Злосчастное ожерелье и стало предметом интриги, затеянной графиней де Ла Мотт. Она рассказала кардиналу о том, что королева страстно желает приобрести колье, на покупку которого у нее нет необходимой суммы. И, разумеется, Мария-Антуанетта нуждается в его, де Роана, помощи.

Кардинал тут же заключил с ювелирами сделку, обязуясь выплатить сумму в миллион шестьсот тысяч ливров в течение четырех лет. Первого февраля ювелиры привезли де Роану ожерелье, которое кардинал немедленно вручил графине де Ла Мотт. В тот же вечер мошенница разделила великолепное украшение на несколько частей, чтобы продать его.

Первый взнос, который кардиналу предстояло внести к августу, оказался ему не под силу. Встревоженные ювелиры поспешили в Версаль, где услышали ужасную новость:

– Вы введены в заблуждение. У королевы никогда не было вашего бриллиантового ожерелья.

Об этом заявила золотых дел мастерам доверенная фрейлина королевы, мадам Кампан. Мария-Антуанетта, узнав о случившемся от своей наперсницы, немедленно приняла ювелиров. Обеспокоенная королева попросила их составить для короля докладную записку и детально изложить суть дела.

Кардинала де Роана арестовали в тот момент, когда он, в епископском облачении после мессы в день Успения, проходил через Зеркальный зал Версаля. Разразился скандал.

Кардинал-мошенник и королева, оказавшаяся замешанной в деле о подлоге!

Пасквилянты графа Прованса и герцога Орлеанского позволяли себе все, что угодно, обливая королеву потоками грязи. Ферсен же понял, сколь сильно пострадала репутация Марии-Антуанетты, только когда королева, оправившись от родов, прибыла в Париж. Вместо приветствий жители столицы встретили ее гробовым молчанием.

Мрачную тишину нарушали лишь скрип карет да стук конских копыт по мостовой; казалось, это предвещало будущую трагедию.

«Дело об ожерелье» и требование королевы судить виновных в Париже вызвало град оскорблений в ее адрес. Однако, как ни странно, Ферсен не упомянул об этом ни в своем дневнике, ни в корреспонденции. Во время судебного процесса он отмечал в дневнике лишь светские события – например, бракосочетание мадемуазель Неккер и барона Шталь-Гольштейна, имевшее место четырнадцатого января 1786 года, на котором он присутствовал. В это время Мария-Антуанетта была вне себя от гнева, но и об этом Ферсен умолчал. Более того, как раз тридцать первого мая, в день оглашения приговора, граф решил покинуть Францию. Сделал он это двадцатого июня, в тот самый день, когда палач пометил графиню де Ла Мотт каленым железом.

После процесса Ферсен все же вернулся в Версаль. Его поразила перемена, происшедшая с королевой. Мария-Антуанетта, которой уже исполнилось тридцать, оставила балы, очень редко посещала театры, не появлялась больше в обществе мадам де Полиньяк и принцессы де Ламбаль и все свободное время проводила с детьми. Но ее чувства к графу Ферсену не изменились. Сразу после его прибытия в Версаль они возобновили долгие прогулки по парку. Иногда они отправлялись верхом подальше от дворца и весь день проводили вместе. Эти встречи не могли долго оставаться тайными и вскоре вызвали шумный скандал – несмотря на скромность и сдержанность фаворита, который был самым почтительным из всех друзей королевы. Снова зазвучали непристойные песенки и памфлеты. Опять вспомнили о «любовной встрече» кардинала с «королевой» темной ночью в Версальском парке…

Почему Ферсен, боготворивший королеву, в столь трудную для нее минуту все же покинул ее? Ведь именно тогда ненависть подданных впервые перестала быть для нее секретом… Возможно, Мария-Антуанетта сама потребовала, чтобы он уехал, пытаясь таким образом защитить самого дорогого ей человека…

В любом случае решение было принято, и граф Ферсен оставил Версаль. В течение двух лет он неустанно путешествовал между Швецией и Валансьенн, где в то время стоял его полк, но нигде подолгу не задерживался. В конце 1787 года он возвратился в Швецию и принял участие в войне с Россией.

