28. В этот небольшой промежуток времени умирает там деспина Анна и вскоре весть о том доходит до царя. Стараясь скрыть это до времени от своего сына и царя, он тайно отправляет архидиакона и хартофилакса своей церкви, Константина Мелитиниота, для перенесения тела, как следовало, в Никею. Вместе с тем, пользуясь благоприятным случаем, распорядился он и касательно того, чтобы порфирородный, по случаю печального события, сняв пурпурное одеяние, никогда больше не носил его. На этот случай устроена была одежда из двух цветов — пурпурного и белого, и украшена царским гербом — орлами, обложенными золотом и жемчугом. Вместе с такою одеждою посланы были ему соответственные сандалии и уздечка, и приказано считать этот наряд парадным, уступающим царскому только в пурпуре. Это дело придумано было искусно и благовременно, так что никому не показалось, будто с переменою пурпуровой мантии на разноцветную переменяется и значение (лица): все полагали, что такая перемена сделана только на время траурное, тогда как прежде он украшался самыми великолепными после царя одеждами и имел блистательные преимущества пред прочими чинами царства. Державный понуждал архидиакона спешить, и посылал его, нисколько немедля, чтобы царь не узнал о своем лишении. Архидиакон действительно спешил, так что успел прибыть на восток даже раньше данного ему срока. Но сколько ни старался он скрыть несчастье, не успел в этом: тайна открылась, и царь, как мог, переносил свое горе. Да и в самом деле, посланный явился к нему с выражением только глубокой скорби, и принес сыну от царя такие дары, которые вовсе ему не нравились. Оставшись здесь не надолго, сколько нужно было употребить времени для приготовления к перенесению тела, Андроник поспешил отправиться в Никею. Туда же посылаются и патриарх, и все иерархи, сколько было их в городе, и весь отборный клир. Все относящееся до погребения державный устроил очень торжественно. Когда же погребение над покойницею надлежащим образом было совершено, — патриарх, получив щедрую награду за богослужение и достаточно одаривши золотом многих своих знакомых, так что рассудок дарителя мог за готовность порицать его руку, тотчас отправился в столицу. Узнав же на пути, что царь Андроник снова намерен переправиться чрез Босфор, и ехать на восток, он тотчас своротил с дороги к холму св. Авксентия и где-то при подошве того холма увиделся с царем в его палатке. Так как это происходило в конце мемактириона, пред наступлением праздника святых апостолов; то немного времени провел он в дружеских беседах с Андронником (ибо царь успел уже привязаться к нему любовью), но совершив в праздник тайнодействие в монастыре Архистратига и, сопровождаемый благожеланиями, удалился оттуда.
29. Царь же, получив снова известие, что пределы империи по Сангаре находятся в бедственном состоянии, и что персы, делая на них частые нападения, без всякого опасения переправляются чрез реку и опустошают страну, собрал наскоро войска, какие были у него в то время под рукою, и, сколько позволяли ему дела, быстро понесшись в те места, переправился чрез Сангару. Обозревая тогда эту, можно сказать, скифскую пустыню, он едва не выдрал у себя всех волос — ему чрезвычайно было жаль той страны; он сильно скорбел о том поругании, какое испытывали тамошние его подданные. Беседуя с Александрийским патриархом, который в то время сопровождал его для утешения, он с сердечными вздохами высказывал причину такого опустошения. Помнил царь, в каком цветущем состоянии был тот край прежде, когда он водил там войска, по воле бывшего государя: в тех местах и проходу не было по лесам, густо покрывавшим землю широколиственными деревьями. — А в каком жалком положении видит он эту страну теперь! Причина же, говорил он, скрывается в волнении ревнителей, усиливающихся восстановлять подданных против царя, и толкующих, что вот сделано то и то, что царь поступает незаконно, и прочее тому подобное, чем отчуждали сердца людей от царя и заставляли его опасаться за себя; ибо случалось, что опасение за себя сосредоточивало все попечения его сердца на себе самом. Отсюда происходила медленность в распоряжениях и то, что управление делами областей предоставлялось только военачальникам, которые, предавшись страсти своекорыстия, из боязни, как бы не потерпеть чего-нибудь от царя за бессовестное взяточничество, для сокрытия своих преступлений, доношения к нему наполняли ложью, будто страна их наслаждается спокойствием, и таким