Дослушать рассуждения Крипы мне тогда не удалось, так как, не выдержав напряжения и солнечного жара, я рухнул без сил на жесткую землю. Несколькими мгновениями позже упал и Митра, сохраняя на своем лице улыбку превосходства. Он все-таки доказал, что выносливее меня.

Потом пришло время и нам с Митрой учиться стрелять из лука. Снова часами простаивали мы в неподвижности, держа на вытянутой руке тяжелые боевые луки. Конечно, это оружие было знакомо мне и прежде. Но луки, которыми пользовались охотники в моей деревне, были сделаны куда проще, к тому же, стрелы были редкостью, и охотники прилаживали к лукам широкие тетивы для стрельбы камнями.

Теперь же в наших руках было боевое оружие, и для меня трудности начались уже с попытки просто натянуть тетиву из скрученных оленьих жил. Приходилось упирать один конец лука в землю, левой рукой и коленом сгибать его, а правой рукой нацеплять петлю тетивы. Перед стрельбой мы обматывали кисть левой руки защитным ремнем, а на пальцы правой одевали кожанные наперстки, предохраняющие кожу от порезов. В общем, мне многому пришлось учиться заново.

Митра с луком обращался вполне уверенно, но управлять стрелами при помощи брахмы он умел не лучше меня, то есть вообще не умел. К тому же, он опрометчиво полагал, что во время своей службы при дворе раджи уже постиг все тонкости владения оружием. Начинать все заново вместе со мной ему не хотелось.

Тогда Крипа повесил на веревке полый коровий рог и предложил устроить состязание. С десяти шагов рог, чуть раскачиваемый ветром, показался для меня неуязвимой целью. Я попробовал пустить стрелу без особой надежды на успех и, конечно, промазал. Митра целился и приноравливался так долго, что его левая рука, державшая лук, стала дрожать от напряжения. По-моему, он промахнулся еще больше, чем я.

Потом перед мишенью на расстоянии двадцати шагов встал Крипа. Он широко расставил ноги в канонической стойке «треугольника», медленно поднял лук, мягко, почти нежно, оттянул тетиву сгибом большого пальца к самому уху и секунду помедлил, словно прислушиваясь, что шепчет ему на ухо соколиное оперение стрелы. Через мгновение тетива уже билась в широкий кожанный браслет, защищающий кисть левой руки. Стрела пронзила рог так же точно, как нить входит в игольное ушко в руках умелой мастерицы.

— Как поет тетива! Как удобно ложится стер жень в руку, отзываясь на каждое прикосновение хозяина. Услышьте мелодию грозного оружия. Найдите свой мотив, и ваши стрелы полетят не прерывным лучом света. — сказал Крипа.

Увиденное заставило задрожать от восхищения мое сердце. Было в искусстве Крипы что-то от дрожания золотой струны вины, медитации, сложного храмового ритуала. Я обернулся к Митре. Он тоже не остался равнодушным:

— Представляешь, так можно и с колесничи ми драться! Раз… И стрелу по оперенье прямо в глаз … и плевать на любые доспехи! — восклик нул мой друг.

Крипа отложил лук.

— Прежде чем побеждать врага, надо одержать победу над шестью своими главными противника ми: страстью, гневом, жадностью, гордостью, недо мыслием и высокомерием. Полное сосредоточение на главной цели даст возможность вашим стрелам

лететь вслед мысли. Когда стреляет Дрона, кажется, что стрелы в полете догоняют одна другую. Савья-сачин может метать стрелы с обеих рук с такой частотой, что они кажутся тучей саранчи. Стрела, летящая в цель, убивает чисто. Если по отношению к войне можно говорить о милосердии, то именно лук до наших дней считается самым милосердным оружием. Что может быть омерзительнее рубки на мечах или боя на палицах! Многие из наших братьев просто не могли заставить себя взять в руки оружие, которое предназначено для отрубания кусков плоти живого человека. А что испытывает человек, обладающий брахмой, раскраивая череп врага… — Крипа даже содрогнулся от отвращения.

Однако Бхимасена и Дурьодхана именно в бою на палицах достигли наибольшего совершенства, — заметил Митра. — Я слышал рассказы, что даже тренируясь, они были сосредоточены только на одном желании: проломить голову друг другу.