Только в декабре 1788 года он вновь появился в Париже, где в ожидании созыва Генеральных штатов кипели страсти.

«Наблюдаю сильнейшее брожение среди народа, – написал он сестре, – но я убежден, что последствия не будут столь трагическими, как все предрекают…»

Что за непростительное заблуждение! Впрочем, надвигавшаяся революция не могла сильно шокировать шведа, поборника либеральных веяний, сражавшегося за свободу Американских Штатов на стороне Вашингтона. Конституционная монархия представлялась ему вполне естественной формой государственного устройства…

Тем временем королева нуждалась в помощи Ферсена больше, чем когда-либо: события развивались с устрашающей стремительностью.

Пятого мая Генеральные штаты собрались на первое заседание, и вскоре выяснилось, что полярность мнений депутатов поделила страну на два лагеря. Дискуссия продолжалась шесть недель. В результате представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием. Людовик XVI, попытавшийся было воссоединить все три сословия, приказал представителям дворянства присоединиться к Национальному собранию, которое решило немедленно приступить к разработке конституции…

Четвертого июня умер маленький дофин – Мария-Антуанетта пережила страшное горе. В то же время потоки грязи проливались на несчастную государыню. Каждый день газетчики публиковали песенки, памфлеты и пасквили, соревнуясь в травле королевы…

Возбужденные парижане тринадцатого июля разгромили старый арсенал, завладели оружием и двинулись на Бастилию. Старая парижская тюрьма, в которой в это время содержалось всего семеро узников – четыре фальшивомонетчика, один вор и двое душевнобольных, – под натиском толпы пала четырнадцатого июля 1789 года.

В сентябре начались «хлебные бунты». Страшный ураган с градом уничтожил большинство урожая, и мука стала редким продуктом. Несмотря на голод, Людовик XVI дал обед в честь офицеров Фландрского полка, совершив тем самым роковую ошибку…

Пятого октября шумная толпа женщин, таща с собой пушки, под предводительством сержанта Майяра отправилась маршем из Парижа в Версаль. Вечером Людовик XVI принял в зале Совета делегацию из пяти женщин.

– Хлеба… – прошептала Луизон Шарби, молодая работница, которой поручили говорить с государем, и упала в обморок.

Когда ее привели в чувство, Людовик сказал:

– У меня нет хлеба, но вы можете забрать все съестные запасы из дворцовой кладовой… Завтра я прикажу привезти из Санлиса зерно для снабжения хлебом Парижа.

– Да здравствует наш добрый государь! – в восторге воскликнули женщины и покинули дворец. – Завтра у нас будет хлеб! – заявили они ожидающей во дворе толпе.

– Продажные девки! – взревела толпа. – За обещание они продались королю!

И несчастных женщин принялись избивать. Офицеру королевской стражи с большим трудом удалось спасти их. И тогда толпа обратила свой гнев на охрану дворца. Люди, вооруженные пиками, палками и дубинами, бросились на солдат…

В десять утра следующего дня король вышел на балкон и объявил:

– Мы возвращаемся в Париж и останемся там навсегда.

Члены королевской семьи стали пленниками народа, потерявшего всякое уважение к короне. Через два часа венценосные супруги отправились в столицу. Шествовавшие впереди королевской кареты женщины несли надетые на пики головы двух стражников, убитых накануне. Во второй карете ехал граф Ферсен и с ненавистью глядел на пьяный сброд, оскорблявший женщину, которую он любил больше всего на свете. Он дрожал от гнева и сжимал эфес шпаги, в любой момент готовый броситься на помощь королеве…

Так Аксель Ферсен попал в Тюильри, где ничто не было подготовлено к приему королевской семьи. Пришлось спешно изгонять многочисленных жильцов из старого дворца Екатерины Медичи. Королева держалась мужественно…

Вот что по этому поводу Ферсен написал сестре: