Встречи с сотрудниками госбезопасности назначались по телефону, а проходили в гостиничных номерах. От меня нужна была информация, а я же старался наоборот — дезинформировать. К Епишину тоже часто приходили на работу. Он работал электриком недалеко от ГУМа, в самом центре Москвы, в очень удобном месте.

Но и сотрудники госбезопасности не были всесильными. Помню, мы надеялись поехать заграницу на конференцию: я, Епишин и Федичкин. Нам было обещано, что выпустят. Но в последнюю минуту пришел отказ. Поехал Женя Русский из иностранного отдела.

В Совете церквей к встречам с сотрудниками спецслужб относились строго отрицательно. Ни выпить чаю, ни съесть бутерброд было нельзя. Это считалось предательством. Любая попытка утаить встречу с представителями власти приравнивалась к предательству.

Конечно, властям было чем заинтересовать верующих и склонить их к сотрудничеству: от свободы до зарплаты в КГБ.

Сотрудники КГБ интересовались иностранными миссионерами, которые всегда проявляли интерес к СССР. Я сам установил контакт с некоторыми миссионерами, например, с Ярлом Николаевичем Пейсти, жившем тогда еще в Швеции. Мы поставляли ему записи наших песен для использования в радиопрограммах, которые потом транслировались на СССР, например, на радио Монте–Карло. Сам Ярл Пейсти хорошо проповедовал и не пускал других людей проповедовать в свои программы вместо себя. Но выступления нашего церковного оркестра, декламация стихов, исполнение песен всегда были им востребованы. Мы с большим волнением припадали к приемникам, чтобы послушать себя по радио. Это все равно, что сегодня увидеть себя по телевизору. Примерно тогда мы организовали первую весьма незатейливую звукозаписывающую студию. Она просуществовала несколько лет. После организации студии звукозаписи мы не только отсылали записи за рубеж, но и распространяли записи среди своих знакомых верующих. У нас было десять магнитофонов «Нота», и мы переписывали на них проповеди, песнопение, стихи.

Все в черных повязках — комитет холостяков. Похороны женившегося председателя.

Конечно, миссионеры привозили иногда и какие‑то вещи, и жвачки, обладавшие для нас тогда несоразмерным своей истинной ценности значением. Естественно нас интересовала и звукозаписывающая аппаратура, и мы установили контакты с некоторыми другими миссионерскими организациями, например, «Славянской миссией» (Швеция), миссионерскими организациями из Германии. Приезжали их миссионеры нечасто — два–три раза в год, но то были интересные встречи. Тогда же миссионеры стали завозить в СССР в обложках книг советские рубли (в нескольких книгах, не привлекая внимания органов, можно было провести несколько тысяч рублей). Эти деньги шли на поддержку молодежной деятельности. Получив доступ к этим деньгам, наша активность заметно возросла.

Все в шапках, холодно однако. Слева направо : Кораблев, Жуликов, Семченко, Кузнецов (младший).

Конечно, органы не дремали. Помню, как ко мне на работу в строительное управление приехали дюжие ребята. Меня привезли домой, где уже во всю шел обыск. Продолжался он долго. Дело в том, что группа миссионеров — двое шведов — попались на границе в Бресте при попытке вывезти из страны несколько кассет, моих писем, предназначенных Ярлу Пейсти.

Обыск продолжался с утра до полуночи, после чего меня повезли в Раменское к Стрельникову, в чьем доме находилась студия звукозаписи: магнитофоны «Bucher», микрофоны, стойки. Адрес звукозаписи сообщили представителям органов безопасности иностранцы. В общей сложности сами они провели тогда в заключении почти год. Они назвали все адреса, которые посещали: мой адрес, адрес Анатолия Власова. Тогда для меня дело посадкой не закончилось — меня посадили через несколько лет. После этого в «Огоньке» даже была напечатана пасквильная повесть, где главный герой был написан с меня. Вообще я стал героем где‑то 20 ругательных книг при советской власти.

