– Но это… Это значит – убить себя…

– Это значит – погибнуть в бою… вместе с врагом. Это значит – исполнить долг.

– Нет, Сорг. Ты просто убьешь себя вместе с врагом. И ничего этим не достигнешь.

– Я исполню долг и обрету покой. Мой разум погубит мой страх… пусть, и вместе со мной…

– Но никто не знает точно, сколько боев еще впереди, – разве что машины и высшие офицеры.

– Тот, кто ведет такую войну, – знает. Знает, когда ее оборвет его офицер, если не его бой.

– Сорг, это как-то не правильно.

– Все правильно, Герф. Просто, мне пришлось разделить время – продлить один его конец,

который идет до и после боя, и укоротить другой, который идет при бое…

– Выходит, ты теперь существуешь как бы в разделенном времени и пространстве… Но ведь и

то, и другое – одно целое… Нет, такого быть не может…

– Такое бывает у тех “мертвецов”, которые еще живы.

– Сорг, “призраки” порождены программной ошибкой – поломкой нейросистемы.

– Если так, то не долго им быть участниками штурмовых операций – и вообще не долго им

быть.

– Значит, ты гибнешь… с принятым тобой четким решением…

– Нас всех губит бесцельность – чужими руками или нашими… Но я не буду ждать чужой руки.

Я обрубил темные крылья этой пустоты, закрывающие мои глаза, – посмотрел ей в лицо. И я не

намерен смотреть ей в лицо дольше, чем наши офицеры, чем наши машины, из опасений, что

обознался. Я уже четко вижу ее впереди и уже всмотрелся в ее глаза… Передо мной еще стоит

цель… но я уже вижу эту, заступившую мне дорогу, бесцельность…

– Это просто ненависть ко всем и ко всему, что препятствует тебе…

– Нет, не ненависть… Ни к чему тащить такой груз – подбирать его за всеми, кто перейдет тебе

дорогу и бросит его тебе под ноги. Эти помехи имеют право коротко остановить наши мысли,

чтобы мы могли перешагнуть их и идти дальше. От одного только осмысления нам не следует

отходить. Зло требует не больше сил, чем мысли… Только ему нужны тупые силы: не управляемые

тобой – управляющие. Нет, этого мне не нужно… Стоит дойти до грани равнодушной смерти, и

больше нет нужды поднимать мутные пылевые завесы, осевшие на дне разума…

Хорн еще удерживает эту его улыбку, но она уже притухает за ознобом от продирающей до

костей сухой стужи.

– Ну ты и нагнал морозу, Сорг… Правду Айнер говорит – хуже, чем страх перед смертью,

только страх перед мучительной смертью. Он прав, нет ничего страшнее… И это выжигает нервы

нам всем – без исключений. Уверен, что и ты, Герф, чего-то боишься и что-то скрываешь…

– Вроде нет у меня ничего особенного…

167

– Ты просто еще не знаешь, что боишься… и не знаешь, чего боишься… Ты что-то прячешь,

Герф…

По позвоночнику пробежал еще более настойчивый, еще более цепкий холодок… Я понимаю,

что это все Хорн с Соргом нагнали, но… Это слово “страх” – они будто кодом мне его в голову

вбили… И я поймал себя на мысли, что начинаю бояться его… и еще… Гоню от себя видение

сияющих ледяных пустынь… Это Хантэрхайм. Он еще далеко, но приближается – с угрозами,

прямо, как враг. Нет, этот мерзлый город не станет моим врагом и не сделает со мной то, что сделал

с ними всеми… Я буду ему верным защитником, и он… Черт… Я начинаю думать о нем, как о чем-

то разумном… Но это всего лишь город, пусть и невыносимо жестокий, – у него нет воли, воля есть

у меня.

Хорн с Соргом так и не свели с меня испытующих взглядов – будто они поспорили, и я должен

решить их спор. Но я не знаю, что им ответить, – мою голову штурмует белое сияние Хантэрхайма

и его черные “тени”, обыскивающие этот свет, как самую скрытную темноту. Я и не помышлял, что

Влад меня выручит, – он вроде блуждал где-то мыслями, но вдруг поднял синие глаза, наставив их

на Хорна, как наведенные лучи…

– Нет, не прячет он ничего – ему просто нечего.

