— Господин Ферн!
На другое утро сельский почтальон обнаружил машину в лесу, метрах в тридцати от дороги. Он сообщил об этом полиции, которая со свойственной ей проницательностью установила, что владелец машины не кто иной, как…
— Мартин Ферн! — торжествующе провозглашает Мартин Ферн.
— Совершенно верно. Полиция обратилась по месту жительства пострадавшего. Странным образом, никто… Но тсс!.. Об этом сейчас еще рано говорить. — Сделав ловкий вираж, доктор Эббесен продолжает рассказ. — Спустя сутки лесной обходчик обнаружил Мартина Ферна под развесистым деревом. Его отвезли в больницу. Сотрясение мозга. Потеря памяти. В остальном Мартин Ферн был цел и невредим, если не считать вывиха руки.
— Какой руки?
Доктор снова заглядывает в свои бумаги.
— Правой.
Затем доктор объясняет: сотрясение мозга не очень опасно, если только оно своевременно распознано и пациент избавлен от какого бы то ни было напряжения, будь то физическое или душевное. Все условия были соблюдены. Со временем память вернется, хотя есть основания предполагать, что пациенту так и не удастся вспомнить обстоятельств, непосредственно предшествовавших катастрофе.
— Он что, был пьян?
— Кто?
— Мартин! Наш добрый друг Мартин!
— Нет, представьте себе! Как ни странно, у него не было никаких признаков опьянения!
Значит, мартинфернская память непременно должна вернуться. Но это не все. Кое-что в этом деле представляет психологический интерес. Дело в том, что, как правило, память возвращается к больному гораздо быстрее, чем в случае с Мартином Ферном.
Доктор проникновенно глядит на меня, и я понимаю, что теперь для Мартина Ферна настало время всерьез взять себя в руки и вспомнить все по порядку.
Дальше. Когда Ферна выписали из больницы, он по-прежнему ничего не желал вспоминать. Поэтому его поместили в санаторий.
— Кто принял решение поместить его в санаторий?
— Семья.
Значит, есть семья.
— Где мой дом?
— В Гентофте.
Недурно.
— Он что, женат?
— Да, вы женаты!
Уставившись на меня, он слегка выпячивает нижнюю губу. Значит, у Мартина Ферна есть жена. Может, и дети есть?
— Двое детей. Мальчик и девочка.
— А еще есть родные? Отец? Мать?
— Ваш отец еще жив.
Семья. Жена. Дети. Отец. Любовница. На пустынной равнине возникают безликие тени. Тени, именуемые женой, сыном, дочерью. Ответственность, долг, мигание маяка, глухое тиканье часов.
Протягиваю доктору снимок женщины у окна — тот, что лежал у меня в бумажнике.
— Наверно, это и есть жена Мартина Ферна?
Доктор внимательно разглядывает снимок.
— Нет… — говорит он, — непохоже. Нет! Это не госпожа Ферн…
Следующая на очереди — карточка Гудрун.
— Нет… что вы… это же молоденькая девушка!
— Может быть, это старый снимок?
— Но ведь на девушке модный купальник!
Какое-то напряжение в воздухе. Подумайте, этот Мартин Ферн таскает в своем бумажнике фотографии чужих женщин. Впрочем, что ж тут такого, мы, мужчины, понимаем друг друга, не так ли?
— Как вам нравится ваш пасьянс?
— Надоел!
Переходим к определению психологического типажа Мартина Ферна. Доктор раскладывает передо мной на столе картинки со сценами семейной жизни. Я должен по очереди брать их в руки и говорить, какие мысли они во мне возбуждают.
В дверях стоит мужчина. В глубине комнаты видна женщина, она тупо глядит в пространство. Другая женщина сидит у стола. Над ним широкий бесформенный абажур. Стол покрыт скатертью с бахромой.
Доктор профессионально молчит. Идет осмысление мимики Мартина Ферна, изучение его психики. На той же картинке мальчик. Он держит в руках скрипку. Скулы сводит тяжкая скука. Доктор наблюдает за тем, как Мартин Ферн реагирует на символы. А пациент знает свое дело и ведет себя, как умело дрессированная собачка. Да-да, он будет слушаться доктора и постарается вскоре обрести память. Опротивел мне этот Мартин Ферн. Но я вынужден мириться с его обществом.
