от разрухи этой. Он один, без поддержки, на многое способен. Но он из тех, кому не даром это

дано. Ему такой контроль надо всем нужен, что оспорить руки не подымешь. А кто и какими

средствами его обеспечит – ему, по мне, разницы большой нет. И если этого не сделает кто-то

другой – сделает он. Но единственно не ясно, что пошло не так, – где и кем этот порядок нарушен

был…

Сорг словно смерил долгим мрачным взглядом мои мысли и будто нашел в них подтверждение

чему-то, поставленному не как вопрос, скорей, как перепроверенный ответ какой-то задачи… Я не

понял и прервал сигнал, замолчал…

– Не знаешь.

– Нет. Тут и мы, и офицеры повинны.

– Здесь есть и другое. Это Хантэрхайм. Он отбирает наши силы у этой войны, открывает нам

другие фронты. Ты еще не знаешь… После поймешь… Ты не такой, как Нор, хоть и сменишь его.

И не быть тебе таким, как он. Сколько бы ты с Хантэрхаймом не спорил – ты с ним бой не

откроешь. Но знай сейчас, что Нор не бросит оружие – если не человеком, то “зверем”, с нашим

врагом воевать будет до последнего вздоха. Только если он с Хантэрхаймом войну проиграет, будет

им как человек убит, то и “зверю” Хантэрхайм дыханье перекроет офицерской удавкой.

Я надеюсь, что мой озноб можно спутать с тем, что от холода бывает. Только меня что-то другое

колотит нещадно… Сорг просто разрывает мои, склеенные усталостью, мозги сигналами

передачи… Хантэрхайм… Он теперь передо мной не простой грудой плит и перекрытий облик

явит… Лесовский настойчиво упер взгляд в пол – пора и мне его примеру последовать… Только

тишину пульсом не заглушить. Хорн Соргу отмашку дал на продолжение, но Сорг его и не заметил

вовсе. Тогда Хорн метнул фонарь в крысу, зашипевшую на него из темноты, и снова озарил нас

чуждой унынию улыбкой.

– Раньше Нор другим был…

Сорг с того, как замер, и теперь недвижим, только скрепы на его брови вслед за задержанным

выдохом вдруг сверкнули…

– Нет, Хорн, просто он был сильнее.

– Точно, был… А теперь… Он стал другим. И Герфрид… Сорг, ты ему здесь сказал, что не

станет он таким, как Нор… Будто ты знаешь, что с ним через сутки станет… Это он сейчас не

такой, как Нор. А как только силу утратит…

165

– Не бывать этому. Хорн, в корне мы не изменились – никто из нас. Только измотались в боях и

открыли те наши стороны, которые скрывали – и от нас самих, и от других. Этим мы открыли

фронт Хантэрхайму. А Герф ничего не таит – нечему у него силы отобрать, кроме нашей войны…

не воевать ему с Хантэрхаймом.

– Хантэрхайм никого так просто не примет.

– Но он так просто никого и не прогонит. Он нас нашими бичами бьет. И эти бичи он из наших

рук берет. Ему наши тайны – оружие против него. Стоит ему увидеть, что мы что-то от чужих глаз

стараемся скрыть, – он увидит это как наше оружие… он сочтет нас – чужими. А увидит он

обязательно – он видит все, что мы пытаемся скрыть.

– Понятное дело… Никто не может таить что-то вечно – еще и здесь, еще и при войне… Что бы

мы с этим ни делали, Хантэрхайм ищет то, что мы от него прячем, и отбирает то, что мы ему не

отдаем. И он откроет наши тайны, заберет у нас силы. Это произойдет – обязательно и со всеми.

Ведь тайны есть у всех – знают они об этом или нет. Того, что у кого-то нет ничего скрытого, –

просто не может быть, Сорг. Я скрыл страх перед болью, Нор – страх перед страхом, ты – перед

жизнью… перед смертью. Нет, верней, ты скрыл жизнь – так, что ее и истой смерти не найти до

тобой указанного срока…

– Да, мы все скрыли то, что может одночасьем ослабить наш дух, сделать наши жилы ломкими,

как у мороженной падали, – и большой ценой. Платим времени нашей силой за нашу неуязвимость.

