– Мне бы очень хотелось поговорить с тетей Амелией. Предусмотрено ли программой тайное свидание в полночь под деревьями парка Монсо?

– Она приедет поужинать с нами сегодня вечером, – бросил Адальбер, не отрывая глаз от дороги.

Появление со стороны улицы Риволи двух полицейских на велосипедах Заставило стихнуть бешеный рев мотора. Адальбер послал им ангельскую улыбку, и она еще сияла у него на лице, когда он обернулся к Альдо:

– Ну, как тебе жилось в Испании? Хорошо? Зачем все-таки тебя туда занесло? Там же, должно быть, дьявольски жарко!

– Возвращал испанской короне одну вещь, исчезнувшую еще в прошлом веке. За это был удостоен чести сопровождать королеву в Севилью на праздник у Мединасели, в то время как ее царственный супруг отправился пошалить в Биариц... Впрочем, благодаря этому мне удалось напасть на след рубина, последнего из недостающих камней пекторали...

Машина вильнула, предательски выдав взрыв эмоций водителя, но тот быстро пришел в себя.

– И ты мне сразу не сказал!

– Чтобы мы очутились в кювете? Ты сам-то хоть понимаешь, на какой скорости едешь?

– Признаю: в хорошую погоду я позволяю себе несколько...

– И в дождь тоже! Да, кстати, о рубине. Не слишком торопись ликовать: я установил его местопребывание лишь до конца XV века, когда его купили по поручению императора Рудольфа II.

– Только не говори мне, что нам опять придется возиться с сокровищами Габсбургов!

– Не думаю. Человек, которого я расспрашивал в Испании, клянется, что император перед смертью уже не обладал камнем. Куда он подевался, никто не знает. Первым делом, мне кажется, надо связаться с Симоном. Никто лучше его не разбирается в драгоценностях Габсбургов, и, узнав то, что знаю я, он, может быть, даст дельный совет, где надо искать. Тем более что этот чертов камень, по-моему, приносит еще больше несчастий, чем остальные.

– Расскажи!

– Не сейчас. Лучше смотри, куда едешь!

Альдо благоразумно не раскрыл больше рта до тех пор, пока его друг не притормозил у подъезда своего дома, весьма изысканного строения в стиле «модерн». Видаль-Пеликорн занимал просторные апартаменты на втором этаже, а его хозяйство превосходно вел верный слуга Теобальд. В случае необходимости к лакею присоединялся его брат-близнец Ромуальд, с которым они составляли поистине бесценную пару – и потому, что ничего не боялись, и потому, что умели абсолютно все: от выращивания редиски до устройства засад при боевых действиях в голой степи.

Теобальд был счастлив вновь принимать «господина князя», что нашло отражение и в роскошном завтраке, накрытом в библиотеке, и... в букете благоухающих пионов на маленьком столике в спальне гостя.

Поглощая бесчисленное количество горячих бриошей, чудесных слоеных круассанов и тостов с пахнущим лесными орехами маслом и абрикосовым джемом, Альдо рассказывал о своих испанских приключениях и о том, как в обмен на нужные ему сведения дал вору возможность пользоваться украденным.

– Любовь оправдывает все! – вздохнул Видаль-Пеликорн. – Не мог же ты разбить сердце этого бедняги!

– Истинная любовь, возможно. Но всегда ли она такова, какой ее рисуют? – прошептал Морозини, вспомнив о той, которая получила право носить его имя, прибегнув к шантажу, круто замешанному на той самой любви... – Кстати, слышал ты что-нибудь новенькое о Лизе Кледерман?

Адальбер подавился круассаном, протолкнул его в горло с помощью хорошего глотка кофе, что, видимо, и вызвало ярчайший пурпурного цвета румянец, разлившийся по его лицу.

– При чем тут Лиза, если речь идет о любви? – выговорил он наконец.

– Потому что я знаю: у тебя к ней слабость. А поскольку вы – лучшие друзья и у нее нет никаких причин отворачиваться от тебя, я подумал, вдруг ты что-то знаешь...

– Это ты ее видел последним, когда она принесла опал!

– Значит, ни письмеца, ни звонка?

– Ничего. Должно быть, она слишком боится, что я заговорю о тебе, вот я и не знаю, где она. Во всяком случае, не в Вене: я... я получил весточку от госпожи фон Адлерштейн, и, кажется, ее внучка очередной раз растворилась в воздухе.

