А спустя год меня перевели в 57-ю спортроту. Бегал уже четыреста метров за СКА Московского военного округа. Квартировали мы в Краснокурсантском проезде, рядом с ротой почетного караула, участвовавшей во всех парадах, смотрах и приемах иностранных делегаций. Из-за такого соседства дисциплина в части царила строжайшая, реальный жесткач. Круглые сутки драился плац, зимой солдатики очищали его от снега паяльными лампами, чтобы никто не поскользнулся и было удобнее маршировать. Но мы-то спортсмены, у нас свой режим! Однажды в пять утра позвонили из штаба и велели дневальному срочно поднимать роту в ружье: тревога! А боец попался молодой, неопытный, он и сказал звонившему: «Да спят еще все, час до подъема», — после чего спокойно повесил трубку на рычаг. Телефон опять стал трезвонить, солдат долго не реагировал, а потом все-таки ответил. Выслушал порцию отборной ругани, а на новое требование срочно всех будить и выдвигаться в указанное в секретном донесении место выдал бессмертную фразу: «Спортрота сдается без боя». И опять отключил связь. Шухер поднялся невероятный! Разбор полетов по полной программе! Начальство сбежалось, чтобы посмотреть на шутника. Отымели нас тогда конкретно...
Смешная была история, когда спортроту решили вывести на парад по случаю 9 Мая. Принимал его командующий округом генерал армии Лушев. Собрали шестьсот человек и выдали всем стандартные спортивные костюмы 50-го размера четвертого роста. Эту картину стоило увидеть! В роте ведь служили люди и по 2 метра 15 сантиметров, и по метр сорок! Я со своими 204 сантиметрами не попадал в первую шеренгу, оказался во второй восьмерке. У шедших в голове колонны штаны напоминали бриджи и едва прикрывали колени, а у замыкавших процессию «мухачей» — штангистов, боксеров и борцов легчайшего веса — треники волочились по земле. Чтобы не отстать от первых шеренг, бедолаги фактически бежали, наступая на штаны и спотыкаясь. Когда наша славная колонна молодцеватым шагом вышла на плац, по которому только что промаршировала рота почетного караула, стоявшим на трибуне генералам стало дурно. Лушев чуть не плакал от хохота. Рыдали и остальные. Все, больше нас к парадам не привлекали, позволив тренироваться и выступать на соревнованиях. На втором году службы я даже стал сматываться в увольнительные. Возвращался со сборов пораньше, отпрашивался в части и полулегально ехал ночевать к маме с папой...
Сколько себя помню, всегда параллельно занимался несколькими видами спорта. Одного никогда не хватало — для баланса, разнообразия, поддержания формы. В школе играл за сборные в волейбол, баскетбол, футбол, хоккей, настольный теннис. За полгода, максимум за год доходил до уровня первого разряда и переключался на что-нибудь новенькое. В любом деле мне нравится преодоление, поэтому отдаю предпочтение тем видам, к которым нет явных способностей. Если сразу получается, теряю интерес, охладеваю. Вот, скажем, карате и акробатика — не совсем мое. Или аквабайк. Поскольку делать сальто мне трудно, специально занялся прыжками на батуте и трамплине. Развивал вестибулярный аппарат. Кикбоксинг — тоже не самый характерный вид спорта для человека за два метра. Не все элементы даются легко, но я занимаюсь этим лет двадцать...
Всегда был на голову выше ровесников, хотя рос равномерно, без резких скачков. В школе откликался на Жирафа. Ничего оригинального. В кого вымахал? Дед по маминой линии имел метр 94 сантиметра, а двоюродный племянник даже выше меня. Правда, 174 папиных сантиметра и 170 маминых выдающимися не назовешь. Словом, в роду есть гены и с той и с другой стороны. Нельзя сказать, будто я от соседа... Если же говорить о режиме, стараюсь строго его держать: сплю шесть часов, спорту уделяю не менее двух. В будни. В выходные провожу по две тренировки, на которые уходит 4—5 часов. В отпуске ежедневно занимаюсь спортом часов по семь. Лучшая форма отдыха!
— Травмы случались?
— Колено прооперировано. Известная история: у спортсменов одни болезни, у лежащих на диване — другие. Каждый выбирает для себя.
