– Ваше Величество, – пытался убедить государя Кранмер, – нам доподлинно известно, что…

– Прекратите! Пусть Райотсли расследует всю эту историю, дабы злоумышленники, посмевшие позорить королеву гнусными наветами, предстали перед судом.

– Я немедленно распоряжусь… – кланяясь и пятясь к двери, сказал Кранмер: он был весьма доволен собой.

Лорд-канцлер Райотсли приказал схватить Мэнокса и Дирэма, и те – под пытками – подробно рассказали о своих отношениях с Кэтрин, подтвердив рассказ Мэри Холл, которую в то же время допрашивал Кранмер. Выяснив все обстоятельства дела, Райотсли и Кранмер поспешили к королю, которому вместе с членами Совета пришлось выслушать всю историю прелюбодеяния супруги.

Генрих был словно громом поражен. Сначала он кричал, требовал немедленно умертвить женщину, подло обманувшую его, а затем разрыдался, оплакивая свою злосчастную судьбу.

В ту роковую ночь в Гемптон-Корт королева несколько раз пыталась объясниться с мужем, но тщетно: Генрих отказывался принимать ее.

Король поклялся отомстить всем, кто имел неосторожность полюбить Кэтрин. Он велел Кранмеру и Райотсли допросить Кэтрин, которая сперва все отрицала, но на следующий день, осознав, что лгать бесполезно, изложила свое признание на бумаге.

«После того как Мэнокс настойчивыми речами склонил меня потакать его порочным намерениям, я позволила ему прикасаться к потайным местам моего тела, – написала Кэтрин. – С Дирэмом я великое множество раз совершала то, что совершает муж с женою…»

Она хорошо знала Генриха и понимала, что уцелеть ей вряд ли удастся. И тем не менее она умоляла короля пощадить ее, смиренно признавая свою вину. Однако, несмотря на настояния тех, кто вел допрос, Кэтрин отказывалась признать, что была помолвлена с Дирэмом.

– О помолвке не могло быть и речи, – возражала она и гордо поясняла: – Говарды не заключают браков с людьми, подобными Фрэнсису Дирэму.

Юная королева не пожелала дать Генриху предлог для расторжения брака, хотя была напугана до смерти. Прошлое настигло Кэтрин, но худшее ждало ее впереди. Члены Тайного совета, расследуя добрачные приключения Кэтрин Говард, прознали и про любовную связь королевы Кэтрин. Вскоре они уже допрашивали ее о Томасе Калпепере.

– Я дарила ему ценные подарки и тайно встречалась с ним, но близких отношений у нас не было, – ответила она. – Зная о моем прошлом, он заставлял меня исполнять его просьбы. О наших встречах знала леди Рошфор, поскольку по настоянию Калпепера именно она их устраивала.

Постельничий тоже отрицал любовную связь с королевой, но все же признал:

– Я намеревался содеять дурное с королевой, и она ничуть не менее желала содеять со мною то же. Она настаивала на тайных свиданиях, я же повиновался ей охотно.

Леди Рошфор, стараясь обелить себя, утверждала, будто ни в чем не виновата.

– Я выполняла их приказы против своей воли, – говорила она. – Я не присутствовала при встречах королевы с Калпепером, но про близость их судила по тому, что слышала и замечала…

Тайные советники короля не вдавались в подробности, они объявили, что постельничий сознался в желании совершить плотский акт с королевой, а согласно закону об измене уже одно желание причинить вред королю, высказанное вслух, приравнивалось к самому деянию.

Они объявили также, что поступление Дирэма на службу к королеве обличает его в намерении соблазнить ее, поэтому он тоже повинен в измене.

Пока шел суд, Кэтрин пребывала под стражей в старом монастыре близ Ричмонда. Там она узнала, что по приказу короля была схвачена и престарелая герцогиня Норфолк со всеми своими воспитанницами и домочадцами. Дирэм и Калпепер томились в Тауэре.

Безутешный Генрих, уединившийся в охотничьем замке в нескольких милях от Лондона, никак не мог решиться подписать Кэтрин смертный приговор. Ночами он ворочался без сна, вспоминая восхитительные мгновения блаженства. Возможно, в конце концов он призвал бы ее и простил, но архиепископ Кранмер не позволил восторжествовать нежным чувствам.