Но кто-то из нас ведет с этим бой и еще может победить – сразить то, что пришлось скрыть.

– Сдать Хантэрхайму это “оружие”…

– Нет, Хорнкйенг, то наше “оружие”, которое может быть обращено против него и которое он

может обратить против нас – должно быть уничтожено. Оно опасно под чьей-то одной властью – и

под его, и под нашей. У нас есть “зло”, которого быть не должно – оно губит нас самих или то, что

вокруг нас, нашими руками или чужими. И если мы не сразим его сами – его сразит что-то, что

сильнее нас… вместе с нами и тем, что мы отстаиваем. Это “зло” – наши страхи.

Я честно пытаюсь понять хоть что-то, но не въезжаю…

– Сорг, так выходит, ты воюешь со страхом перед жизнью… и перед смертью…

– Страх жизни, страх смерти – это почти одно и то же… почти. Мы боимся жизни потому, что

боимся идущей следом смерти. Боимся приблизить и отяготить эту смерть ошибками,

допущенными в жизни…

– Сорг… Значит, ты… Ты убиваешь в себе жизнь, чтобы не умереть?..

– Именно. Только мертвец не способен допустить ошибку, которая убьет его.

– Я думал, ты привык к смерти… Я имею в виду, не к этой видимости – к настоящей смерти…

При штурме ты так просто шел под огонь…

– Так и есть. Мне страшно другое… Я боюсь только одного – через неправую жизнь подойти к

неправой смерти. Мне страшно то, что не весь этот путь под моей властью и что-то властно надо

мной – что что-то способно вынудить меня отступить в сторону от моей цели. Я должен быть убит

в схватке с тем, с чем сражаюсь, но не казнен тем, чему служу.

– Убит врагом, но не казнен другом как враг…

– Точно… Я служу системе и порядку, и ничто не заставит меня перейти через убеждения. Но

постоянные бои и пустые ледники все время ставят мне барьеры – будто стремятся сбить с прямого

пути, преграждая его непреодолимыми вершинами и пропастями. А страх не преодолеть их с

честью не дает мне с честью преодолеть их, отнимая нужные для этого силы. От него цепенеет мой

разум. Этот страх и есть мой сильнейший противник – мой враг, с которым я борюсь.

– Это прямо, как с Нором…

– Его враг подступает к нему с чужой властью, как и мой, но он другой, и подходит он с другой

стороны. “Зверь” рвет его изнутри, и Нор напуган им – этим страхом, этим “зверем”. А я боюсь

того, что гнетет извне, – и только этого.

– Значит, ты боишься только жить и умереть как-то не так, как нужно… И ты избегаешь этого,

отключая жизнь… не давая никому и ничему принудить тебя допустить ошибку…

– Это нужно для преодоления – для борьбы с этим… Я близок к победе, я еще способен обрести

силы для последнего боя. Но теперь моим врагом в этой борьбе стал недостаток времени…

166

– Что это значит?

– Муки могут скрепить волю и придать тем сил, но могут и отобрать их. Но, так или иначе, со

временем муки отнимут большую их часть. И не важно – отчаянье это сделает или безразличие…

Пройти разделительную линию меж ними – перешагнуть всего одну ступень. Теперь время мой

враг. И оно отнимает мои силы. Мне все тяжелее быть в этом подобии смерти… А стоит мне

отступить от него – я не исполню мой долг и буду брошен системой в пустоту как никчемный

покойник. Ничего этого не произойдет, если я смогу преодолеть страх перед всем этим, – только

страх перед пустотой способен предать меня пустоте. Но сейчас я могу только перекрыть ему путь

ко мне этим подобием смерти… которое отнимает мои силы день ото дня, переходя в обычную

смерть…

– Да, нелегко тебе…

– Теперь мне нужно сделать выбор – определить что-то одно, что я буду держать под контролем

со всей моей уходящей мощью. Теперь для преодоления я буду вынужден подключать это подобие

смерти после боя и отключать в бою…

– Но только это подобие смерти дает тебе неуязвимость перед тем страхом… А тот страх… он

сделает тебя уязвимым в бою…

– Все верно, Герф… Но это даст мне силы, и я еще смогу сокрушить его. А сокрушив его, я

получу силы исполнить мой последний долг…