Но вернемся к теме такелажных работ. С особым удовольствием нас приглашали на разгрузку алкоголя. Там ведь главная проблема какая? Даже не та, что грузчики много выпьют. Хуже другое: они еще больше перебьют! Бой составлял основную статью убытков. Мы же никогда не теряли ни бутылки. У нас с собой всегда был молоточек: если ящик слабый, постучали, гвозди забили по самую шляпку — и вперед. Помню случай... Вдвоем с Олегом Касьяновым, моим институтским товарищем, мы разгружали вагон с коньяком, а рядом четверо мужиков взялись за аналогичный груз и за первый час накидались до такого состояния, что на ногах не стояли. Чтобы не опоздать на занятия, мы быстро сделали работу и хотели уходить. И тут с мольбами выбегает завскладом: «Мальчики, останьтесь, тройную цену даю!» Я не стерпел, поинтересовался: «А откуда у вас деньги, чтобы платить сверху?» В ответ услышал: «Умник, тебя сумма устраивает? Бери, пока предлагаю!» Как отказаться? Остались, положив в карман еще по девять червонцев... Мало того, приезжаем в институт, а из-за болезни преподавателя лекция отменена...

Тогда стипендия, напомню, составляла сорок рублей в месяц. Если заказ на разгрузку сулил менее тридцатки на нос, мы не брались за него. Я был «бугром», бригадиром, но получал наравне со всеми. Мне домой разрешалось звонить с пяти утра до половины седьмого. Я принимал заказы на ближайшие сутки, формировал бригады, и все разъезжались по объектам, чтобы управиться к двум часам, когда начинались занятия в институте. В нашу компанию входило человек пятьдесят. Наиболее выгодным грузом считался цемент. Иногда за раз зарабатывали, представьте, по пятьсот рублей. На каждого. Объясню. Приезжает сто тонн. Разгрузка на склад — два рубля за тонну. Это официальный тариф. Покупателям пачкаться с мешками было влом, они подряжали нас. А работа под конкретного клиента стоила уже десять рублей за тонну. Потом продолжили цепочку: цемент считался товаром дефицитным, а мы, зная, когда и на какие станции придет груз, заранее договаривались со строительными кооперативами, что те оплатят нам экспедиторские услуги. Вот и получалось: два рубля за разгрузку на склад, десять — за работу под конкретного клиента плюс еще червонец за выгрузку на определенной стройке. Арифметика простая: сто тонн по двадцать два рубля, сумму делим на четверых. По 550 рублей на брата. Ухайдокивались, конечно, жутко. По шестнадцать часов без остановки: перекусили по-быстрому и дальше понеслись. Ребята у нас подобрались спортивные, и все же нагрузка была бешеная, я потом два дня лежал пластом, рукой-ногой не мог пошевелить.

— Копили на что-то конкретное?

— Да, хотел купить видеомагнитофон.

— Неужели отец, работавший с заграницей, не мог вам подсобить?

— А его тогда уже уволили из Спорткомитета. В 82-м, через два года после московской Олимпиады, убрали Сергея Павлова, а вскоре зачистили его команду. Отец был кандидатом наук и смог пристроиться в какой-то институт, занимавшийся вопросами профтехобразования. Совсем не его масштаб... Так что с видеомагнитофоном папа помочь мне был не в силах, к тому же я хотел сам заработать. Стоил видак около двух с половиной тысяч рублей... Разумеется, я приносил деньги и в семью, от чего получал огромное удовольствие. Сколько себя помню, у нас дома каждый вечер собирались гости. Встречались и до ночи вели разговоры на кухне. Типичная московская интеллигенция. Но чтобы накрыть скромный стол с сырком, колбаской и чаем, сначала нужно было потратить энную сумму в магазине. Родители так и не купили машину, не построили дачу, все заработанное ими проедалось с гостями, которые, повторяю, у нас не переводились. Вот я и помогал маме с папой. Ну и сам жил полноценно, ни в чем себе не отказывая. Как, впрочем, и сейчас...

— На «Жигули» тоже заработали погрузкой-разгрузкой?