– Позор можно смыть только кровью, Ваше Величество, – заявил он, зорко следя за выражением лица своего государя. – Парламент уже вынес суровый приговор. Вам предстоит лишь скрепить его своей печатью.

И все же Генрих колебался. Он мог бы расторгнуть свой брак с Кэтрин на основании ее помолвки с другим мужчиной. Он смог бы также вспомнить, что Кэтрин приходилась кузиной Анне Болейн, а поскольку Анна была его супругой, брак с Кэтрин считался незаконным кровосмесительным союзом…

Но Кэтрин больно ранила его королевское достоинство, и после долгих раздумий он подписал приговор.

Дирэму предстояло выдержать медленную пытку утопления и четвертования; наказание для дворянина Калпепера, который и в самом деле предал короля, Генрих не установил. Кэтрин решено было обезглавить – как, впрочем, и леди Рошфор.

Десятого декабря в Тайберне перед толпой любопытных, которые всегда охотно собирались на подобные зрелища, были казнены Дирэм и Калпепер.

Кэтрин к тому времени тоже привезли в Тауэр и поместили в покои, где некогда ждала казни ее кузина Анна Болейн. Довольно быстро справившись с истерикой, Кэтрин распорядилась отдать служанкам свои одежды, поскольку ничем другим она не располагала. Вечером накануне казни она обратилась к своему тюремщику с необычной просьбой:

– Принесите плаху, я хочу ее увидеть прежде, чем мне снесут голову.

Ее желание выполнили, и Кэтрин в течение получаса примеривалась, как поудобнее положить голову и куда сдвинуть волосы, чтобы оголить шею…

Рассвет тринадцатого февраля 1542 года Кэтрин встретила, смирившись с судьбой. Стоя у окна, она наблюдала, как во дворе на эшафоте, обтянутом черной тканью, устанавливают плаху.

– Я следую за вами, – спокойно сказала она коменданту Тауэра Гайджу, когда в девять утра он явился за ней.

Во дворе она не смотрела ни на членов Совета, ни на других сановников. Все ее внимание было приковано к великану в красном одеянии. При ее приближении он отставил топор, на который до этого опирался, опустился на колени и попросил прощения у своей жертвы. Таков был обычай.

– Делай свое дело! – ответила ему Кэтрин и, обернувшись к присутствующим, громко заявила:

– Я умираю королевой и не сожалею ни о чем! Боже, прими мою душу! А вы молитесь за меня…

Потом она положила голову на плаху, и палач одним ударом отсек ее…

Через несколько минут в лужу крови, оставшуюся на эшафоте после Кэтрин, встала коленями леди Рошфор. Тело ее госпожи уже унесли, чтобы похоронить рядом с первой жертвой Генриха VIII – ее кузиной Анной Болейн.

Когда маленькому королю Людовику XIII говорили, что к нему пришла его тетушка, он не скрывал своей радости и стремглав мчался к двери. Объяснить мальчику, что государь должен ходить чинно и медленно и уж ни в коем случае не встречать посетителей на самом пороге, было некому, ибо Мария Медичи, мать короля, не желала, чтобы в его покоях «толпилось слишком много никому не нужной челяди». После смерти отца, Генриха IV, ребенок стал угрюмым и замкнутым, но матери-королеве, которую собственный сын несказанно раздражал, не приходило в голову приласкать его, прижать к сердцу, выслушать детские сетования и жалобы. Вот почему не избалованный вниманием ребенок всегда ластился к той, что называла себя его теткой, хотя на самом деле таковой вовсе не являлась.

У доброй королевы Маргариты, первой жены Генриха IV, было двое собственных детей, но судьба распорядилась так, что воспитывались они вдали от матери и были ей совершенно чужими. Когда же Маргарите исполнилось пятьдесят лет, у ее прежнего мужа появился наследник. Она с жадностью ловила слухи о том, как привязан король Генрих к мальчику и как плохо обращается с малышом собственная мать. Потом Генрих привез дофина в особняк Маргариты и сказал, смеясь:

– Вот, Луи, это моя сестра. Красивая, правда?

Пятилетний малыш серьезно посмотрел на покрытое белилами лицо той, что показалась ему глубокой старухой, и ответил задумчиво: