Граф Пуатье старался не упустить ни слова из того, что читал Ногарэ. Хранителю печати так и не удалось вырвать у братьев д'Онэ признания относительно Жанны: оба отрицали, что у супруги Филиппа был любовник, и не могли назвать его имени.

«Конечно, она играла гнусную роль сводни, – думал принц, – в этом нет сомнения, но сама…»

На глазах молоденького Карла блестели слезы, хотя он изо всех сил старался их сдержать.

– Бланка, моя Бланка, – прошептал он. – Они были вместе, когда проклял нас Жак де Молэ… Проклятие… Проклятие тамплиера сбывается…

– Немедленно прекратите причитать, Карл, – сурово одернул сына Филипп Красивый и, повернувшись к хранителю печати, приказал бесстрастным тоном: – Ступайте, мессир де Ногарэ. Вы действовали как должно.

Ногарэ безмолвно поклонился и покинул королевские покои. Воцарившуюся тишину нарушил Людовик Наваррский:

– Скоро начнут говорить, что моя дочь незаконнорожденная!

Недовольно хмурясь, король окинул сына ледяным взглядом.

– Непременно, – холодно произнес он, – если вы сами будете кричать об этом на всех перекрестках. Лучше скажите нам, какую кару вы считаете нужным применить к вашей супруге?

– Пусть умрет! – вскричал король Наваррский, теряя остатки самообладания. – Она – и обе другие тоже!

– Вас ослепило горе, Людовик, – внезапно отозвался Филипп Пуатье. – На душе у Жанны нет столь великого греха, как у Маргариты и Бланки. Жанна не изменила супружескому долгу. Пусть ее заточат в монастырь, пусть она даже останется там до конца своих дней, если это необходимо ради чести короны, но пусть ей сохранят жизнь…

– А что скажете вы, Изабелла? – поворачиваясь к дочери, спросил Филипп IV.

– Падшая женщина, – ответила английская королева, – должна быть навечно отлучена от королевского ложа. И кара, постигшая ее, должна быть всенародной, дабы каждый знал, что преступление, совершенное супругой или дочерью короля, наказуется более сурово, чем преступление, совершенное женой любого из ваших подданных, Ваше Величество.

– Благодарю вас. Справедливость свершится сегодня же перед вечерней, – заявил король, вставая из-за стола.

Суд над принцессами-прелюбодейками состоялся спустя несколько часов в капитульной зале аббатства сестер-бенедиктинок в Мобюиссон.

Король в короне на голове, со скипетром в руке восседал на троне, и лицо государя было еще холоднее, чем обычно, а взгляд – еще неподвижнее.

Перед своим господином застыл в молчании весь королевский двор.

На возвышении члены королевской семьи заняли места рядом с тремя несчастными принцами. Перед ними на каменных плитах стояли на коленях три принцессы, низко склонив обритые наголо головы.

Под высокими сводами залы гулко зазвучал голос Гийома де Ногарэ:

– Заслушав показания Готье и Филиппа д'Онэ, признавших существование любовной связи между ними и Маргаритой и Бланкой Бургундскими, повелеваю заключить последних в крепость Шато-Гайар и держать их там до конца их дней… Жанну, пфальцграфиню Бургундскую и графиню Пуатье, не уличенную в нарушении супружеского долга, однако повинную в преступном сообщничестве, – заточить в замок Дурдан и держать ее там до тех пор, пока король не решит иначе…

Возвысив голос, хранитель печати продолжил после короткой паузы:

– Готье и Филипп д'Онэ, как посягнувшие на честь особ королевского дома, будут оскоплены, заживо ободраны с кожи, четвертованы, обезглавлены и повешены на заре следующего дня. Так рассудил наш мудрейший, всемогущественнейший и возлюбленный государь.

– Я чиста перед вами, Филипп, супруг мой! – Воцарившуюся в зале тишину нарушил полный отчаяния и муки голос Жанны Пуатье.

– Это нам известно, и с вами поступили по справедливости и по закону, – ответил Филипп, следуя за королем, который покидал залу.

Изабелла, спрятав руки в пышных складках своего платья, мерила принцесс холодным взглядом. На ее золотистых волосах сверкала маленькая корона.