— Нет, это кооператив по производству «вареных» джинсов. Мы создали его в 88-м году. Надоумил Александр Крейнис, мой приятель, с которым я подружился еще в пионерлагере «Восток-6», куда ездил десять лет подряд, пока учился в школе. Однажды Саша сказал: «Надоело руками работать, давай голову подключим. Есть такая идея...» На первых порах накашивали тысяч по двенадцать рублей в месяц, потом — больше. Хотя средняя зарплата инженера по-прежнему составляла рублей двести... Начинали с того, что сняли угол в муниципальной прачечной на улице Новохохловской. Это недалеко от Таганки. Поставили загородку из листов железа, притащили старые стиральные машины производства 50-х годов, подладили на них механику, чтобы те могли переварить керамзит с гидросульфитом, и взялись за дело. Как говорится, вперед — и с песней. Стали «варить» джинсы, наладили выпуск фурнитуры...

— А почему название такое — «Регина»?

— Не хотелось терять время на регистрацию кооператива, мы нашли парня, создавшего фирмочку по имени жены. Эту оболочку и стали успешно использовать. Бизнес оказался очень выгодным. Расходы на пару штанов составляли около рубля, а прибыль — порядка пятнадцати. Чумовая маржа! Потом, правда, рентабельность снизилась вдвое, и все же мы могли в буквальном смысле переварить до пятисот изделий в день. Реальное промышленное производство, восемь машин, отлаженная технология... Керамзит должен был иметь пупырышки, чтобы марганцовка лучше всасывалась. Хлопонин стоял на ответственном участке — отбеливании гидросульфитом натрия. За этим веществом требовался строгий пригляд: если оно сбегало, из-за едкого запаха дурно становилось всем. Однажды чуть смену так не сорвали. Приезжаю в прачечную, а работницы выбежали на улицу, пытаясь отдышаться... После этого Саше как серьезному человеку, главе семейства и молодому отцу поручили разводить гидросульфит в нужной пропорции, чтобы не испортить товар...

— Долго вы наваривались на джинсах?

— До середины 91-го года.

— Вплоть до ГКЧП?

— Даже дольше. Когда в Москве активизировались путчисты, я с друзьями отдыхал в международном молодежном лагере «Спутник» в Сочи, куда регулярно ездил со студенческой поры.

— Желание быстренько свалить за кордон не возникло? Тогда многие струхнули.

— Мы толком испугаться не успели. Поначалу не могли понять, что происходит. Какие-то странные передачи по ящику, невнятные заявления о болезни Горбачева и создании комитета по ЧП... Наступила некоторая растерянность. Помню, собрались, стали решать, что делать. Ломанулись в аэропорт, но сразу улететь не удалось, не оказалось билетов. А на следующий день сели в самолет без проблем. Видимо, многие пассажиры предпочли задержаться и переждать, пока обстановка прояснится. Из аэропорта мы поехали к Белому дому... Похожая история была и в октябре 93-го. Когда в Москве началась стрельба на улицах, мы с Потаниным были в Америке. Узнав о событиях дома, мигом заказали чартер (финансовые возможности уже позволяли это) и вылетели в Россию. Мысль остаться даже не возникала, хотя, знаю, кое-кто использовал шанс, чтобы попросить политическое убежище на Западе. Вопрос выбора! Я никогда не рассматривал для себя вариант эмиграции. Через несколько дней хочу домой. Даже длинные январские каникулы выдерживаю с трудом, начинаю скулить. И вариант второго гражданства — не мой. Это было бы серьезной психологической проблемой. Не могу и не хочу жить в двойных стандартах. В любой ситуации беру ответственность за собственные слова и поступки, а так буду подспудно знать: соломка постелена, запасной аэродром готов, страховочная прокладка на случай форс-мажора стоит. Этого быть не должно. Когда захожу в новый бизнес, риски, конечно, оцениваю, но ключевым является одно: верю в успех либо нет. Нужно вкладываться по максимуму, без оглядки на спасательный круг...

— И никакая ситуация не может заставить вас уехать, что называется, с вещами, Михаил?

— Не знаю... Не думал над этим. На мой взгляд, если начал задаваться таким вопросом, значит, что-то внутри изменилось... А трудности меня не пугают. Люблю вызов. И реально хочу жить здесь. Это моя родина, короче. Как бы пафосно ни звучала фраза.