— А вы их научите! Надо, чтобы было полных пятнадцать узлов. Вы меня слышите?

— Не глухой!

На палубе картина тоже была нерадостная. Боцман Гендерсон направился к третьему люку, где он поставил трех матросов сбивать ржавчину с палубы. Подойдя к ним, он увидел, что работает только один — Мартин, а двое других — дюжий швед по имени Гуннар и звероподобный верзила по кличке Чернявый — растянулись на палубе, заложив под голову могучие лапищи, и болтают.

— Что это вам, воскресный пикник? — заорал боцман. — А ну, беритесь за молотки!

Гуннар посмотрел на него снизу вверх, жмурясь от яркого солнца.

— Если будем стучать, еще продырявим вашу ржавую посудину.

— И потопим ее, — добавил Чернявый. — И ты так и не дослужишься до помощника капитана!

— Слушайте, лодыри, если еще замечу, что работает он один, а вы волыните, — отведу вас к капитану.

Но Гуннар и ухом не повел: он вообще не испытывал трепета перед начальством.

— Да кто тебя боится, мелочь пузатая?

Боцман предпочел пропустить эти слова мимо ушей и уйти от греха.

— Вот балда, решил, что мы действительно сюда работать пришли! — засмеялся Гуннар. — С ума сошел! Больно надо мне вылизывать ваш пароход!

Мартин работал, не обращая на них внимания, но тут они взялись и за него.

— Эй, матрос, — начал Гуннар, — ты что, не слышал: я сказал, мы сюда не работать пришли.

— Чего же ты? Решил нам всю музыку испортить? — подхватил Чернявый.

— Я дело делаю, — спокойно ответил Мартин.

— Так вот, имей в виду, мозгляк, — сказал Гуннар. — Мы свое дело сделали. Уже сделали, понимаешь? Нас просили сорвать забастовку, и мы ее сорвали, А теперь требуем награды. Знаешь, какой награды, мозгляк? Ну-ка, скажи ему, Чернявый.

Тот поднялся во весь рост, отшвырнул молоток.

— А вот какой: весь рейс сидеть и отдыхать, как пассажиры, верно, Гуннар?

— Вот именно как пассажиры. Как пассажиры первого класса.

Оба захохотали и двинулись в столовую команды. Мартин негодовал. Если бы не рост и могучие кулаки, разве посмели бы они оскорблять людей? Но Мартин был не из храбрых и понимал, что в случае драки они его превратят в котлету. Только такой силач, как Паппас, мог бы справиться с этими скотами.

Ужин в тот вечер сильно запоздал. Оба кока весь день препирались по поводу того, как распределить между собой обязанности; штрейкбрехер, нанявшийся старшим, был по профессии вовсе не кок, а лесоруб и считал своей единственной задачей стоять над душой у помощника и приказывать. Под конец они кое-как договорились, но команда, прождав ужина целый час, подняла бучу.

Напротив Мартина за длинным столом оказался Гуннар. Новый стюард Ник — маленький, похожий на мышонка, — разносил миски с вареным мясом, единственным блюдом, которое успели приготовить. Ник поставил миску перед Мартином, и тот принялся за еду.

— Эй, крыса, — крикнул Гуннар стюарду, — почему подал этому мозгляку раньше меня?

Мартин, не обращая внимания на грубую выходку, продолжал есть. Тогда Гуннар набросился на него:

— Что это ты все молчишь? Не нравимся мы тебе? Так ведь ты такой же штрейкбрехер, как и мы. Чего же ты сидишь, будто воды в рот набрал?

Мартин понял, что ему не будет покоя от этого бандита.

— Молчу, потому что не о чем мне с тобой говорить, — ответил он и вышел из-за стола.

— Из образованных! Воображает, что он лучше нас! — бросил ему вслед Гуннар.

■

Уже несколько дней «Сокол» шел своим курсом без особых происшествий. Механик кое-как сумел добиться от машинной команды полных паров. Капитан почти не выходил из штурманской рубки, вычерчивая разные варианты на случай, если придется изменить курс. Боцману удалось заставить команду работать, хотя бы вполсилы. Мартин в свободные часы сидел у себя в каюте с книгой, а в столовую команды заходил только, чтобы поесть. Он уже не заглядывал туда, как бывало, по вечерам — поболтать или сразиться в шашки.

К концу первой недели стало ясно, что, несмотря на отличную погоду и попутное течение, «Сокол» все еще не вошел в график.

