Альдо с удивлением прочел, что граф Солманский, который должен был предстать перед судом Олд-Бейли на следующей неделе, покончил жизнь самоубийством. Он отравился огромной дозой «веронала», два пустых флакона от которого были обнаружены вместе с письмом, где «благородный поляк» заявлял, что предпочитает отчитаться за свои преступления перед Богом, а не перед людьми, и поручал своим детям позаботиться о спасении его души. Он умолял, чтобы его останки были переданы сыну Сигизмунду и чтобы тот отвез тело в Польшу, где граф найдет успокоение в земле своих предков...
– Его предков! – не удержался Альдо. – У старого мошенника там их никогда не было! Он же русский.
– Раз он приобрел имя и титул, может быть, он позаботился заодно и о семейном склепе? – предположил Видаль-Пеликорн, наливая мадам де Соммьер бокал шампанского – ее любимого напитка, который она обязательно пила каждый вечер.
Морозини тем временем продолжал изучать газету.
– Это позавчерашний номер.
– Я его купила вчера, – уточнила Мари-Анжелина. – Требуется по крайней мере день, чтобы английская газета попала в Париж.
– Наверное. Но меня интересует не это. Когда, ты сказал мне, Анелька прибыла сюда? – обернулся он к другу.
– Кажется, дней пять назад.
– Действительно, пять дней, – подтвердила План-Крепен.
И добавила, что в начале прошлой недели ее внимание привлекло необычное оживление в соседнем доме, где с момента смерти сэра Эрика Фэррэлса обитали лишь привратник и его жена. Ничего особенно выдающегося, но были открыты окна, распахнуты ставни, можно было уловить легкий шум, производимый людьми, занятыми, по-видимому, уборкой.
– Мы тогда подумали, – сказала мадам де Соммьер, – что дом готовят к визиту возможного покупателя, но в своем излюбленном справочном бюро План-Крепен кое-что удалось разведать...
Вышеупомянутое «справочное бюро» было не чем иным, как утренней шестичасовой мессой в церкви Святого Августина, где собирались наиболее набожные прихожанки, среди которых была немало кормилиц, компаньонок, кухарок и горничных из этого богатого буржуазного квартала. Мари-Анжелина, приложив немало изобретательности, в конце концов завязала знакомство с большинством этих добрых женщин и черпала из разговоров с ними сведения, почти всегда оказывавшиеся весьма полезными. На этот раз новость сообщила кузина привратницы из особняка Фэррэлса, служившая в доме одной престарелой баронессы на авеню Ван Дейка, где в ее обязанности входило лишь кормление бесчисленных кошек и игра в триктрак с хозяйкой...
Эта благочестивая особа излила исполненной сочувствия Мари-Анжелине жалобы своей родственницы, для которой с возрождением закрытого в течение двух лет особняка заканчивался сладостный период ничегонеделания. Но самое худшее – хозяйка и слышать не хотела о том, чтобы как в прежние дни нанять многочисленную прислугу. Пришедший из Англии на бумаге с гербом Гросвенор-сквер приказ гласил, что пребывание хозяйки в доме не будет долгим: она просто пожелала окунуться на несколько дней в былую атмосферу. А поскольку она привезет с собой камеристку, одной горничной достаточно, остальную работу по дому следует выполнять самой привратнице и ее супругу, способному также взять на себя обязанности шофера.
– Что за безумная мысль! – вздохнул Морозини. – Зачем явилась сюда эта женщина, носящая теперь мое имя, под своей прежней фамилией? Я узнал, что она уехала из Венеции, получив письмо из Лондона...
– Должно быть, ей сообщили, что начинаются слушания по делу, и она захотела быть поближе к отцу, – попытался объяснить Адальбер. – Ведь вернуться в Англию ей было бы затруднительно.
– Из-за того, что шеф полиции Уоррен и, естественно, Джон Сэттон убеждены, что она отравила Фэррэлса, а также из-за угроз, которые она, по ее утверждению, получала от поляков? По-моему, это не выдерживает никакой критики. Имея такие средства, какими располагают и она сама, и ее брат, вполне можно найти надежное убежище в Лондоне. Насколько я понимаю, Сигизмунд в связи с последними обстоятельствами вернулся из Америки и, конечно, мог бы тайно приютить ее. Тем более что теперь у нее итальянский паспорт, и я не вижу причин, зачем бы полякам или даже Скотленд-Ярду интересоваться некоей княгиней Морозини!
