— Господи! — вслух произнесла молодая женщина. — Сделай так, чтобы им наконец это удалось осуществить!
На следующий день, в воскресенье, погода была еще хуже, чем накануне. Ночью неожиданно потеплело, снег растаял, улицы затопила жидкая грязь. Город утонул в густом тумане, который никак не желал рассеиваться. Холод отступил, но сырость переносить было еще труднее.
Жена Симона с утра суетилась, выбирая ту мебель, которую она хотела взять с собой: ей разрешили перевезти кое-что на новую квартиру. Внизу ждала повозка. Потом началась беготня по винтовой лестнице — Симон и гражданин Гаспар, слуга, вместе спускали вниз комоды, стулья и даже тяжелую дубовую кровать. Мари-Жанна собирала одежду, заворачивала свертки. Она стала очень толстой, ноги плохо ее слушались, но она все же прошлась по башне и попрощалась со всеми, с каждым перебросилась парой слов.
— Чего прощаться-то! — ворчал ее муж. — Ведь не на край света едем! Еще увидишься со всеми…
Симон нервничал, сердился, настроение у него было хуже некуда. Медлительность жены раздражала его, как и ее тяжелое, затрудненное дыхание. Но Мари-Жанна настояла на том, чтобы все прошло как полагается. Время от времени она подходила к мальчику, сидящему на кровати, и целовала его. Он внимательно следил за суетой и не обращал никакого внимания на подарок Мари-Жанны — большую, грубо раскрашенную лошадь из картона и дерева.
Наконец, когда мебель погрузили на повозку, Симон заявил:
— Закончишь тут одна с Гаспаром. А я пойду повидаю друзей. Скоро вернусь и приведу с собой комиссаров, чтобы передать им Капета. Так что смотри, чтобы к их приходу все было готово. — Потом он обратился к ребенку, который, казалось, спал с открытыми глазами: — Эй, парень, ты что это, заснул? Или тебе лошадь не нравится?
Ответила ему Мари-Жанна, выразительно взглянув на мальчика:
— По-моему, он ее боится! И потом, уже поздно. Я его накормлю и уложу спать.
— Ну придумала! А кого мы предъявим комиссарам?
— Так даже лучше. Увидят малыша в кровати и не станут будить. Решат, что ты его опять напоил…
— Ну, и что в этом плохого? — ухмыльнулся Симон. — Дай тебе волю, ты бы вырастила его кисейной барышней…
Мальчик посмотрел на него безжизненным взглядом.
— Я очень устал, — сказал он.
— Ладно, женщина, поступай как знаешь! Ты, видно, права. Они и в кровати могут на него посмотреть.
Когда шаги мужа стихли за поворотом коридора, Мари-Жанна повернулась к Гаспару:
— Делай то, что должен сделать! А я пока раздену малыша. Она усадила мальчика к себе на колени и начала снимать с него одежду. А Гаспар тем временем вскрыл картонную лошадь и достал оттуда крепко спящего мальчугана. У него, как и у маленького Людовика, были белокурые волосы, вьющиеся от природы, но в остальном сходство было весьма отдаленным. Мари-Жанна в ужасе взглянула на него.
— Тот, кто хорошо знает мальчика, не ошибется, хотя некоторое сходство есть. Откуда он?
— Тебе незачем это знать… Но в любом случае комиссаров можно не бояться. Все они здесь люди новые и наверняка примут его за Людовика.
— Это хорошо… Давай, голубок, выпей вот это, и будешь спать крепко, — обратилась Мари-Жанна к принцу и протянула ему стакан, куда Гаспар вылил содержимое небольшого флакона.
— Это он займет мое место? — спросил мальчик, прежде чем взять стакан.
— Да, — ответил Гаспар. — Он выпил то же самое, что должен выпить ты. Видишь, как спокойно он спит? Не бойся!
— А ты поедешь со мной, Мари-Жанна?
— Конечно, мой птенчик. И Симон тоже.
— Надо торопиться! — Гаспар занервничал. — Сюда могут прийти…
— А меня положат туда? — Людовик указал пальцем на лошадь.
— Нет. Ну пей же!
Мальчик выпил содержимое стакана одним глотком. В следующую минуту он уже спал. Гаспар удобно уложил его в корзину с бельем и закрыл крышку. Мари-Жанна укрыла другого мальчика одеялом, придав ему ту позу, в которой любил спать маленький Людовик. Картонную лошадь закрыли, и Гаспар поднял корзину, чтобы отнести ее в повозку.
— Не слишком тяжело? — поинтересовалась Мари-Жанна.
