Власть лишала себя и возможности переложить хотя бы часть ответственности за происходящее в стране на плечи выборных, сосредотачивая все недовольство людей на себе. Она лишила себя умных, толковых советчиков, блестящих специалистов: отбор внутри бюрократической системы в основном шел по совсем иным принципам.

Само же земство вынуждено было замыкаться на собственной территории и пытаться решать не столько проблемы, сколько их тяжкие последствия. Более того, на земских собраниях было запрещено рассматривать «общие вопросы». Земцы решали, например, чем конкретно они могут помочь голодающим; но стоило кому-нибудь задать вопрос, почему голод разразился и принял такие размеры, председательствующий должен был немедленно прервать собрание. Если же обсуждение продолжалось, администрация имела право распустить собрание и назначить новые выборы.

В основном новая система создавалась для того, чтобы строить дороги, школы, больницы, платить учителям и врачам, содержать собственных работников, а заодно и места заключения, крестьянские присутствия, мировых посредников. Государство никаких средств на все это не давало: земство было системой внебюджетной, но обладало правом самообложения.

Земские собрания обсуждали в первую очередь два вопроса: что конкретно строить и где на это взять деньги. Второй вопрос был крайне деликатный.

Помещики никаких денег давать не хотели: мы у ваших врачей не лечимся, детей в ваши школы не посылаем - за что платить? Крестьяне, особенно в самых черноземных областях и особенно после освободительной реформы, пропадали в нищете, еле сводили концы с концами. Мы сейчас просто не представляем себе, как они тогда жили: изба в 4-5 квадратных метров, земляной пол, тут же оправляются, тут же еду готовят. И полчища паразитов: один из командированных в деревню земских деятелей описывает, как ночью вся изба шуршит. Но во многих домах никакого шуршания не было - тараканы вымирали от голода; клопы-аристократы водились не более чем в 4 % крестьянских изб побогаче - зато вши заедали всех…

Отмена крепостного права была проведена воистину безобразно. Землю - от половины до полутора десятин на душу в черноземных губерниях - выкупали у государства, которое прежде само выкупило ее у помещиков. Крестьяне платили и платили, вместе с процентами, вплоть до 1905 года, хотя государство вернуло все свои затраты на эту операцию еще в 80-е годы.

Все земские деятели понимали, что с крестьян надо брать по минимуму. Поначалу быстро нашли выход. Поднимались «новые русские», предприниматели; их никто не любил - ни чиновники, ни помещики, ни крестьяне, ни прогрессивно настроенные образованные люди. Земство имело право обложить налогом любое состояние и любое предприятие на своей территории - вот их и обложили. До 10-15 % прибыли забирали. Те, естественно, возопили - и были услышаны: уже через два года земский налог на предпринимателя был ограничен 0,5 %.

Можете себе представить, как отнеслись крестьяне к новым поборам. Потом, много позже, в конце века земский деятель города Моршанска, будущий кадет Вернадский голосовал против сокращения расходов за счет закрытия земских школ, и его на собрании земской управы поддержали три крестьянина - все представительство сословия, какое было; остальные Вернадского не поддержали. Потом обнаружится, что грамотных в населении страны стало не 4 %, как в 1861 году, не 16,6 % мужчин, как в 1897 году, а 30 % уже в начале ХХ века. Три губернии поставили в 1904 году сплошь грамотных рекрутов, что привело военачальников в крайнее изумление, и о чем тогда много писали. Все это - много позже. А пока сами крестьяне думают не об образовании для детей, а о том, как свести концы с концами…

Что значит - брать с крестьян по минимуму? Это и значит - дырявый сюртук школьного учителя, рваное пальто, стоптанные башмаки.

- Гимназические учителя жили по-другому?

