Стоя за дверью, Дункан краем уха слушал, что говорят на собрании. Вдруг на палубе показался второй помощник Купермен. Он шел на корму. Едва Дункан успел просунуть голову в кубрик и предупредить товарищей, как помощник заметил его.

— Не знаешь, куда, к черту, подевался весь народ? — опросил он.

— Да разбрелись — кто куда... — буркнул Дункан.

— Уж не собрание ли у вас тут? — И помощник направился было к кубрику.

— На вашем месте я бы туда не ходил, — тихо сказал Дункан.

— Помощник капитана может идти куда ему вздумается. Как-нибудь обойдусь без твоих советов!

— Сэр, я не то хотел сказать... Понимаете, там ребята дуются в покер — так, может, не стоит им мешать. Сами знаете, что бывает, когда разгорятся страсти.

Потоптавшись немного, помощник ушел, и Дункан оповестил товарищей, что опасность миновала.

Следующим выступал старший кок Рейнгард — рослый, плечистый немец родом из Гамбурга.

— По-моему, ребята, не так уж трудно решить, что в таком случае делать. Новичкам и тем, кто помоложе, это, может, и кажется пустым и ненужным делом. А я вот плаваю уже двадцать пять лет, и я вам говорю: дело это совсем не пустое. Очень нужное дело. Я человек мирный, войну не люблю. Ее всегда затевают богачи, а потом сами прячутся и драться посылают бедняков. Сейчас в России погнали царя с семейкой — это же здорово! Родные пишут мне из Германии, что немецкий народ сочувствует русской революции. А Соединенные Штаты посылают оружие тем, кто хочет навязать русским нового царя. Безобразие! Посмотрел я на эту винтовку, послушал, что говорит плотник Нельсон — а я ему верю полностью, — и вот что я вам скажу: меня совесть замучает, если я соглашусь везти этот проклятый груз. Надо бороться за правое дело, даже если рискуешь проиграть. Это честней, чем заранее отказываться от борьбы.

Сразу взметнулось нескольку рук.

— Брат О'Райли, — сказал Нельсон. — Твое слово.

— Брат председатель, братья, я вот сижу и все думаю, думаю. Нет, забастовка нам ничего не даст! Сейчас объясню почему. Прежде всего, надо, чтоб нас поддержали грузчики. А все знают: когда требуется поддержать моряков, грузчики — народ неверный. Отчего — я и сам не пойму. Может, когда-нибудь моряки им насолили — поди знай! Помните забастовку в Роттердаме? Весь порт тогда замер. А кто сорвал дело? Грузчики, кто же еще! Стакнулись со штрейкбрехерами. А моряки простояли в пикетах пять недель, и все попусту. Так и вернулись на суда, согласившись даже на меньшую плату, чем до забастовки. И за это они могли сказать спасибо грузчикам. Я повторяю: шансов у нас нет. Вы не подумайте, что я за отправку оружия этим убийцам-генералам. Но пусть мне кто-нибудь объяснит, как добиться своего.

Паппас вскочил и возбужденно закричал:

— Ну и что? Да, тогда забастовка в Роттердаме сорвалась. Зато на этот раз будет иначе...

Но Нельсон не дал ему договорить: не перебивай! Пусть каждый выскажет то, что думает. Паппас смущенно сел. Следующим получил слово подносчик угля Ричленд — новичок на «Соколе». Он не говорил ни да, ни нет — он сомневался. А вот матрос Гарбидиен, пожилой необщительный человек, решительно заявил:

— Я против — что бы там ни было! Мне надо кормить семью, у меня двое детей, и мой первый долг — заботиться о них. А до русских мне нет дела. Меня интересует только моя семья, мои дети. — И Гарбидиен тяжело опустился на скамью.

Тут Кеннеди, до сих пор сидевший тихо, не поднимая головы, выпрямился и неожиданно попросил слова. Но ему пришлось переждать Кармайкла. Это был юнга лет семнадцати, совершавший на «Соколе» свой первый рейс. Он хвастал перед командой связями своей семьи в политическом и деловом мире. Все знали, что отец хотел сделать его адвокатом, но когда парня выгнали из колледжа за пьянку и беспутное поведение, упросил приятеля, одного из владельцев пароходной компании, устроить мальчишку на судно — в надежде, что тот испугается черной матросской работы и возьмется за ум. Однако парню в море понравилось, начальство к нему благоволило, и он чувствовал себя в своей стихии. Сейчас он встал, подбоченился и с насмешливым видом заявил:

— Что это за дурацкая идея — бастовать? Я ни разу не был в России, но слыхал, что девочки там — первый сорт. Так что же, вы хотите лишить меня удовольствия с ними побаловаться? Номер не пройдет! Чем скорее мы выйдем в рейс, тем лучше. А кто не хочет, пусть убирается к чертям.

