— Вы еще не видели, как сражаются дважды рожденные.

Наставник Пандавов Дрона как-то возглавил поход на страну панчалов. Он взял с собой царевичей, а я оказался в их свите. Да, — мечтательно зажмурился Крипа, — эту стычку надо было видеть. Друпада, когда он еще не был тестем Пандавов, вывел на поле против войск Хастинапура сто тысяч пехотинцев, а Дрона атаковал его небольшим отрядом колесниц. Он сам вместе с пятью царевичами возглавил наступление. Что это было за зрелище! Дикие кони несутся прямо на копья. Их могучие груди защищены кожаными фартуками с медными бляшками. Колесницы окованы медью и сияют в лучах солнца, как жертвенные костры. Пока возницы гнали коней, кшатрии стреляли на скаку в густую толпу врагов. Колесницы с быстротой ветра пересекли поле и прорезали строй пеших воинов подобно тысячерукому богу войны. Что могли сделать деревянные копья и кожаные щиты с медью блещущих колесниц? Нет, воистину, война — удел богатых. В том сражении царь Друпада был разбит и даже попал в плен. Ему пришлось заключить союз с Хастинапуром и лишиться северной части своего государства. В той битве Арджуна стрелял из лука с такой быстротой, что, казалось, стрелы летели сплошной линией.

Впрочем, и остальные Пандавы прекрасно владеют кшатрийской наукой. Юдхиштхира великолепен в управлении колесницей. Бхимасена одним ударом палицы может сбить с ног коня, а Накула и Сахадева не имеют равных во владении мечом. Но смогут ли они командовать сотнями колесниц, тысячами людей, объединенных в войско-акшау-кини? Это мы узнаем только, когда начнется война за престол. Вот только останется ли кто-нибудь после нее, чтобы оценить искусство полководцев?

В многочасовых напряженных тренировках дни скользили быстро, словно звенья одной бесконечной цепи, которую мы с Митрой тянули собственными руками. Ни сил, ни мыслей не оставляли дневные труды, и, пожалуй, я был рад этому. Митра, правда, иногда роптал — ему времени не хватало для развлечений. По вечерам он часто оставлял меня в одиночестве и с разрешения Крипы отлучался, а потом восторженно описывал мне все прелести дворцовой жизни, которых я себя лишил:

— Ах, Муни! Если бы ты видел этих танцов щиц, гибких, как бамбук, выдающих в танце пре лесть своих чувств, ты бы принял их за небесных апсар. Пойдем со мной, я познакомлю тебя с од ной подружкой. Ее лицо подобно бутону лотоса, на тонких запястьях звенят золотые браслеты, а в волосах нить жемчуга.

Крипа в отличие от нашего учителя в ашраме не препятствовал любовным приключениям Митры, думаю, не запретил бы он и мне. Но что-то удерживало меня, то ли воспоминания о Нанди, то ли надежда встретить Лату. С каждым днем противостоять соблазну было все труднее и однажды, когда Митра особенно долго восхищался прозрачными платьями танцовщиц и описывал их дорогие украшения, я разозлился:

— Не понимаю, как тебе могут нравиться эти жеманные придворные красавицы, — не очень лю безным тоном прервал я Митру. — Мне милей наши южные девушки, которые не носят лишних тряпок и украшают себя не тяжелыми браслета ми, а гирляндами живых пахучих цветов. Разве какая-нибудь горожанка может сравниться с де вушками из моей деревни! Это о таких поют:

Тут взгляд Митры стал тягучим и отстраненным. Он пробормотал что-то про обуздание плоти. Но в тот же вечер снова ушел в поисках развлечений. На другой вечер у нас как-то сам собой зашел разговор с Крипой об обетах воздержания, которые принимали на себя аскеты и странствующие риши.

Неужели, чтобы стать обладателем брахмы, надо отказаться от любви? — спросил Митра. — Но тут вообще все непонятно. У пятерых Панда-вов одна жена, у Кришны — царя ядавов — их, говорят, целая тысяча…

Не те проблемы беспокоят тебя, — сказал Крипа с насмешливым укором.