- Никакого сравнения! Граф Уваров, оставшийся в памяти формулой «Православие, самодержавие, народность», был на самом деле прекрасным министром: поднял гимназическое образование на достойную высоту, сделал учителей гимназии людьми обеспеченными, респектабельными, уважаемыми - не зря революционно настроенные персонажи кассилевского «Кондуита и Швамбрании» видели в них классовых врагов. Да и городской врач, особенно если имел подход к дамам, мог как сыр в масле кататься…

- Вот как писатель Глеб Успенский прокомментировал заметку о бедном земском учителе в «Русских ведомостях» того же года: эка невидаль - 13 рублей! По всей стране земским учителям мало платят, что уж тут убиваться. Не из-за зарплаты они страдают, иногда пускают себе пулю в лоб. Просто прежде земский учитель чувствовал за своей спиной общество людей мыслящих, передовых: для него писала литература, о нем писала журналистика - а теперь все его бросили одного с чернильницами и в крайней бедности. Почему так получилось?

- Я уверен, что Успенский прав: не зарплата была самым важным для земского деятеля, земского врача и учителя. Земцы первого призыва были лучшими русскими людьми, идеалистами и энтузиастами, мечтающими о реальном деле, о том, чтобы помочь несчастным. Именно идеалисты и энтузиасты оказались психологически более подвижными, более готовыми откликнуться на реформы, чем консервативное большинство: этих реформы просто повергли в ступор.

Знаете, что такое земский врач? Читали «Записки юного врача» Михаила Булгакова? До ста приемов в день, в крестьянской телеге по всему уезду - все так и было. Да еще такой врач человека выслушает, войдет в его «обстоятельства» (может, они-то и спровоцировали болезнь), постарается утешить.

- Успенский описывает прием земского врача в деревне несколько иначе: «Поставленный в необходимость исполнять неисполнимое (возможно ли что-нибудь сделать одному человеку, с аптечкой в полторы квадратных четверти, для нескольких сот детей, разбросанных на громадном пространстве целого уезда), этот человек, как и всякий русский чиновник, не имеющий силы оторваться от жалованья, создал из своего дела нечто поистине национальное, то есть дела он не делал, потому что не мог, но беспрерывно мучился (или показывал вид, что мучается) и мучил окружающих, подвластных ему людей». Этот врач собрал деревенских баб, орал на них часа два, потом накапал каждой по нескольку капель ревеня и уехал.

- Конечно, и такое было - особенно в глухие 80-е, когда беспрерывные «наезды» на земство повыбивали оттуда много хороших, самоотверженных людей. Но все же и тогда, и позже, до самого конца земское дело стояло на энтузиазме идеалистов и просветителей. И врачи в основном вели себя, как юный врач Булгаков, а не как ошалевший чиновник - хотя было от чего ошалеть.

Сохранилось письмо одного такого врача - нотариально заверенный документ. Молодой человек окончил медицинский факультет Московского университета, получил в городе богатую практику, мог, как цивилизованный немецкий врач, принимать до шести, потом идти домой, в театр, в гости - и какое-то время вел примерно такой образ жизни. Потом все бросил и ушел в земские врачи - смотри выше. Главное не в подробном описании новой своей жизни, это мы себе представляем. Для меня главное в двух фразах: «Ну, старина, наконец-то я счастлив. Наконец-то я чувствую, что моя жизнь наполнена».

У Чехова есть замечательный рассказ «Жена». Главный герой, инженер-путеец, богатый помещик, человек очень рациональный. Он пытается помочь земству, но постоянно недоволен бестолковщиной, которая вокруг него происходит, он следит за каждой копейкой, чтобы она была потрачена по назначению. У него со склада умирающие от голода крестьяне утащили несколько мешков - он заводит уголовное дело. Одна беда - его никто не любит. Жену свою он считает дурочкой, чрезмерно восторженной, слишком не-расчетливой в стремлении помочь всем и каждому; ее легко обмануть - и обманывают; но почему-то при этом выбирают в комитет помощи голодающим. Человек страдает, они с женой расстаются; потом в нем происходит переворот; он возвращается и говорит жене: вот тебе все наше состояние, делай с ним что хочешь. Начинается вакханалия благотворительности. А главное знаете что? - Он теперь счастлив.