И вот какая мысль явилась у меня.

Не найдется ли среди студентов нашей Академии талантливый и благоговейный проповедник (а вместе и историк), который бы в качестве кандидатского сочинения взял тему: «Слово похвальное на собор Всех святых, в земле Русской просиявших».

Конечно, самое «Слово» не может быть диссертацией. Диссертацией будет аппарат к нему, ученые примечания, всестороннее агиологическое исследование о житиях, службах и пр. Исследование будет [более] подробное и обстоятельное, чем «Источники русской агиологии» Барсукова[400], короче, но обстоятельнее Месяцеслова архиеп[ископа] Димитрия[401].

Одна выборка из летописей и др[угих] памятников может дать материал, пожалуй, не только для кандидатской, но и для магистерский диссертации.

Тема эта может быть и по кафедре гомилетики, и по кафедре русск[ой] церков[ной] истории.

Если бы мою мысль оказалось возможным осуществить, я со своей стороны дал бы еще некоторые советы и указания. А текст слова (без ученого аппарата) следовало бы потом напечатать в журнале Патриархии.

Простите, что беспокою Вас. У меня, кроме Вас, нет знакомых в родной Академии. А осуществление моей мысли, я думаю, будет не бесполезно для нашей Православной Русской Церкви.

Да хранит Вас Господь.

Прошу Ваших святых молитв.

Призываю на Вас Божие благословение.

Спасайтесь о Господе.

С любовию богомолец Ваш [епископ Афанасий] 14124[402] июня 55 г.

Милость Божия буди с Вами, родная моя Людмила Ивановна!

Сегодня праздник Вашей Костромской области, — преп. Тихона Лухского. Сердечно приветствую Вас. Молитвами преподобного да хранит Вас Господь и всех Ваших близких.

Ваше письмо я получил еще 7 июня. Простите, что долго не отвечал. С книжечками и тетрадочками как–то и не вижу времени.

Еще в 30–м году я начал писать статью «О поминовении усопших по уставу Правосл[авной] Церкви». В Туруханске у меня был только полный крут богослужебных книг. Вернувшись в условия, где можно было достать и некоторые другие книги, я был очень обрадован тем, что высказанные в моей статье основные положения я мог подкрепить обильными ссылками на большие церковные авторитеты. Я собрал много материала и начал обрабатывать, но почти на 30 лет был оторван от этой работы. В конце прошлого года м[атушка] Маргарита прислала мне черновик, но не последний, а первоначальный. Сам я, как Вы видите, плохой переписчик. В инвалидном доме я наплел переписчика, но не успел все переписать. Теперь и это переписанное надо исправлять, дополнять, переписывать. А переписчика нет у меня, и мои рукописи путешествуют далеким кружным путем, и дело двигается черепашьим шагом. А мне хотелось бы с Божией помощью закончить это дело прежде собственного конца.

Благодарю Бога, что голова моя свежая, и умственная работа и письмо нисколько не утомляют меня. А вот, например, разбор и укладывание книг, как физическая работа, — это утомляет.

Хотя мне и не позволено отлучаться от Всемилостивого Спаса (наша здешняя великая святыня), но все же я хочу побывать у Вас и представиться собственной персоной[403].

Я рад быть в общении с о. Павлом. Мне казалось, что он знает мой теперешний адрес. Пожалуйста, сообщите ему и попросите не огорчаться, если не быстро буду отвечать.

Да хранит Господь Вас, Ваших деток и внука, да продлит дни Вашей жизни на радость и утешение Ваших близких. На всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе.

С любовию богомолец Ваш е[пископ] А[фанасий] 29 июня 55 [г.]

Надумал собственной персоной явиться к Вам. Не прогоните?[404]

Постановлением ОСО при МГБ от 1 июля 1944 г. я был приговорен по ст. 58–10, 11 к заключению на 8 лет, считая начало срока с 9 нояб[ря] 43 г., и без каких–либо ограничений по окончании срока. Однако 9 ноября 51 [-го] года, когда оканчивался присужденный мне срок, я не был освобожден из Дубравлага и без объявления причин содержался под стражей еще 3¹/₂ года[405] сверх срока, до 18 мая 54[-го] г., когда был перемещен в Зубово–Полянский дом инвалидов, где также со значительными стеснениями и ограничениями свободы содержался еще почти 10 месяцев до 7 марта сего года, когда получил разрешение выехать в Тутаев. В выданной мне из Дубравлага справке № 0018882 от 9 марта 55[-го] г. значится, что я никаких поражений в правах не имею. В феврале сего года я был допущен к выборам в Верх[овный] Совет. Несмотря на это чрез 2 месяца после моего приезда в Тутаев от меня отобрали подписку о невыезде за пределы района и обязали дважды в месяц являться в милицию на регистрацию.

Мне уже 68 лет. Я почти никуда не выхожу из квартиры и большую часть времени провожу в лежачем положении. Хождение и по ровному месту меня чрезвычайно утомляет. В милицию же мне надо проходить по крутым берегам и оврагам, и я каждый раз после хождения туда не менее двух суток остаюсь в полном изнеможении.

Считая ограничение моих гражданских прав глубоко несправедливым и не соответствующим первоначальному приговору, я обращаюсь к Вам, гражданин Министр, с просьбой, — оказать мне справедливость и, приняв во внимание почти 4¹/₂ годичное[406] сверхсрочное лишение свободы, освободить меня от всяких ограничений и возвратить мне все права свободного гражданина СС[С]Р.

18 июля 55 г.

Е[пископ] А[фанасий] Сахаров?[407]

18 июля 1955 г.[408] Тутаев

Приветствую Вас, возлюбленный о Господе отец архимандрит, с праздником и нашего общего Аввы (ибо и я считаю себя послушником его обители, хотя мне не дано даже лишний раз побывать в родной обители), — и с праздником Вашего нарочитого покровителя (как и моего, ибо и я сегодня в 69–й раз справляю свои именины).

Молитвы великого Аввы да хранят Вас и да содействуют в Ваших трудах во славу Божию, на благо Святой Церкви, на пользу родной нашей обители и родной нашей Академии.

Простите меня, но я хочу еще с одной просьбой обратиться и опять в связи с праздником Всех русских святых.

Вы, вероятно, видели в Москве в кабинете Святейшего икону Всех русских святых. Она написана не иконописцем, но, так же как и я, увлекавшимся нашим праздником. Это тоже ученик + Александра Петровича[409] — о. Владимир Пылаев. Он в 1933 году написал первую после установления нашего праздника икону. При этом он советовался со мной и руководствовался моими указаниями. Он окончил ее в августе 33–го и ждал моего возвращения из Туруханска. Показав икону мне (она написана на большого размера фанере), он послал ее, тогда еще митрополиту, Сергию. «Первая икона должна быть там, где центр церков[ной] жизни». Не знаю, остается ли теперь сия икона в кабинете Патриарха, но на одной фотографии Патр[иарха] Сергия, сделанной в его кабинете, видна и эта икона.