Как бы там ни было, в Изабелле Робер нашел союзницу.

– Мадам, – сказал он, – да будет вам известно, что будущая королева Франции скоро получит прозвище Маргарита Распутница…

– О чем вы, Робер? – спросила Изабелла, подняв на кузена удивленный взгляд огромных голубых глаз.

– Вы не ослышались, кузина, – кивнул рыжий великан. – Да и обе бургундские сестры не лучше Маргариты.

– Как? Жанна и Бланка тоже распутны? – гневно уточнила молодая королева.

– Бланка бесспорно, а вот Жанна… – Робер неуверенно махнул своей огромной ручищей. – Просто она более ловкая, – добавил он.

– Вы уверены? – Изабелла поднялась со своего кресла с высокой резной спинкой.

– Ваши братья, мадам, рогоносцы, все трое! – твердо заявил Робер.

– Если это правда, – медленно произнесла королева, – я не потерплю подобного позора, не позволю, чтобы моя семья стала всеобщим посмешищем!

Робер удовлетворенно хмыкнул: он сумел разжечь гнев в душе гордой Изабеллы.

– У вас есть доказательства, кузен? Назовите имена! – потребовала королева.

– Когда женщина тайком продает свои драгоценности, разве это не доказательство того, что она одаривает любовника или покупает себе сообщников?

– Не всегда, – разочарованно скривила губы Изабелла.

Робер поспешно пообещал выяснить все подробности и, добыв улики, известить английскую королеву о результатах своего расследования. И Изабелла согласилась на то, чтобы человек, который вместе с ее братьями (и, кстати, вместе с обоими братьями д'Онэ) получил некогда рыцарский пояс из рук ее отца, заделался соглядатаем и шпионом самого низкого пошиба – ибо ему предстояло подглядывать в замочную скважину женской опочивальни. Ненависть к невесткам победила муки совести…

Робер д'Артуа рьяно принялся за дело. Впрочем, особо трудиться ему не пришлось, поскольку беспечные Маргарита и Бланка почти не скрывали своего расположения к братьям д'Онэ. Прогуливаясь в окрестностях Нельского отеля, Робер часто встречал и Филиппа, и Готье; увидев же у них на поясах одинаковые кошели – подарки английской королевы, – он получил и доказательство прелюбодеяния принцесс, и возможность отомстить ненавистной Маго.

Уведомив обо всем Изабеллу, Робер принялся ждать нового визита английской государыни в родную страну.

Принцессы же и представить себе не могли, что скоро, совсем скоро им снова предстоит встреча с Изабеллой. Две молодые женщины, за четыре года осмелевшие от своей безнаказанности, совершили непоправимую ошибку…

В маленьком городке Клермон на Уазе королеву Англии встречали его высочество Филипп, граф Пуатье, и его высочество Карл Валуа. Брат и дядя сопровождали Изабеллу в Понтуаз, где в замке Мобюиссон ожидал ее отец, король Филипп.

Над свитой французов, словно могучая башня, возвышался Робер д'Артуа. Приветствуя венценосную кузину, он нагнулся к ее носилкам.

– Кто эти люди, что бесчестят корону Франции? – спросила Изабелла.

– Они состоят в сопровождающей вас свите, мадам, – ответил Робер, улыбаясь.

– Я хочу видеть их немедленно! – резко бросила королева.

И Робер Артуа жестом подозвал братьев д'Онэ.

– Королева изволила вас заметить, – лукаво подмигнув, сообщил им Робер.

О да, королева сразу заметила одинаковые кошели, прицепленные к поясам братьев.

Вечером в день приезда Изабелла встретила трех своих кузин с сияющим улыбкой лицом и любезно отвечала на их приветствия. А сразу после ужина она прошла с отцом в его кабинет.

Король Филипп смотрел на дочь своим ледяным взглядом, ожидая, что она заговорит первой.

«Сейчас я нанесу ему страшный удар, – подумала Изабелла, не смея начать разговор. – Если бы распутницей оказалась одна Бланка, я бы промолчала, но развратничает и Маргарита…»

Выпрямившись в своем кресле, она решительно произнесла:

– Отец, вы всегда говорили об уважении, которое должны питать к самим себе особы королевского рода. Именно забота о чести нашей семьи вновь привела меня во Францию…

Филипп Красивый не сводил с дочери немигающего взгляда.