Его перебил стюард Лопес по кличке Чико:

— По-моему, брат председатель, у этого парня мозги не в голове, а в заднице!

Нельсон постучал молоточком.

— Прошу прощения, брат председатель, я маленько погорячился. Мой друг Паппас прав. Я тоже считаю: доставлять эти винтовки в Россию никак нельзя. Если все будут за стачку, то я тоже.

— Спасибо, Лопес. Теперь послушаем Кеннеди.

— Братья, — начал Фред Кеннеди, — я так понимаю: нам платят за то, чтобы мы выполняли свою работу, а не проверяли груз. Нельсон сует нос не в свое дело. Если бы каждый матрос брал на себя смелость решать, что можно перевозить, а чего нельзя, получилась бы полная неразбериха. Нельсон хочет, чтобы мы помогли русской революции. Но скажите, ребята, какое нам дело до этой революции? Если наше правительство считает нужным помочь одним русским, а не другим, так уж, наверно, оно знает, что к чему, дай ему бог здоровья! Я хочу задать Нельсону только один вопрос: если бы это оружие предназначалось революционерам, он тоже потребовал бы забастовки? Хватит тебе, Нельсон, воду мутить! Иначе все останемся загорать на берегу, верьте слову!

— Правильно, Фредди! — радостно выкрикнул Кармайкл.

Тут О'Райли, только что высказывавшийся против забастовки, вдруг встал, подошел к шкафчику, открыл его и принялся выбрасывать свои пожитки на койку.

— Ты что это? — удивился Нельсон.

— Мне было стыдно слушать этого Кеннеди. Ведь так же говорили и насчет ирландцев, когда они из последних сил дрались за свою свободу и независимость. Англичане тогда послали в Ирландию войска, чтобы подавить восстание. А в России, оказывается, тоже борются за свободу. Вот я и решил: бастовать так бастовать, риск — благородное дело. Я уже пакую свой мешок. Не будет забастовки — все равно возьму расчет.

— Погоди, — возразил Нельсон. — Так не годится. Если ты уйдешь один, это делу не поможет.

— Может, и так, — отрезал О'Райли, — но я не желаю, чтобы меня мучила совесть.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — спросил Нельсон. — Если желающих нет, я добавлю несколько слов. По поводу солидарности... Мы с вами все почитаем Эйба Линкольна, так вот, послушайте его собственные слова, сказанные им однажды: «По-моему, самыми крепкими узами, кроме семейных, должны быть узы дружбы, связывающие трудящихся всех наций, языков и племен». Лучше, кажется, не ответишь тем, кто говорит, что события в России нас не касаются.

Вы, может, думаете, что мы единственные и только на этом судне ратуем за справедливость. Против военной помощи белым генералам бастовали рабочие и во Франции, и в Англии. Да и у нас в Америке тоже. Помните, что было в Сиэтле? Так разве мы, на «Соколе», не такие же рабочие? Или мы настолько слепы, что не видим, куда идет история? Вот тут Кеннеди спрашивал: а что бы я сказал, если бы это оружие предназначалось революционерам? Правда, такого себе представить нельзя. Американские банкиры пожалели бы им даже пот от своих носков, где уж там оружие! Но если бы так случилось, что же, скажу прямо: я был бы рад доставить такой груз революционному народу. О'Райли и еще кое-кто здесь сомневается, выиграем ли мы забастовку. Честное слово, не знаю. Забастовка — это лотерея. Мне кажется, что шансы у нас неплохие, если только будем действовать сплоченно. Но гарантии дать не могу. Я был бы глупцом и обманщиком, если бы взялся сейчас предсказывать ее исход. Даже о грузчиках пока ничего не скажешь, ведь мы их еще не спрашивали. Только одно я знаю точно: если мы будем здесь еще долго разговаривать, грузчики кончат работу и уйдут. А нам надо с ними поговорить, чтобы знать, как они поведут себя, когда мы выставим пикеты. Вообще, я уверен, что в городе найдется немало людей, которые нас поддержат. — Нельсон посмотрел на часы. — Ох, как поздно! — Он вытер платком потный лоб: в кубрике было накурено и очень жарко. — Хочу вам напомнить, что до голосования каждый может спорить и высказываться «за» и «против». Но уж когда проголосуем, меньшинство должно подчиниться большинству. Я предлагаю тайное голосование, раздадим всем по листку бумаги: кто за стачку — ставьте крестик, кто против — кружок. Но что бы мы ни решили, постараемся остаться добрыми товарищами.