— И что же ты собираешься предпринять?

— Я думаю, что для начала приглашу его обедать.

— Что?!

— Именно так! Теперь мне совершенно ясно, что Шабо — наилучшая кандидатура. Это именно тот червь, которого я намерен запустить в самое сердце Конвента! Он сходит с ума от любой юбки, недоволен своей судьбой, мечтает о роскоши и богатстве… Итак, решено: Шабо станет моим орудием. Остается только найти повод для приглашения.

Разговаривая, Лали и Агриколь направились к выходу, но Жан вдруг остановился.

— Ох, Лали, прости меня, я совсем забыл о твоих проблемах! Если хочешь, я на время отвезу тебя к одной моей подружке. Там ты будешь в безопасности и…

Лали быстро положила руку ему на локоть.

— Нет, забудь об этом. Я остаюсь на своем месте.

— Но…

— Никаких «но»! Ты хорошо сделал, что привез меня сюда. Вода пошла мне на пользу. И пейзаж тоже… Я увидела этого человека, — добавила она вполголоса, — и вспомнила о моем долге. Я должна продолжать, чего бы мне это ни стоило. Если я умру до того, как он…

— Не тревожься, он от меня не уйдет!

Им не хотелось дожидаться барки, и они решили поискать карету, но тут де Бац снова увидел Луи Давида. Стоя под кустом жимолости, художник буквально пожирал глазами красивую женщину, которая смотрела на него с испугом.

Женщина обращала на себя внимание: высокого роста, стройная, темные блестящие волосы перевязаны голубой шелковой лентой в тон пояса на платье, в больших черных глазах притаилась печаль, тонкие черты лица дышат аристократизмом. Черное платье, простое, но элегантное, подчеркивало изящество хрупкой фигуры. Женщина держала за руку девочку лет шести-семи, очень похожую на нее.

В одном можно было не сомневаться: если Давид буквально очарован встречей, то женщина напугана не на шутку.

— Да, если уж не повезет, так не повезет, — вздохнула Лали. — Бедняжка, наверное, и представить не могла, что встретит Давида здесь, в этом мирном уголке среди любителей минеральной воды!

— Вы ее знаете? — прошептал де Бац, которому всегда с трудом давалось необходимое «ты» в обращении к графине Евлалии де Сент-Альферин.

— Да. Это госпожа Шальгрен, дочь знаменитого художника Жозефа Берне.

— Шальгрен? Так её муж — известный архитектор?

— Да. И по меньшей мере лет на двадцать старше ее. Он совсем недавно эмигрировал, а Эмилия не захотела уехать с ним. Во-первых, потому что ей понравились новые идеи о равенстве и братстве, а во-вторых, потому что ей не хотелось покидать семью брата Карла, которого она очень любит. Она оставалась в Лувре до 10 августа — до штурма Тюильри, — а потом страх прогнал их всех оттуда. Но они явно недалеко уехали, раз Эмилия здесь.

— Откуда вам все это известно?

— Все вязание, мой друг, все вязание! — В глазах графини Евлалии вспыхнул прежний веселый огонек. — Вы же знаете, что благодаря связанным мною вещицам я приобрела некоторую известность. Мне заказывали вещи некоторые дамы из Лувра и в первую очередь госпожа Фанни Верне, жена Карла. Именно она и познакомила меня со своей золовкой, Эмилией Шальгрен.

— Но при чем же тут Давид? Эта молодая женщина явно не рада встрече с ним…

— Ее можно понять. Давид в нее влюблен, но она не отвечает ему взаимностью и боится его. Художник — человек грубый, вспыльчивый и обладает невероятной гордыней. Он не принимает отказа!

— Но, мне кажется, он женат…

— Женат, и у него двое детей. Но я слышала, что жена ушла от него, когда увидела страшные наброски, которые Давид сделал после массовых убийств в сентябре. Говорят, он был очень страстным зрителем.

Госпожа Шальгрен, которой явно было не по себе, оглядывалась по сторонам, пытаясь найти предлог, чтобы уйти. Ее взгляд упал на Лали, и она буквально бросилась к ней, ведя за собой малышку Франсуазу.

— Гражданка Брике? Какая удача! Я как раз собиралась на днях встретиться с вами. Моей маленькой Франсуазе понадобятся вязаные вещи к зиме, а вы так прекрасно вяжете!

— Я с большим удовольствием…

— Но будет лучше, если гражданка Брике придет к вам домой, — вмешался в разговор Давид. — Дайте ей ваш адрес!