— Почему вы полагаете, что мальчик скверно играет на скрипке, господин Ферн?
— А вы поглядите, как он держит смычок!
— А сами вы, господин Ферн, играете на скрипке?
— Откуда мне знать! Впрочем, может, этот мальчик — отличный скрипач.
— Но все же что, на ваш взгляд, вероятней?
— Трудно сказать — мальчик молчит как рыба! А чем он так недоволен?
— Вам кажется, он чем-то недоволен, господин Ферн?
— А вы поглядите на его лицо! Может, он стыдится, что так скверно играет на скрипке?
— Значит, по вашему мнению, его лицо выражает отчаяние?
И пошло, и пошло. Каждый пустяк несообразно раздувается, и все для того, чтобы Мартин Ферн снова обрел себя. Своего рода насилие над личностью. Вся эта возня нагоняет на меня тоску. Я отказываюсь комментировать картинки, но и мой отказ осмысливается соответственным образом. Так, значит, это вас не интересует, господин Ферн. Постараемся установить, почему это вас не интересует. Благоговейное углубление в прошлое. Безвестное прошлое Мартина Ферна. Может, он пережил какие-то огорчения. Может, в детстве он был недоволен подарками, которые родители преподносили ему к рождеству. Ворох мелких реминисценций. Может, покопаемся в нем?
— Почему вы думаете, что этот человек намерен бросить свою жену?
Это он про того мужчину в дверях. В глубине комнаты под огромным старомодным торшером сидит старомодная особа — угрюмая, с угрюмыми складками у рта.
— Жить с такой женщиной — все равно что со счетной машиной!
— Почему вы так думаете?.
— Посмотрите на нее!
— Господин Ферн, будьте добры отвечать на заданные вопросы!
Может быть, Мартин Ферн высказал свое отношение к браку вообще. Кто знает, может, интимная жизнь Мартина Ферна ограничивалась удручающим общением со счетными машинами. Придумать ведь можно все что угодно. Особенно если есть охота. Я делюсь этими соображениями с доктором.
— Впрочем, вполне возможно, что он просто решил сбегать в булочную.
— Вы так думаете…
Чуть погодя:
— Но чем объяснить отчаяние на его лице, если он просто решил сбегать в булочную?
— А может, он направляется в погреб за топором, чтобы зарубить свою жену!
— Вот, значит, каково ваше представление о семейной жизни…
Вздыхаю. Ужасная скука.
— Зачем я поехал в Северную Зеландию?
Он надувает губы. Молчит.
— Скажите, доктор, какого вы мнения о Мартине Ферне?
— Так это же вы — Мартин Ферн!
— Да, так говорят!
— Вы должны привыкнуть к этому факту!
— Это не так-то просто!
— Прежде всего, господин Ферн, вы должны осознать, что вы больны!
— Ничуть я не болен!
Он не спорит. Но в глазах сознание превосходства. Барабанит пальцами по столу. На запястье у него часы с огромным циферблатом, секундомером и календарем. Взглянув на часы, он снова вынимает картинку с мужчиной, который не то спешит в булочную, не то хочет зарубить жену. Мы еще немножко беседуем на эту тему. Он ловит каждое мое слово. Я высказываю предположение, что тот мужчина — воздухоплаватель. Или, может, палач. Доктор Эббесен не решается спорить.
— А может, он просто потерял память! — предлагаю я новый вариант.
— Интересно, — говорит доктор. Мы долго обсуждаем последний вариант. От скуки сводит скулы. Наконец доктор отпускает меня.
Второй завтрак. Нет Уллы Ропс. Говорят, с ней случился припадок. Она вдруг прыгнула в озеро и зашагала по воде навстречу благословенному солнцу.
За мной опять пришла Лиза Карлсен. Надобности в этом никакой нет, но приятно. Идя рядом с ней по коридору, я упорно говорил о любви. Она улыбалась далекой улыбкой, словно мать, слушающая лепет ребенка. На скамейке у входа в дом дремал мой сосед. Лиза разбудила его и отвела в столовую. Покамест я ел, она разговаривала в парке с главным врачом. Я ел копченую селедку и разглядывал Лизу издали, мысленно раздевая ее. После селедки принесли винегрет. Лиза вбежала в дом и спустя минуту вышла в желтом купальном халате. Потом побежала к озеру. На фоне зеленой травы замелькало яркое желтое пятно.
