Наступает ночь. Снежный человек лежит на койке — той, что застелена. Я лежу там, где когда-то спал мертвец, думает он. Он не знал, что случится. Не догадывался. В отличие от Джимми, который мог догадаться, но не догадался все равно. Интересно, если б он убил Коростеля раньше, это бы что-нибудь изменило?

Здесь слишком жарко и душно, хотя ему удалось открыть аварийные вентиляционные отверстия. Он не может заснуть, поэтому зажигает свечку — жестяной контейнер с фитилем из аварийного комплекта, на этой свечке при желании можно вскипятить суп — и прикуривает еще одну сигарету. В этот раз голова почти не кружится. Все бывшие привычки живут где-то в теле, дремлют, как цветы в пустыне. В подходящих условиях расцветут пышным цветом.

Он листает распечатки с порносайтов. Но все эти женщины — не его тип, слишком вульгарные, слишком накрашенные, слишком очевидные. Перебор хитрости и макияжа, языки чересчур напоминают коровьи. Он чувствует испуг, а не похоть.

Уточнение: испуганную похоть.

— Как ты мог, — бормочет он, уже не в первый раз, мысленно совокупляясь с проституткой, наряженной в китайский халат красного шелка и туфли на шестидюймовых каблуках, с вытатуированным драконом на заднице.

О, милый.

В жаркой комнатке ему снится сон: снова мать. Нет, мать ему никогда не снится — только ее отсутствие. Он сидит на кухне. Опять сквозняк, который фыркает ему в уши, закрывается дверь. На крючке висит халат, лилового цвета, пустой, страшный.

Снежный человек просыпается, у него колотится сердце. Он вспоминает, что после ее исчезновения надевал этот халат. Халат еще хранил ее запах, какие-то ее жасминовые духи. Он смотрел на себя в зеркало: мальчишеская голова, отработанный рыбий взгляд и тонкая шея, утопающая в ярком женском халате. Как он ненавидел ее тогда. У него перехватывало дыхание, ненависть душила его, слезы ненависти катились по щекам. Но он стоял, обхватив себя руками.

Ее руками.

Он ставит голосовой электронный будильник так, чтобы тот включился за час до восхода, гадая, когда это случится.

— Проснись и пой, — говорит будильник томным женским голосом. — Проснись и пой. Проснись и пой.

— Хватит, — говорит он, и будильник замолкает.

— Включить музыку?

— Нет, — говорит он. Конечно, хочется поваляться в постели и пообщаться с женщиной в часах — получится почти разговор, — но сегодня надо идти. Сколько времени он провел здесь, вдали от побережья, от Детей Коростеля? Он считает на пальцах: первый день — поход в «Омоложизнь», ураган; второй — в ловушке у свиноидов. Значит, сегодня день третий.

В окно пробивается серый свет. Снежный человек мочится в кухонную раковину, плещет себе в лицо водой из бачка. Зря он пил вчера эту дрянь, не прокипятив. Сейчас он кипятит воду — на кухне остался газ для пропановых горелок — и промывает ногу, кожа вокруг пореза красная, но вроде бояться нечего. Он заваривает себе чашку растворимого кофе, с сахаром и сливками. Съедает энергетический батончик «Три фрукта» — знакомый вкус бананового масла и сладкой глазури, прилив энергии.

Где-то посреди вчерашней беготни он потерял бутылку с водой — ну и ладно, в ней только птичье дерьмо, личинки москитов и нематоды. Он наполняет пустую бутылку из-под пива кипяченой водой, забирает из спальни стандартный пластиковый мешок из прачечной, кладет туда бутылку, весь сахар и полдюжины энергетических батончиков. Мажется солнцезащитным кремом, кладет тюбик в мешок и надевает легкую рубашку цвета хаки. Находит темные очки, надевает их вместо своих одноглазых. Раздумывает, не надеть ли шорты, но они ему велики и не защитят ноги целиком, поэтому он остается при цветастой простыне, завязав ее на манер саронга. Еще подумав, снимает ее и прячет в мешок: а то зацепится за что-нибудь по дороге. Он наденет ее позже. Он берет аспирин и свечи взамен тех, что остались на лестнице, кидает в мешок шесть коробков спичек, нож для овощей и свою бейсболку «Ред Сокс». Нежелательно, чтоб она свалилась с головы во время великого побега.

