- До Минска - сто двадцать километров. Перерезать дорогу - и все, конец войны, - объясняет Лигута.

Владимир Николаевич здесь родился и жил, здесь и служил. Сначала в ракетных войсках, потом в учебном пограничном отряде на границе с Литвой. Много ходил по лесам и видел все это - доты, воронки, черепа - в самом неприбранном виде. И, выйдя в запас и став учителем в школе-интернате, Лигута наконец-то занялся тем, о чем давно мечтал, - изысканиями и разысканиями. Бесконечные солдатские захоронения - чуть заметные холмики: что с ними делать, как это - не обращать внимания? А вещественные доказательства, хрустящие под ногами, - отбрасывать, что ли?

«Першая сусветная вайна» в Западной Белоруссии - не предание, не национальный миф, а недавнее, почти вчерашнее переживание.

- Интересная вещь выясняется: эта война в памяти очень крепко держится. Поедем в деревню - вам и сейчас расскажут: да, все слышали, как в Сморгони кричали «ура», вон там рвались снаряды, сюда привозили солдат русских, исколотых штыками. Или вот - до сих пор не любят казаков. Почему? К девкам приставали - ну ладно, а то ведь нагайками гнали на станцию. Хотя как не погнать, в ту войну отселяли людей из зоны боевых действий, и все сто двадцать километров до Минска - сплошь прифронтовая зона, обозы, тыловые части, склады, аэродромы. А что такое белорусскому крестьянину все бросить, три часа на сборы? Оставляли только немногих женщин - стирать белье, подавать…

Мотивация Лигуты - прежде всего мотивация военного.

- Это была война в чистом виде, без примесей. Без партизанщины, без предательств. Без оставленного войсками населения. В сорок первом по-иному было. Вот знаете, к примеру, почему разрушены воинские кладбища, кресты деревянные - они же не просто сгнили? В сорок первом, когда случилось безвластие, Красная Армия отступала, а немцы еще не пришли, - люди стали запасаться лесом, при властях ведь дерево не возьми. Лучший лес был, конечно, вокруг кладбищ, и тащили его волоком - все посшибали, нет крестов. А после Первой мировой, когда беженцы сюда вернулись, разбирали на жилье русские блиндажи. Великолепный лес - и бревна в восемь накатов! Один старик мне говорил - видел шестнадцать накатов даже! Вот одна землянка штаба - разобрали, хватило на дом и сарай.

Лигота обнаружил: архивы Первой мировой войны находятся в идеальном состоянии, бумагам Великой Отечественной такое и не снилось. Подробнейшие, тщательнейшие, точные. Казалось бы, в доиндустриальной-то стране, где телефон, телеграф и автомобильное шоссе проходили по разряду суперпрогресса, какая сохранность документации? Но бюрократическое дело было на высоте, которая мало доступна нашим «высоким технологиям». Каждое кладбище у лесного лазарета сфотографировано с самолета, каждое захоронение подписано и переписано, каждый солдат поименно внесен. Почти любая находка может быть идентифицирована. К примеру, недавно специальный поисковый батальон Министерства обороны Белоруси (добровольческие поисковые отряды в Белоруси не имеют права заниматься раскопками) нашел 500 костей и единственный Георгиевский крест; послали в московский архив запрос по номеру креста - если определят, можно смотреть списки всех похороненных. Так, например, была найдена могила экипажа единственного разбившегося «Ильи Муромца». Лигута, списавшись с посольством, узнал, что командир Гаибов - национальный герой Азербайджана, ему еще при советской власти собирались ставить памятник как первому авиатору. «А он - у нас лежит!» Это гордое, азартно-мальчишеское «у нас!» многое объясняет.

- Первая газовая атака русских тоже была здесь - вон там, видите, в пятистах метрах от нас. До этого, в 1915-м, совсем плохо было. Есть письмо шестидесятых годов от очевидца, пишет: немецкий газ пошел, а противогазов нет. И наши не бегут, они идут в полный рост и умирают. Ветер был в сторону, немного повезло - в общем, отбились кое-как, масса погибших. Через десять дней только привезли маски, марлевые повязки - противогазов не было еще. В апреле шестнадцатого - сплошные газовые атаки. Вот Зощенко в такой пострадал. Три тысячи трупов за ночь, полторы, меньше не было. Перед тем как наш газ пустить, Николаю, главнокомандующему, демонстрировали: в вагон приносили кошек, собачек разных, и он лично надевал противогаз - и одобрил. Долго ждали правильного ветра, отслеживали каждый день, потом каждый час, потом открыли полторы тысячи баллонов. Ходы, по которым их заносили, тоже еще остались.