– Может, Скотленд-Ярду и незачем, но к самому Уоррену это никак не относится! Имя «Морозини» ему кое-что говорит. Помимо дружбы, которая вас связывает, не забудь: он же сам арестовывал у тебя в доме твоего тестя, вдоволь набегавшись за ним по всей Европе...
– Хотелось бы мне съездить в Лондон, – пробормотал Альдо. – Хотя бы чтобы поболтать с Уорреном. Что ты об этом думаешь?
– Неплохая идея. Погода прекрасная, море должно быть спокойным, по крайней мере тебя ждала бы приятная прогулка.
– Если хотите знать мое мнение, – вмешалась маркиза, – лучше, чтобы один из вас понаблюдал за тем, что происходит у моих соседей. На мой взгляд, там творится нечто странное.
– Прежде всего необходимо узнать, каким образом «леди Фэррэлс» предугадала самоубийство своего отца. Полагаю, что братец Сигизмунд нашел возможность поставить ее об этом в известность, не дожидаясь, пока делом займется пресса. Может быть, ваша приятельница способна ответить на этот вопрос? – добавил князь, обращаясь к Мари-Анжелине.
Лицо старой девы приняло выражение кошки, внезапно наткнувшейся на миску со сливками.
– Конечно. Кое-что могу сказать вам сразу: вчера эта «леди», как и каждое утро, послала свою польку за английскими газетами и прочитала их абсолютно спокойно, без малейшего волнения. Странно, а?
– Да уж куда странней! Но скажите, Мари-Анжелина, неужели ваша привратница коротает жизнь у замочной скважины? В противном случае, откуда бы ей все это знать?
– Ну, не без этого, конечно. Но в основном она находится в доме под предлогам тою, что должна наблюдать за тем, как исполняет свои обязанности горничная: ведь она сама ее выбрала. Так что никто не возражает против ее присутствия.
– И она сама видела, как леди Фэррэлс читала газету?
– «Читала» – слишком сильно сказано! Глянула на нее, потом бросила на стол. А ведь сообщение о самоубийстве ее отца было на первой странице, и она никак не могла его не заметить!
Воцарилось молчание. Мужчины размышляли, мадам де Соммьер мирно допивала второй бокал шампанского, а Мари-Анжелина ерзала на стуле.
– Так что же будем делать? – не утерпела она.
– Пока что поужинаем, – решил за всех Альдо. И правда, в эту самую минуту появился Теобальд, важный, словно архиепископ, и объявил, что ужин для господ подан. Общество перешло к столу.
Но никто не был голоден настолько, чтобы ради еды прервать обсуждение столь волновавшей всех темы. Ловко очищая сложенных пирамидой раков, старая маркиза неожиданно дала очень дельный совет:
– На вашем месте, господа, я распределила бы обязанности. По-моему, будет правильно, если один из вас отправится в Лондон – разнюхать, что там за душой и на уме у шефа полиции Уоррена, а другой в это время станет из моего дома наблюдать за тем, что происходит в соседнем. Если мне не изменяет память, дорогой Альдо, тебе уже приходилось – одному или с План-Крепен – осуществлять вылазки, которые всегда оказывались весьма полезными. Признаюсь, Меня очень заинтриговали поступки твоей так называемой супруги.
– Я не только не возражаю, но целиком поддерживаю ваш план. Но почему в таком случае мне нельзя было сразу приехать к вам?
– Средь бела дня, чтобы все увидели? Ты слишком скромен, мальчик мой, тебе пора бы знать, что твои приезды и отъезды никогда не остаются незамеченными. Всегда найдется какая-нибудь женщина, которая обратит на тебя внимание...
– Не будем преувеличивать!
– Я только констатирую факт. И не надо без конца прерывать меня! Я хочу предложить тебе перебраться в мой дом потихоньку и лучше всего ночью.
– Какие у нас всегда прекрасные идеи! – воскликнула Мари-Анжелина, употребив множественное число» первого лица, как всегда, когда говорила о своей патронессе. Перед компаньонкой забрезжило увлекательное приключение, сулившее нарушить монотонность ее существования, и она была просто в восторге.