– Ладно, не будем больше, об этом... Вернемся к первопричине всех бед: к Анельке. Что она делает в Париже?

– На вид – ничего особенного. Живет более или менее замкнуто в особняке Фэррэлса... Но я бы предпочел, чтобы тебе о ней рассказали наши милые дамы с улицы Альфреда де Виньи.

Мадам де Соммьер не разделяла благодушия Адальбера. Она очень любила Альдо – сына своей племянницы и крестницы. Известие о его женитьбе на вдове ее бывшего соседа и врага, сэра Эрика Фэррэлса, потрясло ее. Старая маркиза понимала, что у Альдо не было выбора, его вынудили заключить эту омерзительную сделку, но, даже благословив чету для проформы, она отказывалась считать молодую женщину своей племянницей. «Церковный суд доступен каждому, кто обладает здравым смыслом, – написала она племяннику, узнав подробности, – и я надеюсь, что ты, не откладывая, этим воспользуешься...»

И первый вопрос, который мадам де Соммьер задала Морозини, едва войдя в дом на улице Жуффруа и расцеловавшись с племянником, был: – Ты уже подал прошение в Ватикан об аннулировании брака?

– Нет еще.

– Скажи, пожалуйста, почему? Ты передумал?

– Ни в коей мере, но, признаюсь, мне не хочется обвинять эту несчастную – мне и в самом деле ее немножко жалко! – в момент, когда ее отец готовится отвечать за свои преступления перед английским судом.

– С такими идеями ты никогда из этого не выпутаешься! Представь, что его повесят, ты тогда примешься ее утешать?

– Надеюсь, она найдет необходимую поддержку у брата. Вот закончится процесс – отправлю свое прошение. С этой минуты мы сможем жить каждый своей жизнью.

– Тогда поторопись написать и отправить: процесса не будет!

Голос маркизы звучал драматически, и Альдо, посмеиваясь про себя, подумал, что порой его любимая старенькая тетушка донельзя бывает похожа на Сару Бернар в преклонные годы – глубокий, вибрирующий голос, валик белоснежных волос с редкими рыжеватыми прядями, оттеняющими совсем еще молодые зеленые глаза... Даже платье покроя «принцесс» из лилового муара с маленьким треном было из той эпохи. Маркиза де Соммьер свято хранила верность моде, начало которой положила много лет назад королева Англии Александра, и мода эта наилучшим образом шла к ее высокой худощавой фигуре. Она всегда носила на шее целую коллекцию длинных золотых цепочек с жемчужинками, эмалевыми вставками и миниатюрными драгоценными камнями, причем коллекция менялась в зависимости от цвета наряда старой дамы. На одной из цепочек висел неизменный лорнет. Сейчас маркиза сидела очень прямо в обитом темно-зеленым бархатом кресле и напоминала то ли картину кисти Ла Гайдара, то ли портрет китайской императрицы, который князь однажды с восторгом рассматривал в витрине магазина своего друга – антиквара с Вандомской площади Жиля Вобрена.

Рядом с этой величественной особой ее чтица – рабски преданная маркизе дальняя родственница, напротив, заставляла вспомнить полуосыпавшуюся пастель, до того была бесцветна. Длинная и тощая старая дева с бледно-желтыми кудряшками итакими веками, что из-под них были едва видны желтовато-серые глаза – временами очень живые, – длинным острым носом, который Мари-Анжелина, как никто, умела совать в чужие, дела. Свободная из-за своей внешности от какой бы то ни было собственной личной жизни, эта удивительная особа обожала потихоньку вмешиваться в то, что ее совсем не касалось, обнаруживая при этом качества, достойные применения на набережной Орфевр. В роли детектива она успела оказать князю Морозини уже не одну услугу, и он умел ценить ее талант.

Мадам де Соммьер протянула свою царственную руку:

– План-Крепен! Газету!

Словно бы ниоткуда, а вероятнее всего, из кармана, затерявшегося в ее пышных юбках, Мари-Анжелина вытащила то, о чем ее просили: номер «Морнинг пост», датированный позавчерашним днем. Мадам де Соммьер, не удостоив газету и взглядом, тотчас же передала ее племяннику. Три колонки на первой полосе венчал громадный заголовок: «Смерть в тюрьме».