Лигута пишет историко-патриотические очерки. «Трепетное волнение охватило подпоручика, и он задумался о том, что ему вручена судьба всех этих людей. Кто они, эти люди всевозможных профессий и всех слоев общества? Что заставило их оставить жен, детей, родителей и прийти сюда жертвовать собой? Священный долг перед нашей общей Матерью-Родиной». Это про Николая Первышина, отличившегося при освобождении Сморгони, пехотный Новоржевский полк. Или про газовую атаку: «В 84-й артбригаде дежурный офицер поручик Кованько и артиллерийская прислуга на батарее, для того чтобы лучше стрелять, сняли противогазы. Отбив атаку, они погибли. Геройский подвиг совершил телефонист Райк, снявший противогаз, чтобы лучше передавать приказания. Он был отравлен, эвакуирован, но снова вернулся в строй и был награжден Георгиевским крестом 4-й степени».

Проблема вот какая: русские захоронения здесь, а русские архивы в Москве. Историки-консультанты тоже в Москве. В Белоруссии - абсолютный культ Великой Отечественной, Первая мировая - на периферии сознания, и профессионально ей занимаются очень мало (в России же напротив: интерес к WW1 очевиден, но в значительной мере умозрителен: «данные нам в осязании» свидетельства находятся не у нас). Легко преодолимый информационный барьер, но чтобы свести материальное с документальным, нет ресурсов; все низкие ткани, безденежье - проклятие подвижников. В 2003 году Лигута набрал денег и ездил в Москву, две недели работал, накопал потрясающий материал, купил даже у антиквара раритет - немецкую карту района. А дальше - снова ждать, когда случай выпадет. Близок локоть… Заказывать что-то через архивы - тоже деньги, лично ехать - в архив бесплатно пустят, но вот житейский фактор - поезд, да ночлег, да пропитание. Белорусскому учителю месяц в Москве прожить - все равно что в Париже, нет особой разницы. Возможно, Лигута, как и многие энтузиасты-краеведы, где-то и в чем-то изобретает велосипед - при вынужденной разорванности материального факта и его имени это почти неизбежно; какие-то его открытия с лету прокомментирует профессиональный историк («Да не мучайтесь, - сказал ему московский спец, - в женском батальоне Бочкаревой было всего двое погибших»), но изыскания Лигуты - прежде всего освоение и упорядочение ближайшего исторического пространства, конвертация обыденной памяти в мемориальное сознание.

Впрочем, в Москве он был еще раз, тоже за свой счет. Три года назад услышал: в Российской академии наук намечается конференция, посвященная 90-летию Первой мировой. Лигута прозвонил историков из Белорусской академии наук: едете? Ученые отозвались без энтузиазма: там из бесплатного только обед… Лигута подумал, нашел контактную информацию, послал в РАН тезисы. И получил приглашение. По его словам, на конференции был единственным «недоктором наук»: в зале были сплошь профессура, генералы, «сидят с вот такими звездами», ученые из Европы - и он, школа-интернат из тридцатитысячной Сморгони. Выслушали, впрочем, с интересом, доброжелательно. А совсем недавно, в мае, райцентр Сморгонь принимал международную конференцию - собирались историки из России, Украины, России, Голландии и Германии, обсуждали перспективы сотрудничества. Тут уже, конечно, поучаствовали и местные власти - как съязвил один из коллег Лигуты, скоро появится наука сморгоневедение.

А дальше? Ну, может быть, и дальше повезет. Может быть, союзное государство России и Беларуси (есть такое политическое образование под управлением Павла Бородина) и в самом деле заложит в бюджет 2009 года строительство мемориала под Сморгонью. В Москве ответственные люди сказали Лиготе: «Отчего ж не дать, это не фестиваль «Славянский базар», там пропили-прогуляли и ничего нету - здесь хоть памятник будет». Но в России долго запрягают: начинаются разные бюрократические штуки, бумаги, согласования.