— В самом деле? Надеюсь, это произошло не из-за недостатка республиканских идей у прославленного тенора?
— Республиканские идеи? Нет, ничего подобного. Просто Жуан считает Эллевью развратником, недостойным чести переступать порог порядочного дома… Если говорить откровенно, Жуан терпимо относится только к женщинам.
— Так я и думал. Жуан в вас влюблен, и Отелло просто мальчик в сравнении с ним. В этом не было бы ничего дурного, но его ревность может оказаться опасной для нашего дела, ради которого, собственно, я к вам и пришел. Жуан знает о том, что говорил вам барон при последней вашей встрече?
— Разумеется, нет. Слова де Баца предназначались только для меня, и мне в голову не могло прийти делиться ими с кем-либо еще. Так вас послал барон?
— Да. Речь идет об очень важном событии, в котором вам отводится определенная роль. Вы знаете, какая именно?
— Я полагаю, что должна буду кого-то принять у себя. Это верно?
— Да, вы должны были предоставить комнаты двум женщинам. Но должен вас откровенно предупредить: я посоветую барону поискать для них другое убежище. Учитывая присутствие Жуана, ваш дом стал ненадежным. Знаете ли вы о том, что он мечтает обратить вас в свою веру, привить вам революционные идеи? Жоэль Жуан полагает, что только так вы сможете жить если не счастливо, то хотя бы спокойно…
— Да, я давно об этом подозреваю, — рассмеялась Лаура. — Жуан заговорил со мной об этом впервые, когда мы возвращались из Бретани. Неужели он все еще на что-то надеется? Мне казалось, что он уже достаточно хорошо меня узнал, чтобы понимать, что я с трудом меняю свои убеждения. Я сразу сказала ему и с тех пор повторяла не раз, что нынешний режим приводит меня в ужас. Вот вчера, например, меня навещала Жюли Тальма. Жюли разделяет идеи республиканцев, но она плакала, рассказывая о судьбе своих друзей-жирондистов и о том, что им грозит смерть. Я тогда же снова сказала Жуану, что навсегда останусь роялисткой. Но вы говорили о двух женщинах? Кто же они? Неужели…
Питу понял, что Лаура подумала о королеве.
— Нет, не она, а ее дочь и золовка. Но вы должны понять меня: после разговора с вашим мажордомом я обязан предупредить барона.
Но Лаура не слушала его.
— Мария-Терезия… — выдохнула она, и на глаза ее навернулись слезы. — Она приедет в мой дом, будет рядом со мной… О боже!
Но Питу безжалостно разрушил ее надежды:
— Не рассчитывайте больше на это. Я бы с радостью привез ее к вам, но только не в этот дом, где отъявленный революционер диктует свои порядки. Забудьте о том, что я вам сказал!
Питу поднялся, отвесил холодный поклон Лауре, что было совершенно не в его привычках, и собрался уходить, но она схватила его за рукав:
— Сжальтесь надо мной, Питу, останьтесь! Дайте мне время прийти в себя. Лишь мгновение назад я была так счастлива…
— Барон также полагал, что вы будете рады этому известию, но теперь придется все еще раз как следует продумать. Де Бац никогда не позволит этим несчастным женщинам, уже так много пережившим, рисковать снова.
— Кто их должен был привезти? Сам барон?
— Нет, маркиз де Лагиш! Теперь вы понимаете, какова ситуация?
Слезы на глазах Лауры мгновенно высохли. Она тоже встала, горделиво выпрямившись, и вдруг показалась Питу очень величественной в своем простом платье из белого муслина.
— Не говорите ничего де Бацу, — попросила она. — Клянусь вам памятью моей дочери, что принцессы будут здесь в полной безопасности. Я лучше прогоню Жуана!
— Вот этого делать ни в коем случае не следует. Он будет мстить.
— Пожалуй, вы правы… Тогда я придумаю что-нибудь еще. Вы ведь знаете, как я привязана к Марии-Терезии. Я готова пожертвовать всем ради этой девочки. Боже, как мне хочется увидеть ее здесь, в моем саду… Не лишайте меня этого счастья, Питу! Прошу вас, я клянусь, что не подведу барона.