Ну вот. Не очень тяжело. Теперь надо выбираться.

Он пытается разбить окно на кухне — можно спуститься на стену Компаунда по простыне, — но ему не везет, стекло пуленепробиваемое. Узкое окно, выходящее на ворота, отпадает — даже если ему удастся вылезти, он приземлится прямо на головы свиноидам, что уже пускают слюни. Высоко над полом в ванной есть окошко, но оно тоже выходит на сторону свиноидов.

После трех часов кропотливого труда, при помощи — сначала — маленькой лесенки, штопора, кухонного ножа и — затем — молотка и отвертки на батарейках, которая нашлась в кладовке, он открывает вентиляционный люк и вынимает оттуда механизм. Вентиляционная труба идет вверх, подобно каминной, а потом сворачивает в сторону. Пожалуй, он достаточно отощал и пролезет — у голодного существования есть свои преимущества, — хотя, если застрянет, будет обречен на мучительную и нелепую смерть. Поджарился в вентиляционной трубе, смешно до колик. Он приматывает один конец импровизированной веревки к ножке кухонного стола — к счастью, стол привинчен к полу, — а второй конец оборачивает вокруг талии. Мешок с припасами привязан ко второй веревке. Затаив дыхание, Снежный человек втискивается в трубу, ввинчивается, извивается. К счастью, он не женщина, большая попа ему бы мешала. Места нету, но голова уже снаружи, потом он выворачивается, освобождает плечи. До стены — восемь футов, придется спускаться головой вниз и надеяться, что веревка выдержит.

Последнее усилие, он дергается и повисает на веревке. Хватается за нее, восстанавливает равновесие, отвязывает веревку и медленно спускается. Потом вытаскивает мешок. Вроде нормально.

Черт побери. Он забыл радиоприемник. Ладно, пути назад нет.

Стена вокруг Компаунда — шесть футов в ширину, высокий парапет по обе стороны. Каждые десять футов — две бойницы, почти друг напротив друга. Предназначены для наблюдения, но подойдут и для последней обороны. Стена высотой двадцать футов, двадцать семь, если учесть парапет. Тянется вокруг всего Компаунда, по периметру — сторожевые башни, копии той, откуда он только что выбрался.

Компаунд «Омоложизнь» — прямоугольный, есть еще пять ворот. Снежный человек помнит карту, он тщательно ее изучал в «Парадиске», куда сейчас и направляется. Он видит, купол, возвышающийся над деревьями, сверкающий, как половинка луны. Он заберет оттуда все необходимое, обойдет купол по стене — или, если позволят условия, срежет по земле — и выйдет через боковые ворота.

Солнце уже высоко. Снежному человеку лучше поторопиться, иначе изжарится. Охота показаться свиноидам, подразнить их, но приходится побороть искушение, иначе они пойдут за ним вдоль стены и он не сможет спуститься. У каждой бойницы он пригибается, чтоб не заметили.

У третьей сторожевой башни он останавливается. За стеной он видит что-то белое — серовато-белое, вроде облако, но оно слишком низко. И облака не бывают такой формы. Оно тонкое, колеблющийся столб. Где-то на побережье, в нескольких милях к северу от Детей Коростеля. Поначалу Снежный человек решает, что это туман, но туман вот так не поднимается и не клубится. Это дым, никаких сомнений.

Дети Коростеля часто разводят костры, но такие большие — никогда, их костер так не дымился бы. Может, результат вчерашнего урагана — ударила молния, начался пожар, во время дождя погас, а потом снова разгорелся. А может, Дети Коростеля не послушались Снежного человека, отправились на поиски, а это сигнальный огонь, чтобы он нашел дорогу домой. Вряд ли — они мыслят иначе, — но если так, они сильно сбились с пути.

Он съедает половину энергетического батончика, выпивает воды и шагает дальше. Он прихрамывает, раненая нога дает о себе знать, но нет времени остановиться и заняться ею, сейчас надо идти как можно быстрее. Ему нужен пистолет-распылитель — и теперь уже не только из-за волкопсов и свиноидов. Время от времени Снежный человек оглядывается через плечо. Дым на месте, одинокий столб дыма. Он не расползается. Поднимается в небеса.