Да, ты, к сожалению, прав, — вздохнул Крипа. — Многие наши братья потеряли остроту сопереживания. Бхимасена обучен и рукопашному бою, то есть он способен убить человека голыми руками. Для этого надо забыть о том, что твой противник — живое существо, то есть ненавидеть его до помешательства. Всеми видами оружия владеет Арджуна, но, думаю, даже у него не хватило бы духу убить человека голыми руками. — Словно что-то вспомнив, Крипа как бы про себя добавил — Но ведь Бхимасена — не единственный из дваждырожденных, потерявший дар сострадания. Кровь, однажды пролитая, тянется за человеком всю жизнь, искажает его чувства, туманит разум. Тяжелая карма у Бхимы. Вся мощь его брахмы теперь направлена только на убийство. Мне страшно подумать о том, что ждет его впереди. Если бы рядом с Бхимасеной не было бы благого влияния его братьев, он мог бы превратиться в ракшаса. Несколько поколений назад Высокая сабха исключала таких людей из узора. Но сейчас жестокое время, и многие наши заповеди нарушены.

Но ведь вы сами говорили, что долг кшатрия — убивать, — сказал я.

— Убивать, когда это необходимо, но не на слаждаться убийством. Однажды, когда я еще был молод и обучался стрельбе из лука у Дроны, к нам в ашрам пришел сын царя нишадов Экалавья. В нем неожиданно пробудилась брахма, как и в тебе, Митра. Но он не попал вовремя в поле зрения на ших учителей. Тренируясь самостоятельно, он на учился метко стрелять. Но он не постиг законов благого поведения и пришел к Дроне с единствен ной целью — стать лучшим стрелком из лука. Бла городства и сострадания в нем было не больше, чем в людоеде из дикого леса. И когда Дрона от казался обучать его своему искусству, он ушел в леса и стал жить как аскет. Экалавья сделал из гли ны идола, похожего на Дрону, назвал его своим учителем и начал упорно тренироваться. Его не интересовало ничего больше в этом мире. Поистине, им овладел ракшас. Однажды мы с Дроной встретили его в лесу — заросшего волосами, с коростой из грязи, одетого лишь в шкуру черной антилопы. С нами была собака, почуявшая его издалека. Как видно, она приняла его за зверя и громко залаяла. Экалавья пустил стрелы по звуку сквозь сплошную листву и попал собаке прямо в открытую пасть. Несчастное животное издохло у нас на глазах. Дрона потемнел лицом и сказал Эка-лавье, что он не достоин ниспосланной ему силы. Не знаю, каким волевым усилием Дроне удалось склонить его к подчинению, но после короткого разговора Экалавья схватил тесак и сам отсек себе большой палец правой руки. После этого он уже не мог владеть луком. Жестоко, конечно; но что было делать? Не брать же слово с человека, которым овладел ракшас кровожадности.

— Значит Арджуна сейчас самый искусный стрелок ? — спросил Митра.

Крипа с сомнением потеребил бороду:

— У Арджуны есть соперник — это Карна, сын колесничего. Правда, в народе говорят, что настоя щим его отцом был сам бог солнца Савитар. Он дваждырожденный, и в минуту душевного напря жения его окутывает брахма такой силы, что окру жающим заметно сияние и кажется, что он одет в естественный панцирь. Впрочем, Арджуна, воспи тывавшийся при дворе, понятия не имел о Карне и встретился с ним лишь в день, когда Дрона счел, что пришло время царевичам показать свое искус ство. Неподалеку от Хастинапура была возведена арена и беседки для знати, чуть подальше плотни ки соорудили скамьи для простого народа. В день, когда созвездия благоприятствовали, Дрона призвал царевичей принять участие в состязаниях.

Повелитель Хастинапура Дхритараштра вышел в сопровождении своей супруги Гандхари и матери Пандавов Кунти. Он очень сожалел, что из-за своей слепоты не может наблюдать состязание. И сказал Дроне: «Сегодня я завидую людям, имеющим зрение, людям, которые увидят моих сыновей, исполненных доблести и преуспевших в искусстве владеть оружием. Ты совершил великое дело, о лучший из дваждырожденных»!

И сказав так, царь в сопровождении женщин вошел в беседку, украшенную жемчужными сетками. И вся его свита, и жены сановников разместились на разукрашенных террасах в ожидании зрелищ. Чараны поют, что посмотреть на состязание сошлось так много простого люда, что все пространство вокруг арены волновалось подобно морю. Солнце близилось к закату, и слуги зажгли огонь в тысячах бронзовых светильников.