образом довели империю до опустошения. Говоря это, царь отказался от обычных ему удовольствий и от всякой прислуги, так что питался, чем случилось, и по возможности, шел вперед. Продолжая безостановочно поход, он следовал попятам за отступавшими персами: проводил день там, где они ночевали, так что заставал еще горячими покинутые ими очаги, — и ночевал там, откуда за день или за два едва успевали они сняться. Плодов, от зрелости падавших в то время с деревьев, было такое множество, что ими питалась большая часть войска; а возить туда что-нибудь другое из съестного давно уже всякий, боясь неприятелей, отказывался с клятвою. Поэтому роскошные кушанья своего стола — черствый хлеб из отрубей и сухари, царь нередко посылал и жене, и теще, и патриарху, и знакомым, изображая этим трудность своего похода, и в письмах прибавляя, что вода доставляется ему не из фонтанов, а из мутной реки, и бывает годна к употреблению только тогда, как ее процедят и дадут отстояться на воздухе. Видя невозможность далее преследовать персов, а особенно чувствуя недостаток в необходимом, он счел нужным заняться укреплением границ и снабдил их частыми крепостями по обеим сторонам реки: одни, развалившиеся от времени, обновил и восстановил, другие воздвиг сам в тех местах, где река, по мелководью, переходима была в брод, чтобы таким образом воспрепятствовать вторжениям персов, как многочисленностью крепостей, так и занятием необходимых для переправы пунктов. Желая вообще положить преграду набегам неприятелей, чтобы они не могли беспрепятственно вторгаться, откуда ни захотели бы, и пробираться незамеченными внутрь, империи, он приказывает немедленно собрать как можно большее число рабочих с топорами, и во всю длину реки, где нужно было ее укрепить, сообразив при этом и достаточную ее широту, велит строить засеки из дерев: эти деревья, наваленные одни на другие, так тесно переплелись своими ветвями, что сквозь них нельзя было пролезть и змее. Устроивши все это в своем присутствии и по своему плану, он был утомлен тамошними трудами и, снабдивши гарнизоны достаточным количеством продовольствия, отправился по реке до самой Прузы; тщательный же осмотр тех мест, равно как и окончательное преследование врагов, отложил до благоприятного случая.
30. В то время как царь находился в Прузе, пришло к нему известие, что после папы Николая вступил на престол Мартин. Это заставило его к новому папе отправить, в качестве послов, Льва Ираклейского и Феофана Никейского. Явившись туда, они приняты были итальянцами вовсе не так, как надеялись при отправлении, а совершенно напротив. Узнав, в каком состоянии находится у нас дело примирения церквей, и подозревая, что все бывшее имело характер насмешки, а не действительной истины, — ибо кроме одного царя и патриарха, да некоторых приближенных к ним лиц, все остальные отвергали мир, особенно, когда царь хотел утвердить его страшными казнями, латиняне приняли послов с презрением, и нескоро, да и то с трудом доставили им доступ к папе, а, наконец, и царя и сообщников его, как насмешников и людей, идущих к миру путем казней, а не истины, отлучили от церкви, послов же отпустили назад, не удостоив их должных почестей. Узнав об этом от возвратившегося Никейского епископа (ибо Ираклейский скончался), царь пришел в неописанный гнев, так что, когда диакон хотел было, по обычаю, в присутствии державного, провозгласить папу, он запретил, говоря: «Хороши плоды любви их! Из-за них я вооружил против себя своих ближних; а они не только не оказали мне ни малейшей благодарности, но еще отлучили меня». Тогда же хотел было он уничтожить договор, да и уничтожил бы, если бы не пришли ему на мысль некоторые соображения. Ведь если, изменив образ мыслей, вдруг разрушить такое дело, думал царь, из-за которого он так много терпел и которое едва мог совершить; то, когда бы потребовали обстоятельства снова домогаться того же самого, — ему уже совсем ничего не удалось бы сделать. С этою переменою иначе пойдут и церковные дела: потому что на патриаршество тогда надобно будет вступить Иосифу. Правда, сам Иосиф миролюбив со всеми, и нет сомнения, что от него не будет никаких крутых действий; но при этом необходимо явятся другие — люди беспокойные. Так думал царь не просто по подозрению; эти мысли возбуждало в нем также одно обстоятельство, встретившееся с ним недавно, когда он жил на Сангаре, и заставлявшее страшиться за все, если условия договора будут вдруг уничтожены, как вредные.