– Так зачем же вы приехали, Изабелла? – поторопил он ее.

Изабелла с трудом перевела дыхание.

– Я приехала потому, – медленно проговорила она, – что жены моих братьев – развратницы, и сама мысль о том, что королева Наваррская, будущая королева Франции, оскверняет корону, которую носила ваша возлюбленная супруга и наша мать, стала для меня невыносимой…

– Я знаю, что вы недолюбливаете ваших невесток, – перебил дочь Филипп. – Но причина вашей неприязни…

– Моя неприязнь имеет основания, отец, – заявила Изабелла, гордо вскинув голову. – Личное счастье для королей – ничто, если речь идет о защите их чести. Об этом вы тоже часто говорили мне, отец. Позвольте открыть вам правду, которую от вас скрывают…

Изабелла прервалась, словно ожидая слов одобрения, но король молчал.

– Мне стало известно, – продолжила она спустя мгновение, – что Маргарита и Бланка взяли себе в любовники братьев д'Онэ, конюших графа Пуатье и нашего дяди Карла Валуа. Что касается Жанны, то никто не может назвать имени ее любовника, но скорее всего лишь потому, что она более ловко скрывает свою тайну. Однако доподлинно известно, что она поощряет забавы сестры и кузины, покровительствует им, помогает устраивать свидания с любовниками в Нельской башне. Об этом говорит весь двор, и только вы еще не…

– Доказательства, Изабелла! У вас есть доказательства? – перебил дочь Филипп Красивый и предостерегающе поднял руку.

И тогда английская королева рассказала ему историю с золотыми кошелями.

– Я собственными глазами видела у поясов братьев д'Онэ свои подарки, – закончила Изабелла.

Король молча поднялся с кресла. Изабелла ждала.

– Пойдемте, – вдруг произнес Филипп. – Пойдемте к ним.

Он резким движением распахнул дверь и пропустил дочь вперед. По длинному темному коридору они прошли в другое крыло замка Мобюиссон, где помещались покои трех королевских невесток.

– Не изволите ли, – без всяких вступлений потребовал король, – показать мне кошели, которые вам подарила английская королева?

– Я… я оставила свой в Париже, – пролепетала Жанна.

– И я…

– И я тоже… – подхватили Маргарита и Бланка.

– Ну что ж… Раз вы оставили кошели в Париже, мы попросим братьев д'Онэ съездить за ними, – заявил Филипп Красивый, открыл дверь и велел привратнику немедленно позвать обоих конюших.

Готье и Филипп д'Онэ, на долю которых выпало радостное детство и безоблачная юность, привыкли удовлетворять самые тщеславные свои желания и по праву считали себя баловнями судьбы. Немудрено, что пытки быстро сломили их. Накануне гарцевавшие в королевском кортеже, наутро они потеряли человеческий облик.

Гийом де Ногарэ, жестокий и поразительно бесчувственный исполнитель королевской воли, ухитрившийся получить от рыцарей-тамплиеров самые невероятные показания, знал, как развязывать языки.

«Тамплиеры держались достойнее», – подумал он, бросив последний взгляд на истерзанные тела братьев д'Онэ, и, больше не оборачиваясь, вышел прочь из пыточной камеры.

Из старинного замка Понтуаз, превращенного в тюрьму, он направился в Мобюиссон, где его уже ждали король и члены королевской семьи.

Филипп IV подал знак, и хранитель печати, развернув пергаментный свиток, стал читать запись допроса.

Поначалу оба брата, как и подобало людям благородным, отрицали все обвинения, но очень скоро забыли о галантности. Все, что для виновных означало страсть, любовный пыл и наслаждение: месяц, когда принцессы вступили в преступную связь, дни встреч, ночи, проведенные в Нельской башне, имена слуг-сообщников – все было выставлено напоказ, обнажено, вскрыто.

Каждое слово, произнесенное Ногарэ, полнило чашу стыда, которую суждено было испить трем королевским сыновьям.

Людовика Наваррского терзала ужасная мысль, пришедшая ему в голову, когда он сопоставил даты встреч Маргариты с Филиппом д'Онэ и день рождения своей дочери: «Моя дочь… моя маленькая Жанна… возможно, она не моя…»