Исследование в сравнительном плане различных типов культур и путей их преобразования при социальной (а не чисто биологической) передачи информации от поколения к поколению могло бы в равной мере быть и основой, и теоретическим обобщением как этнографических исследований самых разных современных обществ, в том числе и обществ племенных, отличных от стандартных европейских, так и культур различных исторических эпох, в частности — удалённых от нас во времени. Тем не менее, по сей день эти методы в очень малой степени ложатся в основу исследований истории «неэкзотических» (термин условен) культур.

Сейчас все большую значимость приобретают неевропейские культуры «третьего мира». Их анализ явно составляет промежуточное звено между изучением первобытных культур и историей культуры в широком смысле. До сих пор учёным, занимающимся проблемами культур первобытности не хватало тех возможностей «микроскопического» исследования развития, которое у исторических дисциплин гарантировано наличием непрерывной письменной традиции. Но по отношению ко многим обществам «третьего мира» такая традиция (во всяком случае, на протяжении последних столетий — после начала контактов с европейскими культурами) выявляется, что и делает их исследование особенно важным для обнаружения связей между письменными и бесписьменными обществами.

Раннее европейское понимание истории было слишком нацелено на выявление уникальности каждого отдельного события. Поэтому в представлении о цикличности всегда видели следы только мифологического мышления; сейчас в нем более отчётливо видны и элементы преднаучного. История и миф предстают одновременно в своём единстве и различии.

В этом отношении очень многое предвосхитил Г. Г. Шпет, который уже в своих работах 20-х годов, говоря о «динамическом коллективе» как предмете исследования, утверждал, что «история, этнология изучают… коллективы в их конкретном бытии»[13]. Конкретное бытие первобытных обществ, как правило, обнаруживает прямую или слегка замаскированную связь своих идеологических представлений с практикой. В развитых обществах всегда в наличии много идеологических систем или подсистем, таких как «официальная — народная», «церковная — светская», не всегда напрямую связанных друг с другом. Этот аспект по отношению к средневековому европейскому и последующим обществам ещё в 30-40-е годы XX столетия был детально исследован в трудах по истории культуры таких учёных, как М. М. Бахтин[14]^link.

Школа изучения истории культуры, созданная в СССР трудами М. М. Бахтина, В. Я. Проппа, И. Г. Франк-Каменецкого, О. М. Фрейдеберг, Л. С. Выготского, С. М. Эйзенштейна и других учёных в 20-40-е годы, в ряде отношений опередила мировую науку.

Во-первых, в трудах названных исследователей был выдвинут в качестве основного динамический принцип. Согласно ему, исследователь, начиная с выделения наиболее архаических пластов в синхронном описании «неофициальных» (народных, «карнавальных», ритуальных) элементов данной культурной традиции, постепенно восходит к её истокам и прослеживает путь её дальнейшей трансформации. В. Я. Пропп и О. М. Фрейдеберг в софокловской трагической версии мифа об Эдипе раскрыли, например, исходную фольклорную ситуацию загадывания-разгадывания загадки. Идя дальше по этому пути, можно наметить языковые (праиндоевропейские) и мифологические корни этого мотива, даже более — заглянуть в универсальные, общечеловеческие корни загадок, связанных с инцестом, которые объединяют традиции Старого и Нового Света.

Однако вешки, расставленные по пути к истокам, одновременно помогают обнаружить причины и моменты преобразования древней структуры в нечто новое. Так, например, О. М. Фрейденберг показала преобразование древнейших мифологических представлений в новую этику античного полиса, нашедшую своё выражение в афинской трагедии[15].

Во-вторых, Л. С. Выготский выстроил концепцию культуры как развития знаковых систем, призванных управлять поведением. В этой концепции нашла разрешение проблема соотношения культуры и психологии личности. Именно этот круг идей Выготского, разрабатываемый его школой, в последние годы оказывает все большее влияние на мировую науку. Взаимодействие личности и общества, создающего благоприятную или неблагоприятную среду для развития задатков личности (в том числе генетически предопределённых), впервые начали исследовать экспериментально, в том числе путём изучения разных типов культур.

Можно выделить, например, два типа культур, так или иначе связанных с проблемой авторства — изобретательства. Первый ориентирован на воспроизведение старых стандартов, второй — на поиск нового. В культурах первого типа изобретательство преимущественно отнесено к мифологическому времени, когда им занимались «культурные герои», тогда как культуры второго типа ориентированы на постоянное изобретательство, чему способствуют определённые социальные институты, заранее поощряющие его.

Эпические сказания в обществах, переходных от первого типа ко второму, служат основным средством передачи информации о прошлом (иногда или часто мифологизируемом). В последнее время выясняется значительная мера вероятности некоторых сведений, сообщаемых в фольклорных преданиях. Проведённое недавно детальное сравнение хаттского языка с абхазо-адыгским позволило доказать их древнее родство и соответственно выяснить наличие исторических оснований у преданий, бытовавших у абхазов и адыгов, о переселении предков этих народов с юга несколько тысяч лет назад. Установлено также, что некоторые из регулярно повторяющихся трансформаций прошлого в эпосе имеют свои чёткие характеристики. Так, например, культурная память исследованных Хокартом южноазиатских и тихоокеанских коллективов измеряется четырьмя поколениями. Это связано с характером брачно-родственных отношений, когда люди уходят из старого коллектива в новый, с порядком наследования земель, требующим подчас создания иного мифа, и т. п. Таким образом, возникает возможность исследовать конкретные ограничения, которые налагает на память коллектива его социальная структура.

Все эти выводы, основанные на изучении современных обществ, проливают свет и на многие традиционные проблемы античной и древневосточной истории. Они, в частности, подтверждают достоверность эпических преданий о малоазиатском происхождении этрусков, реальность геродотовского рассказа о лидийских царях, наличие исторических оснований в греческом мифе об аргонавтах и в рассказе о месопотамских торговцах в Малой Азии. В каждом из указанных случаев эпический (или, как у Геродота, раннеисторический) рассказ подтверждается в существенных своих чертах недавно открытыми языковыми и археологическими данными. Задача историка культуры — не только выявить историческую основу преданий, но и установить причины и пути эпической (и мифологической) трансформации фиксируемых в них событий.

В любом случае сравнительный метод исследования, применённый Хокартом, представляет широкое поле для совместной работы гуманитариев и «естественников». Обособление сфер их деятельности друг от друга сменяется ныне поиском наиболее разумных форм сотрудничества.

Прогрессу в понимании эволюции человека, особенно его духовной эволюции, мешают широко распространённые заблуждения относительно оценки свидетельств. Характер свидетельств одинаков во всех сферах человеческой деятельности. В судопроизводстве он такой же, как в науке, только в суде на эти оценки обычно не влияют предубеждения или фанатизм, что постоянно происходит в науке, особенно в науке о человеке.

В судопроизводстве различают два вида свидетельств: прямые и косвенные. Если человек действительно видел убийство и описывает, как оно произошло, это называется прямым свидетельством. Но воочию увидеть убийство удаётся крайне редко. Поэтому необходимо учитывать все обстоятельства — состояние и положение жертвы, время убийства, передвижения жертвы и подозреваемого, условия их жизни, их характеры — истолковать все это, исходя из законов природы, особенно природы человека, и создать теорию, которая объяснила бы все обстоятельства и была бы единственно возможной. Такие свидетельства называются косвенными.