— Нет. Очень уж он маленький и худенький даже для своего возраста… Да и сам я крепче, чем выгляжу.
Он вышел, а Мари-Жанна навела порядок в комнате, нарочно оставив невымытой одну плошку, чтобы создать впечатление, что ребенок поел. Потом она села к столу и стала ждать мужа. Подвыпивший Симон вернулся около девяти часов вечера вместе с четырьмя комиссарами, только что заступавшими на дежурство. Мари-Жанна встала, когда мужчины вошли в комнату, и взяла свечу.
— Попробуйте только мне его разбудить! — проворчала она недовольно. — Мальчишка никак не хотел засыпать.
Желтоватый свет свечи, которую женщина подняла над головой, коснулся белокурых кудрявых волос, скользнул по круглой щеке, и лицо мальчика тут же снова погрузилось во тьму. Впрочем, вошедших можно было не опасаться: ни один из них не знал Людовика в лицо.
— Все в порядке! — сказал комиссар по имени Ланье. — Сейчас мы дадим вам официальное освобождение от работы.
Он сел за стол, взял бумагу и начал писать: «…Симон и его жена предъявили нам узника по фамилии Капет. Состояние его здоровья хорошее. Мы берем на себя охрану вышеупомянутого Катета и даем им временный отпуск…»
— А кто будет теперь им заниматься? — поинтересовалась Мари-Жанна. — Надеюсь, за ним будут так же хорошо ухаживать, как это делала я?
— Не беспокойся. Сюда каждый день будут приходить два новых человека и присматривать за мальчишкой. Не знаю, зачем это нужно, но таково распоряжение Конвента.
— Что-то мне это не по душе. Ну ладно, возможно, когда я поправлюсь, мне разрешат сюда вернуться. Ах, да! Лошадь мы заберем. Она ему не понравилась: мальчик ее боится.
Все вышли, дверь в комнату, где спал ребенок, закрылась. Повозка по-прежнему стояла внизу. Гаспар держал лошадь под уздцы. Заметив, что Симон еле держится на ногах, он помог ему взобраться на повозку.
— Я провожу вас, гражданка, — обратился он к Мари-Жанне, — и помогу поднять наверх все эти вещи.
— Хороший ты парень, гражданин Гаспар. Спасибо тебе! Повозка тронулась с места. Уже наступила ночь, которой спустившийся на город густой туман придавал нечто зловещее. Маленький кортеж скрылся в белом облаке.
На четвертом этаже мрачной старой башни две женщины — Мадам Елизавета и Мария-Терезия — молились, не в силах заснуть. Весь день до них доносился шум переезда, и они не сомневались, что мальчика увозят далеко от них…
Однако повозка проехала всего метров двести до старого конюшенного двора, где ждал своих новых хозяев трехэтажный дом. Рядом с ним в стене Тампля была калитка, через которую можно было свободно выйти на улицу — ее никто не охранял, потому что она не являлась частью высокой ограды, возведенной вокруг королевской тюрьмы.
Симоны были не единственными обитателями этого дома. Там же жили консьерж Тампля Пике и повар Ганье с женой. Предназначенная для Симонов квартира из двух комнат располагалась на втором этаже; одно из ее окон выходило прямо на улицу.
Первым делом Гаспар проводил наверх Симона и уложил его в постель. Тот немедленно захрапел. Тем временем повар Ганье и его жена пригласили Мари-Жанну, которую они хорошо знали, зайти и посидеть у них.
— Иди, гражданка Симон! — посоветовал ей Гаспар. — Я отнесу вещи наверх, а потом вернусь в башню. Ты сегодня достаточно походила вверх-вниз по лестницам.
— Что верно, то верно, — с тяжелым вздохом отозвалась жена Симона. — После башни эти лестницы кажутся мне такими пологими.
— Может, и ты зайдешь пропустить стаканчик, когда закончишь? — предложил Ганье.
— Большое тебе спасибо, гражданин, но я должен вернуться в тюрьму. Вообще-то мне ведь не полагается оттуда выходить, а здесь мы почти на улице.
Мари-Жанна пошла к повару, а Гаспар подхватил корзину с бельем и направился к лестнице. Он поднялся в квартиру Симонов, подошел к нужному окну, открыл его и, высунувшись наружу, негромко мяукнул два раза. Под окном немедленно появились две тени. Гаспар вынул из кармана моток толстой веревки, привязал один конец к корзине и аккуратно спустил драгоценную ношу на руки своим сообщникам. Потом он закрыл окно, вышел из квартиры и отвел лошадь в конюшню, откуда ее на следующее утро должен был забрать владелец. Повозку Гаспар оставил у дверей.