Во время обыска у меня забрали что возможно. После этого этапировали в Минск, где сидели шведы. Мне хотели устроить с ними очную ставку. Я признал их показания, потому что не видел смысла отказываться от того, что они показали на допросах. Признаюсь, и элемент испуга присутствовал — все‑таки это было мое первое заключение под стражу.

Вез меня в поезде сотрудник КГБ Юрий Александрович. Он надеялся меня в дороге разговорить, но у него ничего не получилось. Он привез меня и спросил, где я буду ночевать. Денег на гостиницу не было. КГБ оплатил только билет. В итоге, со шведами я так и не встретился — такой необходимости не было. Мне потом пересказали, что одному из шведов был задан вопрос: что еще вы сделали для верующих России? Он сказал, что передал мне 600 немецких марок. Для него эта сумма ничего не значила, а для меня — это был верный срок за валютные операции. Но я сказал, что денег от него не получал, а попросил его в магазине «Березка» купить видеокамеру. Ее следователи так и не нашли. Все это я узнал от следователя. Вообще на следствии я узнал от него, больше, чем он от меня. Он так потом и сказал: «Александр Трофимович, ума не приложу как, но вы очень много узнали, сидя здесь, в кабинете. У меня просьба — держите язык за зубами». Это не было геройством, все эти допросы дались ценой большого напряжения и длились несколько дней.

После свадьбы в 1972 году уехал на заработки в г. Шадринск, Курганской обл. Вернулся с бородой. Слева: Давид- хороший человек. Очень хороший человек. Умер примерно в 1975 году.

Помню, я собирался переночевать у одной верующей, но она, узнав, по какому делу я приехал в Минск, сказала, что не может меня принять. В 11 часов вечера я ушел на улицу. Где‑то все‑таки переночевал. В конце концов, меня все‑таки отпустили. 

Александр Федичкин

Группа МГУ, или «московская группа учащихся» при Центральной баптистской церкви, состояла в основном из детей верующих родителей, которые были друзьями еще в 50–е годы прошлого века. Они сами были детьми верующих родителей и, в основном, в Москву приехали из других городов после войны. Это была семья Кочетковых: Георгия Ивановича и Натальи Герасимовны (их дети Татьяна, Елена, Ирина), семья Фатеевых: Николая Степановича и Марии Илларионовны (их дети Александр и Виктор), семья Федичкиных: Василия Прокофьевича и Антонины Елисеевны (их дети Александр и Владимир, то есть я и мой брат) – именно эти люди составляли основу группы. Позже к группе стали присоединяться наши друзья. Например, дети Вениамина Леонтьевича и Нины Владимировны Федичкиных — Людмила и Любовь. Мы собирались как друзья чуть ли не с 12 лет. А потом на Рождество, то ли 65–го, то ли 66–го года, собрались у Кочетковых после богослужения и решили, что пора нам собираться отдельной группой. Мы решили, что лучший способ общаться — это вместе петь. В церкви в то время уже существовал 3–й хор — молодежный. Мы, будучи музыкантами, решили петь на четыре голоса. Девушки пели первыми голосами, парни — тенором и басом. К нам через некоторое время добавились Виктория Викторовна Петрова (Мажарова) и Галина Борисовна Мордовина, ее отец, Мордовин Борис Павлович был знакомым наших родителей и служил в свое время регентом хора Центральной церкви, до Леонида Федоровича Ткаченко. Также через некоторое время в нашу группу вошли Александр Скринчук, Наталья Покидова, Люся Стрельникова и Ирина Тимченко (сегодня она руководит хором Центральной церкви). Таким образом, этот круг детей–друзей и составил основу группы МГУ. Так наша группа называлась потому, что практически все ее члены учились в вузах. К 1967 году мы уже довольно активно несли служение. У нас сохранились фотографии 1968 года, на которых мы ездим по Подмосковным церквям и посещаем церкви. Я с года 63–го по инициативе моего отца ездил во Фрязево и помогал там Бодовскому Василию Тимофеевичу организовывать хор, потому что у меня было музыкальное образование.