– Бесстрашие – следствие тупости. Не страшны человеку его страхи – не воевать ему с ними и

не победить. Не страшны ему его боли – не терпеть ему их и не преодолеть.

– Хорошо вам Айнер мозги промыл…

– Параноики заразны. Учти это, Лесовский…

– Учту… Только с этим он прав, если то бесстрашие не от головы идет. А с Герфом это не от

тупости…

– Лесовский, чтоб так дух закалить, нужно преодолеть и ледники, и пламени и штандарты

славы, поднятые на твоем пути, что лишь Хантэрхайм на нас обрушить может.

Лесовский снова опустил глаза в пол… Мы уже придвинулись друг к другу вплотную, и крыс

никто гнать и не думает… Но они нас еще, как чужих, стороной обходят…

– Не скажи, Хорн… Не с конвейера Герф таким сошел…

– Выходит, ему умом впору с машиной тягаться…

– Нередко он соображает туго. Порой кажется, что ему в голову один только устав загрузили.

Но это не так. Привык он просто по правилам решать – прямо и без отклонений. Но хоть в его

нейропрограмме этот порядок стабильной установкой прописан – он не только по нему правоту

видит. И тут ему тугой на разгон разум, считай, на руку. Дойдет до него, что не так что-то, – не

будет он горячку пороть, обдумает все спокойно, без спешки. И делать что-то будет только тогда,

когда разберется точно, что не так и как должно быть. От этого и действует он в

непредусмотренных уставом ситуациях верно – и по порядку, и по чести. Еще гордый он – не дает

ему это не по правоте думать и делать. Поэтому и тайн у него нет. Поэтому и сил ему достает:

искать – со страхом потерять и терять – с надеждой найти. А поддержку он от прямых мыслей и

простой честности берет. У кого-то много размышлений на подключение к такому аккумулятору

уходит… и дел кто-то для этого совершить до черта должен… А Герф…

– Устроен он так, что ему не надо этого.

– Что правда, то правда – да не только. Не сделали еще нейропрограммисты ни одного такого

бойца, которого ничто не могло бы ни сломить, ни перегнуть. А Герф такой – его трудом это

достигнуто, его стараниями. Увидишь еще, что он способен сделать со всей этой разрухой…

– Когда его время перегонит.

– Когда попробует перегнать.

Фиксирую боковым зрением устремленные на меня проницательные взгляды старых солдат,

прошедших и идущих через чертову бездну, но смотрю только Владу в глаза… хоть он их и

опускает. Я знаю, как бы он в пол взгляд ни упирал, хоть краем глаза, он меня видит… Почаще бы

он так думал… Мне теперь осталось только под землю провалиться. Я уже готов начать рыть

подкоп… Еще что-нибудь такое Влад открытым сигналом передаст, и мне ничего не останется –

придется присмотреть прорехи этих глухих стен, через которые к нам крысы пробрались… Влад с

168

этим точно лишку дал… Мне и без этого уже приперло свалить из этой мрачной, поджидающей нас

в углах, темени, смотрящей мне в затылок крысиными глазами…

Сорг резко поднялся, сбросив с себя сонных крыс – будто скинул шубу… или полинял

клочьями, которые разлетелись от него с визгом и скрежетом, достойным дрожи…

– Выходит, не сыскать Айнеру лучшего бойца Нору на замену…

Хорн еще резче поднял руку – будто обрубил Соргу сигнал… И это движение окончательно

разбудило всех дремлющих зверушек… Уже не понятно – дрогнул это свет, вздернув тени, или это

просто крысы лезут на стены… вернее, в стены. Они, похоже, уходят, покидают нас. Кажется, мы

нарушили наш хрупкий мир и покой…

– Сорг, кончай нас морозить – и без этого холодно… А ты, Лесовский… Ты, видно, Герфу друг

хороший… Но неужто и ты ничего не прячешь?..

– Прячу то, что не понимаю, но до времени – пока не разберусь.

– Хорошо сказал – и правду, и нет.

– Хорн, я не таю того, что прячу мысли. Доверие, с которым открыты слабые стороны

обозначает, что их на деле нет.

– Как-то не думал… А так и есть. Ясно теперь… Ты, Лесовский, с разрухой воюешь… Хаос по