— Но вы же мечтаете в семьдесят пять лет сохранить физические кондиции юноши.
— Это не цель, а философия жизни, ее качество, что куда важнее. Чей-то удел — ходить с палочкой или сидеть с пивом в бане. Я же хочу жить полноценно, как в молодые годы. Достойное желание! Двигательная активность для меня очень важна. При этом не стремлюсь быстрее всех бегать или лучше кататься на лыжах. Смысл в ином — в поиске гармонии с окружающим миром.
— Сделать спорт профессией никогда не думали? Хотя бы исходя из места службы отца.
— В голову не приходило! Папа не записал меня ни в одну секцию. Ни разу! Все сам. Я еще в детсаду организовал футбольно-оздоровительную группу, и мы рубились с такими же малолетками. Не сумею внятно объяснить, но почему-то отец не поощрял во мне карьеру спортсмена. Правда, классе в восьмом я попросил его помочь записаться в баскетбольный клуб. Меня взяли и... забыли месяца на два. Дескать, навязали блатного мальчика, какой с него прок? Пусть штаны на лавке протирает. А потом мы сдавали нормативы, и оказалось, что я бегаю и прыгаю лучше многих местных воспитанников. Начались активные тренировки, меня включили в стартовую пятерку. Но я уже остыл к баскетболу и переключился на волейбол...
— Неглубокий вы человек, Михаил!
— Даже сказал бы: поверхностный. Но вы правы, тренеры и спортсмены вошли в мою жизнь с раннего детства. Отец возглавлял управление международных связей Спорткомитета СССР, и в 70-е годы у нас дома бывали известные люди — от Александра Гомельского до Леонида Тягачева. Папа не раз отмазывал тех, кого не пускали за рубеж. Так, на пару лет в невыездные угодил Гомельский. Суточные тогда платили нищенские, а Александр Яковлевич, будучи человеком известным, получил предложение за скромный гонорар прочесть лекцию на Западе, после чего то ли не все сдал, то ли взносы не заплатил... Словом, нашлись добрые люди, настучали на Гомельского, и у последнего возникли проблемы. Отец помогал их решить. Для Тягачева он через ЦК партии пробивал разрешение на подготовку горнолыжной сборной за границей. На это ведь требовалась валюта...
— Знал бы Леонид Васильевич, сколько ее со временем окажется у мальчика Миши, которого он навещал в детстве!
— Думаете, конфетками закармливал бы и на коленях качал, чтобы потом обратиться с просьбой?
— А когда вы почувствовали собственную состоятельность, Михаил?
— Помню два жутких удовольствия от денег. Оба, правда, остались в глубоком прошлом. Впервые испытал кайф, поняв, что могу пригласить девушку в кооперативное кафе. Мне это стало по карману! А во второй раз — после покупки «Жигулей» трехлетней свежести. Взял 13-ю модель, так как ни в «восьмерку», ни в «девятку» не влезал, колени упирались в торпеду. Пересел из метро за руль собственной машины и почувствовал: жизнь удалась. С тех пор никакое прибавление миллиардов не дарило столь же острых ощущений.
Первые значительные суммы я заработал на разгрузке вагонов во времена студенчества. Сначала потыркались на Московском мясокомбинате, но там было чистое кидалово. Поток желающих срубить копейку превышал предложение, поэтому вновь прибывших грубо обували. Пару раз мы попали на деньги и перестали соваться, переключились на «железку». В основном окучивали Ярославскую дорогу. Я ведь, напомню, жил на Кибальчича, что в пяти минутах пешком от платформы Маленковская. Работали мы на полустанках вплоть до платформы Правда в Пушкинском районе, а это, считайте, тридцать шесть километров от Москвы... История простая: на каждой товарной станции имелись бригады грузчиков. Но публика была не слишком надежная, склонная периодически уходить в запой. А студенты — ребята трезвые, серьезные. Я, например, до сих пор почти не пью спиртного. Могу употребить за обедом полбокала вина. Но — хорошего. А водку и коньяк не пробовал ни разу. Клянусь! Как-то пригубил двадцатиградусный ликер и понял: крепкие напитки мне не нравятся по вкусовым ощущениям...