— Что там творится в вашей змеиной яме? — кричал капитан за обедом на старшего механика. — Один день несемся как гончая, а в другой — ползем как черепаха. Можно подумать, что мы на морской прогулке!

— Такие уж работнички! — отвечал ему Бьюкенен. — Не то, что прежняя команда. Когда хотят, тогда и работают. Не могу я торчать в котельной день и ночь. А с них — какой спрос?

— Уж я бы заставил этих подлецов работать, — пробурчал Бивер.

— Может, и так, капитан. Но вас там нет, вы наверху! И они это чувствуют. Я им двадцать раз грозил карцером, а они только смеются. «Валяй, — говорят, — мы не против такого отдыха». Или еще похлеще: «Сам топи, если не нравится!» Так уж давайте терпеть...

— Черта с два! — разозлился капитан. — Почему старая команда могла держать высокое давление круглые сутки, а эта не может?

— А вот почему: то были настоящие моряки, они любили свою работу. А это — банда лодырей, к тому же никто из них дела не знает.

— Мне ваши лекции не нужны, мне пар нужен. Мне надо сделать рейс и вернуться. — Капитан вытер рот салфеткой и ушел, оставив Бьюкенена в одиночестве доедать свой обед.

Да, то ли дело Паппас и Салливэн, думал Бьюкенен, закуривая после обеда трубку. Вот это кочегары, вот это работники! Всегда у них были полные пары, только скажи. А сейчас в машинном отделении такая шпана — готовы горло собственной матери перерезать. А кто во всем виноват? Капитан, кто ж еще. Ну и черт с ним! Сам заварил кашу, сам пусть и расхлебывает!

■

Поздно вечером Мартин собрал валявшиеся у него книги и пошел в кубрик поменять их. За столом сидела компания и выпивала. Верховодил Маккорд по прозвищу Клиппер — здоровенный детина из котельной. Перед ним стояла наполовину пустая бутылка виски. Он отпускал непристойные шуточки, и люди смеялись.

— Откуда виски? — удивленно спросил Мартин.

Маккорд посмотрел на него и ухмыльнулся.

— А ты что думал — я стачки задаром срываю?

— Странное дело, — заметил кто-то, — вот мне так никто не поднес бутылочки, когда я поднялся на борт.

Маккорд засмеялся.

— Видать, ты еще новичок в этом деле. Знать надо, кого доить, понял?

— Нет, не понял.

— Взять за грудки механика, дурья твоя голова! — пояснил Маккорд. — Ему нужен полный ход, он за это и платит. Умей нажать — вот и весь фокус. На, пей и помалкивай! — И он налил матросу стакан.

— Такой дрянью небось покойников бальзамируют, — отхлебнув, с отвращением бросил тот.

— Ничего, после первого стаканчика легче пойдет!

Компания загоготала, и Маккорд налил всем еще. Возмущенный Мартин схватил книжки и выбежал из кубрика.

Чем дальше, тем тягостней становилось Мартину. Больше всего ему не хватало друга, с которым можно было бы поделиться мыслями и поспорить. И он подумал: а что, если возобновить знакомство с радистом Дювалем? Ведь Дюваль тоже остался на «Соколе». И ему тоже, наверно, тоскливо одному. Почему бы не продолжить интересные беседы, которые бывали у них, когда они шли из Нью-Йорка в Сан-Франциско?

Дюваль был интересный человек, поездивший по свету и много повидавший. Мартин тоже когда-то учился на радиста, но в отличие от Дюваля, окончившего курс и работавшего по специальности, он завел очередной роман и бросил учение.

Словом, Мартин зачастил в радиорубку, и Дюваль был рад его ежевечерним посещениям — это немного разнообразило монотонную жизнь.

Дювалю было лет пятьдесят; он был горбатый от рождения и вдобавок хромой. На этом злая природа не успокоилась и наградила его огромным приплюснутым носом. Лишенный обычных человеческих радостей, всю жизнь мечтавший о семейном очаге, он ожесточился, так как мечта эта оказалась несбыточной.

Дюваль был далеко не глуп. Он с отличием окончил курсы радиооператоров, был весьма начитан — проводя большую часть времени один, у себя в рубке, он жадно глотал книги. Вот к этому-то одинокому человеку и стал приходить каждый вечер Мартин в поисках сочувствия и дружеского общения. Дюваль приносил из буфета небольшой кофейник, ставил его на столик рядом с пишущей машинкой и разливал кофе, а Мартин садился напротив на табуретку. Однажды он сказал: