

Вытащив платок, Альдо дрожащей рукой утер пот со лба. На мгновение ему показалось, будто его невидимыми щупальцами опутывает некий заговор, но он резко отбросил эту мысль, уже приняв решение:

– Ничего, ничего, не волнуйтесь, барон. Боюсь только, мне сейчас придется сообщить вам неприятную новость. Я подозреваю, что Солманский жив. Конечно, у меня нет полной уверенности, но...

– Жив? Это невозможно!

– Для этого человека нет ничего невозможного. Не забудьте, что в его распоряжении состояние Фэррэлса, что у него есть подручные, – одному Богу известно, сколько их! – а главное, члены его семьи. Сын, не слишком обремененный щепетильностью, и дочь... возможно, самое опасное существо, какое мне доводилось видеть в жизни.

– Вы знакомы с ней?

– Я даже на ней женат. Она – в нескольких шагах от нас: вон та женщина в черной шляпке, которая болтает с особой в сером. Вторая – моя кузина и... убийца моей матери. На преступление ее толкнула любовь к Солманскому, с которым у нее была связь.

Хладнокровие Луи Ротшильда было почти легендарным, но, слушая князя, он вытаращил глаза так, словно перед ним предстали все кошмары преисподней. Альдо подумал, что барон может принять его за сумасшедшего, и усмехнулся:

– Будьте уверены, барон, я в своем уме! Хотя, трудно спорить, моя семья весьма напоминает семейство Атридов...

– Как вы можете выносить подобное положение?

– А я и не выношу. Я уже предпринял попытку освободиться... тем или иным путем...

– Что вы имеете в виду? – в голосе барона Луи прозвучали нотки беспокойства.

– Ничего, что противоречило бы Божьим или даже человеческим законам! Впрочем, если меня вынудят, я способен решиться на многое. Но сегодня самое важное – судьба Симона. Я рассчитывал, что он поможет мне напасть на след рубина, последнего недостающего камня. Я напал на его след в Испании, но он затерялся...

– Где? В какое время?

– При императоре Рудольфе II. Мне известно, что камень был куплен для него. Вы знаете что-то еще?