– Бог простит вам ваши прегрешения, – произнесла она на прощание.

– Бог простит нас раньше, чем сделает тебя счастливой женщиной, – зло бросила Маргарита. – Ты никогда не узнаешь, что такое настоящая мужская любовь, ее сила, радость отдаваться и брать… Я познала такое наслаждение, перед которым все короны мира – ничто! Я ни о чем не жалею! А ты, должно быть, не очень-то привлекательна в постели, раз твой муж предпочитает мальчиков!

Не знавшая любви королева повернулась к Маргарите спиной, делая вид, что не расслышала злобных слов своей кузины.

Этой ночью в Мобюиссонском замке не спал никто: ни осужденные принцессы, ни их мужья, ни сам король. Не спала также Изабелла: слова, брошенные Маргаритой, звучали у нее в ушах.

На заре за принцессами явились лучники, посадили женщин на три повозки, обтянутые черной материей, и позорный кортеж тронулся в путь. Несчастным принцессам предстояло еще присутствовать при казни братьев д'Онэ, которая должна была состояться на главной площади города Понтуаза.

Еще издали принцессы увидели две виселицы, возвышавшиеся над помостом. Кишевшая вокруг толпа любопытных вдруг расступилась перед палачами в красных капюшонах и того же цвета плащах. Заплечных дел мастера и их помощники взошли на помост, и на площади сразу же стих многоголосый гул.

В конце улицы появилась повозка – и принцессы узнали братьев д'Онэ. Ни Готье, ни Филипп не шевелились. Палачам пришлось столкнуть их на помост и раздеть донага.

При виде обнаженных тел Бланка лишилась чувств, Жанна же, обезумев от ужаса, судорожно уцепилась за край повозки и закричала:

– Скажите моему супругу Филиппу, что я не виновата! Я его не опозорила, не осквернила наше супружеское ложе!..

Но этот крик отчаяния унес майский ветер, привычный к более нежным звукам и менее острым ароматам, нежели запах свежепролитой крови…

Казнь продолжалась около часа. Обезглавленные и изуродованные тела за подмышки были повешены на виселицы, и над ними уже закружилось воронье, когда три черные повозки медленно тронулись в путь.

Стражники начали очищать площадь от толпы; горожане возвращались в свои дома, а палачи на глазах последних зевак принялись по обычаю делить одежду своих жертв. Таким-то образом великолепные кошели английской королевы попали в руки палачей. Никогда в жизни они и не мечтали о столь неслыханной удаче…

Скромный ужин королевской семьи нарушил первый камергер.

– Ваше Величество, – тихо произнес он, – из Карпантрасса прибыл гонец.

– Пусть войдет, – повелел Филипп.

Сделав несколько шагов в направлении короля и преклонив правое колено, гонец сказал:

– Государь, Папа Климент скончался…

Король и Гийом де Ногарэ, бледнея, невольно переглянулись…

Замок Шато-Гайар высился на меловом утесе, господствуя над всей Верхней Нормандией. С тех пор как он перестал быть военной крепостью, его превратили в королевскую тюрьму. Он и стал местом заточения двух принцесс.

В башне, служившей узилищем Маргарите и Бланке, имелись всего три высокие круглые залы, расположенные друг над другом и похожие до мелочей. Комнаты соединялись винтовой лестницей. В нижней дежурила стража; Маргариту держали в зале второго этажа, Бланку – в зале третьего. На ночь дверь на середине лестницы запиралась, разделяя покои принцесс, днем же им было дозволено общаться между собой. Однако условия содержания двух узниц были весьма суровы: женщины страдали от сырости и холода, недоедали и мучились отсутствием новостей. Они покидали свои комнаты лишь для того, чтобы выслушать мессу в замковой часовне.

В последнее утро ноября 1314 года капеллан вдруг сообщил им:

– Господь бог призвал к себе нашего возлюбленного короля Филиппа. Наш государь скоропостижно скончался в Фонтенбло после охоты…

Обе принцессы склонили головы, желая скрыть свою радость. Весть о безвременной кончине Филиппа IV вселила в их сердца надежду…