Поняв, что, пытаясь избавиться от своего собеседника, она попалась в неожиданную ловушку, госпожа Шальгрен побледнела. Гражданин Агриколь решил прийти ей на помощь и громко расхохотался.

— Ну и денек сегодня выдался! А если у гражданки нет охоты давать тебе свой адресок, а? Вдруг ты явишься и закатишь у ней под окном серенаду, а ее мужу это совсем даже не понравится?

Художник смерил нахала презрительным взглядом:

— Это тебя не касается, гражданин! Разве ты меня знаешь?

— Не имею такой чести, но если ты окажешься аристократишкой, меня это не удивит. Они все такие. Как только увидят мало-мальски хорошенькую женщину, тут же начинают рядом вертеться!

Давид схватил обнаглевшего санкюлота за отвороты карманьолы.

— Протри глаза, папаша! Меня зовут Луи Давид, я член Комитета общественного спасения, и ты можешь очень дорого заплатить за то, что не научился Прилично себя вести. А теперь проваливай отсюда, пока не стало хуже!

— Да ладно! Кто бы ты ни был, гражданин Агриколь не боится никого, потому что он настоящий патриот и друг Марата. А Марат не даст своих друзей в обиду!

Пока они препирались, Лали знаком велела молодой женщине уйти. Когда Давид обернулся, госпожи Шальгрен и ее дочери нигде не было видно.

— Где она? — Художник грозно посмотрел на Лали, которая добродушно поглядывала на него поверх очков.

— Ты же видишь, гражданин. Она ушла…

— Куда?

— Туда, — ответила Лали и махнула в противоположном направлении.

— Ты знаешь ее адрес? Хорошенько подумай, прежде чем отвечать!

— А чего мне думать? Я никого не боюсь. Она мне не сказала, где живет, но это и неважно. Гражданка знает, где меня найти.

— И где же тебя можно найти, гражданка Брике? — Давид угрожающе нахмурился.

— Улица Кок, дом номер пять, или в кабачке «Бегущая свинья». А еще в Комитете. Я редко пропускаю заседания, и гражданин Робеспьер меня хорошо знает. Я ему даже однажды жилет связала!

Услышав имя Робеспьера, Давид не стал настаивать. Он надел шляпу, развернулся и бросился бежать в том направлении, которое ему указала Лали.

— Мы только что нажили себе еще одного врага, — заметил де Бац, провожая его взглядом.

— В нашем нынешнем положении это не имеет большого значения. Я надеюсь, что у госпожи Шальгрен хватит здравого смысла, чтобы немедленно собрать свои вещи и уехать как можно дальше от этого человека…

Когда стемнело, де Бац в сопровождении Питу и Дево пришел к дому на улице Кер-Волан. Мужчины надели маски и вооружились до зубов. Барон не собирался оставлять Понталеку ни малейшего шанса. Речь больше не шла о дуэли — Жан просто хотел раздавить эту мразь. А если Сурда попытается помочь маркизу — что ж… Никогда не помешает лишить д'Антрэга еще одного агента!

К вечеру собралась гроза, парило, даже легкое дуновение ветра не шевелило листву на деревьях. Все замерло. В домах по соседству большинство окон были открыты, иногда желтый свет свечи выхватывал из темноты человека, читающего книгу, или женщину, пишущую письмо. Только особняк бывшего лейтенанта полиции был закрыт, словно сейф; сквозь ставни не пробивался ни один луч света.

— Вы уверены, что в доме кто-то есть, барон? — прошептал Питу. — Такое впечатление, что особняк пуст.

— Или эти люди боятся комаров. — Дево звонко шлепнул себя по щеке. — И я не стал бы их за это винить. Что будем делать?

— Перелезем через стену и войдем! — решил де Бац. — И вы, Мишель, продемонстрируете нам свое искусство обращения с капризными замками.

Поросшая плющом стена не представляла серьезной преграды. Мужчины спрыгнули в сад, и де Бац хотел пойти вперед, но Дево остановил его.

— Здесь наверняка есть задняя дверь для прислуги. Ее будет легче открыть, чем парадный вход.

Мишель оказался прав. Они нашли дверь, и ловкие пальцы секретаря с легкостью открыли ее без малейшего шума. Однако их ожидало разочарование: дом действительно оказался пуст. Более того, казалось, что здесь давно никто не бывал — на кресла и люстры были наброшены чехлы, повсюду лежала пыль. — Этого не может быть! — нахмурился де Бац. — Только сегодня утром я видел мужчину в окне, и этим мужчиной был Сурда! Я хорошо помню его еще по Законодательному собранию. Вы же знаете, что у меня отличная память на лица.