Анна Баркова Стихотворения Милый враг У врагов на той стороне Мой давний друг. О смерть, прилети ко мне Из милых рук. Сижу, грустя на холме, А у них — огни. Тоскующую во тьме, Мой друг, вспомяни! Не травы ли то шелестят, Не его ли шаги? Нет, он не вернется назад, Мы с ним — враги. Сегодня я не засну… А завтра, дружок, На тебя я нежно взгляну И взведу курок. Пора тебе отдохнуть, О, как ты устал! Поцелует пуля в грудь, А я — в уста. 1921 Лирические волны, слишком поздно… Лирические волны, слишком поздно! Прощаться надо с песенной судьбой. Я слышу ропот сладостный и грозный, Но запоздал тревожный наш прибой. На скудные и жалкие вопросы Ответы все мучительней и злей. Ты, жизнь моя, испорченный набросок Великого творения, истлей! 1921 Не жалей колоколов вечерних… Не жалей колоколов вечерних, Мой неверящий, грустный дух. Побледневший огонек задерни, Чтобы он навсегда потух. На плиты храма поздно клониться, На победные башни посмотри. Ведь прекрасные девы-черницы Не прекраснее расцветшей зари. Отрекись от ночной печали, Мой неверящий, грустный дух. Слышишь: трижды давно прокричал Золотистый вещун-петух. Не жалей колоколов вечерних, Ты иную найдешь красу В руках загрубелых и верных, Что, сгорая, солнце несут. 1923 Прокаженная Одинока я, прокаженная, У безмолвных ворот городских, И молитвенно славит нетленное Тяжкозвучный каменный стих. Дуновенье заразы ужасной Отвращает людей от меня. Я должна песнопения страстные Песнопеньями вечно сменять. Темноцветные горькие песни В эти язвы пустили ростки. Я священные славлю болезни И лежу у ворот городских. Это тело проказа источит, Растерзают сердце ножи; Не смотрите в кровавые очи: Я вам издали буду служить. Моя песнь все страстней и печальней Провожает последний закат И приветствует кто-то дальний Мой торжественно-грустный взгляд. 1923
Робеспьер Кафтан голубой. Цветок в петлице. Густо напомаженная голова. Так Робеспьер отправляется молиться На праздник Верховного Существа. Походка под стать механической кукле, Деревянный негибкий стан, Сельского стряпчего шляпа и букли, Повадки педанта. И это тиран… «Шантаж, спекуляцию, гнусный подкуп Омою кровью, искореню!» И взгляд голубой, бесстрастный и кроткий… Улыбнулся толпе и парижскому дню. А на площади мрачной угрюмо стояла толпа… Неподкупная, словно он Сам, «Вдова» И ударом ножа, скрипя, Подтверждала его слова. Вдова — Так парижане называли гильотину. 1923 Пропитаны кровью и желчью… Пропитаны кровью и желчью Наша жизнь и наши дела. Ненасытное сердце волчье Нам судьба роковая дала. Разрываем зубами, когтями, Убиваем мать и отца, Не швыряем в ближнего камень — Пробиваем пулей сердца. А! Об этом думать не надо? Не надо — ну так изволь: Подай мне всеобщую радость На блюде, как хлеб и соль. 1925 Ты никогда меня не спросишь… Ты никогда меня не спросишь, Любимый недруг, ни о чем, Улыбки быстрой мне не бросишь, Не дрогнешь бровью и плечом. Но будет память встречи каждой Тебя печалями томить, И вот захочешь ты однажды Свою судьбу переломить. И в буйстве страстного раскола, И в недозволенной борьбе Поймешь, о чем забытый голос Шептал порывисто тебе. И вспомнишь ты мой нежный ропот И беспощадный свой запрет, Не зарастут к былому тропы Травою пережитых лет. Немилосердная кручина Приникнет к твоему плечу, Но из ревнующей пучины Уж я к тебе не прилечу. Не прилечу я, но воспряну В ответ на поздний твой призыв И озарю тебя багряным Далеким пламенем грозы. 1927 Смотрим взглядом недвижным и мертвым… Смотрим взглядом недвижным и мертвым, Словно сил неизвестных рабы, Мы, изгнавшие бога и черта Из чудовищной нашей судьбы. И желанья и чувства на свете Были прочны, как дедовский дом, Оттого, словно малые дети, Наши предки играли с огнем. День весенний был мягок и розов, Весь — надежда, и весь — любовь. А от наших лихих морозов И уста леденеют и кровь. Красоту, закаты и право — Все в одном схоронили гробу, Только хлеба кусок кровавый Разрешит мировую судьбу. Нет ни бога, ни черта отныне У нагих обреченных племен, И смеемся в мертвой пустыне Мертвым смехом библейских времен. |