Но ведь ты не запрещаешь встречаться мне с женщинами. А вдруг они лишат меня брахмы? Наверное, Муни правильно поступает, что не поддается соблазну. Но я просто не могу… Даже богиня Ганга, припав к ногам аскета, однажды сказала, что никакой мужчина не в праве отказать женщине, полюбившей его! Так гласят сказания, освященные древностью. Могу ли идти против их мудрости?

Крипа рассмеялся:

Так тебя беспокоит, как бы Муни не превзошел тебя во владении брахмой! Конечно, сейчас наши законы стали более снисходительными. Несколько поколений назад ученикам приходилось отказываться и от развлечений, и от вина, и от общения с женщинами. Но ведь и за оружие им браться не приходилось. Во всем важна мера. Все мы обречены искать в женщинах то, чего нет в нас самих, какую-то, только им присущую, тайную ласковую силу. Но страсть может оказаться и пагубной, если неистовый огонь желаний разрушит гармонию, разорвет незримые духовные ткани. Любовь дваждырожденного — это всегда долгий и сложный путь взаимопроникновения. Такая любовь не превращает человека в животное, а поднимает на новые вершины духа. Для братства дваждырожденных каждый зажженный семейный очаг — радость. Каждый ребенок, появившийся в наших семьях — драгоценность. Не случайно в наших Сокровенных сказаниях так много внимания уделено описанию таинства зарождения любви, страсти, и превозносятся подвиги героев во имя достойных избранниц. Любовь — это и огонь зовущий и испытание духа, необходимое для восхождения каждого человека.

А я слышал, что Арджуна, уже женившись на Драупади, отправился путешествовать и сочетался любовными узами с дочерью царя змей по имени Улупи. Про царя змей, я конечно понимаю, это вымысел. Но, видно, какие-то приключения у Арджуны были.

Крипа нахмурил брови, но глаза его смеялись: — Ты, Митра, ищешь предлог, чтобы сегодня вечером опять удрать к какой-нибудь молоденькой вдовушке. Но все равно придется тебе объяснить… Улупи была дваждырожденной, и любовь к ней не противоречила нашим законам. Арджуне она сказала: «Меня терзает бог любви. Если ты не ответишь мне взаимностью, то считай меня мертвой».

Митра недоверчиво пожал плечами:

— От любви не умирают.

Я промолчал. Были вещи, в которых мой друг, несмотря на решительность суждений обладал опытом младенца.

Всяко бывает, — ответил Крипа. — Дваж-дырожденные способны на такую остроту переживаний, что брахма может прорвать плотину духа. Не помогает ни самоконтроль, ни попытки отрешиться. Тогда лучшее, если не единственное, средство спастись — это отдаться чувству. Об этом и просила Улупа Арджуну. Так что перед молодым царевичем стоял выбор: либо уйти, сохраняя верность супружескому долгу, либо вспомнить и о другом долге — спасении страдающих. Арджу-на провел с Улупи всего одну ночь и смог вывести ее из любовной горячки, не дав пламени неутоленной страсти сжечь Улупи. Впрочем, к такой любви вы, кажется, еще не готовы, — сказал Крипа и посмотрел почему-то не на Митру, который завел этот разговор, а на меня. — Самых красивых женщин боги посылают именно тем дваж-дырожденным, кто воздержанием и подвижничеством накопил слишком много брахмы.

По-моему, тебя, Муни, недвусмысленно предостерегают от любви к апсаре, — сказал Митра.

Лицо Крипы оставалось бесстрастным, даже когда он произнес:

— Отец Арджуны Панду расстался с жизнью, не сладив с огнем любви. Для тех, кто наделен брахмой, но не смирил чувства, любовь подобна огню в густом лесу.

— С Латой мне ничто не угрожает! — вос кликнул я, чувствуя как кровь приливает к щекам, — она — само воплощение Чанди! И ни чуть не доступнее чем лунная богиня, наделившая ее кра сотой. Мне нечего опасаться участи Панду. Я даже не знал, что так слаб и ничтожен, пока не увидел как она прекрасна.

—Лата — это кто? — быстро спросил Митра.

Я уделил ему лишь один раздраженный взгляд и обернулся к Крипе, который знал… Да, видя грустную улыбку сурового воина, я понял, что он знает истинное имя богини, которой я поклоняюсь.