Лаура умоляюще сложила руки на груди, устремив на Питу огромные бездонные черные глаза. Анж давно понял, что перед этим взглядом ему не устоять, но он не мог забыть о бароне и о своей преданности делу спасения королевской семьи. Ведь когда-то давно, в Тюильри, он поклялся в верности самой Марии-Антуанетте…
— Я вам верю, — негромко ответил Питу. — И сделаю все, что в моих силах, чтобы вас не лишили этой радости. Но не требуйте от меня невозможного. Я не имею права промолчать и ничего не сказать де Бацу. Решение должен принять он.
— Я постараюсь послать куда-нибудь Жуана. Прошу вас, вступитесь за меня перед бароном! Я бы предпочла скорее умереть, чем…
— Не стоит так говорить, — улыбнулся Питу. — Вы нам еще нужны.
Он поцеловал Лауре руку и повернулся, чтобы уйти, но она вновь удержала его:
— Вы можете мне сказать, на какой день назначено это… событие?
— На вечер 21 июня.
Верный своему слову, Питу все рассказал де Бацу. Барон внимательно выслушал его, подумал немного и объявил:
— Я сам займусь Жуаном.
— Что вы собираетесь делать?
— Исключить его из активной жизни… на некоторое время. Когда наша дорогая Лаура и принцессы будут за пределами Франции и я буду спокоен за их безопасность, его выпустят на свободу.
— А вы не боитесь, что он может сбежать?
— Это бы меня крайне удивило. Кроме того, мне нужен дом мисс Лауры Адамс. Нам не хватает времени, чтобы приготовить другое убежище. Я бы, конечно, мог отправить принцесс из Парижа в провинцию к американскому посланнику и моему другу губернатору Моррису. Но он сходит с ума при виде любой хорошенькой женщины и вполне способен начать ухаживать за сестрой Людовика XVI. И потом, я уверен, что Мадам Елизавета не согласится Оставаться в доме, где каждый вечер устраивают праздники.
— Но это было бы отличным прикрытием, — задумчиво произнес Питу.
— В этом вы правы, но Мадам Елизавета способна вернуться вместе с племянницей обратно в Тампль, если для них не найдется места в монастыре…
21 июня Жоэль Жуан, которого Лаура послала за покупками, внезапно исчез. Лауру заранее об этом предупредили, поэтому она не стала его искать, а лишь испытала чувство огромного облегчения. Теперь ее ничто не будет отвлекать от ожидания чудесного события, которое ей предстоит пережить с наступлением сумерек.
В этот день летнего равноденствия было холодно и сыро. Луна в последней четверти появлялась только к утру и не могла помешать заговорщикам. К шести часам вечера тридцать человек под командованием Кортея вышли из секции Лепелетье. Тридцать похожих друг на друга фигур с ружьями на плечах стройной колонной шли по бульвару по направлению к Тамплю. Собирался дождь, поэтому солдатам приказали надеть форменные накидки поверх синих мундиров с белыми ремнями, что было на руку заговорщикам.
Жан де Бац — или вернее солдат Национальной гвардии Форже — шел вместе со своими товарищами. Он старался ни о чем не думать, сознавая, что должен сыграть свою роль как можно лучше. И все же, когда они проходили мимо ворот Сен-Дени, Жан не смог удержаться и взглянул на угловой дом на улице Луны. Барон снова вспомнил тот день пять месяцев назад, когда он стоял с подзорной трубой в воротах этого дома и тщетно искал в толпе знакомые лица. Потом появилась зеленая карета, в которой короля везли к эшафоту. Жан вновь услышал тот страшный рокот барабанов и свой собственный крик. Он призвал тогда замерших от ужаса людей спасти своего монарха, человека доброго и справедливого, виноватого только в том, что не позволил стрелять в свой народ… И с прежней силой в его душе вспыхнули ярость и отчаяние. Но на этот раз у него все должно получиться!
Под веселую дробь барабана гвардейцы шли вдоль бульвара. Прохожие приветливо поглядывали на них, мальчишки пытались пристроиться к колонне и прошагать рядом хоть несколько шагов. Наконец они подошли к башне Тампля, и начались обычные формальности. Сверху спустился караул, бесстрастному с виду Кортею сообщили пароль. Пока уходили те, чья смена закончилась, часть пришедших расположилась в зале на втором этаже, остальные поднялись наверх. В этот момент появился Мишони, пожал руку Кортею и поприветствовал остальных. Управляющий тюрьмами улыбался — все шло на удивление гладко.
