— После какого случая?
— После того вечера, — говорит она.
Присаживаюсь к письменному столу. Фру Хансен стоит в дверях.
— Что такое натворил этот Мартин Ферн?
— И вы еще спрашиваете…
— Он что, устроил публичный скандал?
— Уж вы постарались, чтобы он стал публичным!
— Черт побери, откуда мне это знать! Я же потерял память.
Снова чувствую: она мне не верит. Думает: очередная хитрость Мартина Ферна.
Широкая гладкая крышка письменного стола. У края на бронзовой подставке пушечное ядро. Беру его и взвешиваю на ладони. У Лины от страха сузились глаза. Кладу ядро на стол, улыбаюсь. Лине совсем не смешно. Наконец на ее лице проступает робкая улыбка. Лина хочет меня успокоить. Обе женщины начеку. Готовы повернуться и бежать в любой момент, если бы я вдруг снова стал Мартином Ферном. На улице какой-то малыш тщетно зовет маму. Все зовет и зовет. Жалобно, тоскливо, неумолчно.
Справа на крышке письменного стола глубокие засечки в дереве. Они идут вдоль жилок. Рядом кинжал — по всей вероятности, для разрезания бумаги. Вынимаю кинжал из футляра. Он тонкой работы, рукоятка с инкрустациями. Лезвие в точности подходит к зарубинам в крышке. По очереди подношу его к каждой. Слева на крышке письменного стола несколько темных кругов, словно от стакана. На шкафчике повыше стола — женский бюст. Похоже, что Эллинор Ферн в молодости. У носа широкая трещина. За бюстом зарубины в стенке.
Фру Хансен следит за мной. Видит, как мой взгляд перескакивает с одной вещи на другую. На лице ее проступает глубокое удовлетворение.
Все становится на свое место.
Вот тут он сидел, со своим бокалом, со своей злобой. Потом вдруг схватил пушечное ядро и швырнул в женский бюст на шкафчике. Затем взял нож для разрезания бумаги и воткнул в письменный стол. Отчаяние.
Почему?
— Что такое натворил Мартин Ферн? — спрашиваю я.
Смотрю на Лину. Отвечает фру Хансен:
— И вы еще спрашиваете…
— Он скандалист? Чудовище?
Она кивает.
— Я ничего не помню! Не могу понять, что здесь произошло.
Фру Хансен поджимает губы. Если бы я хоть раскаивался. Правда, она вовсе не намерена меня прощать. Но так или иначе — я должен раскаяться.
— Я ни о чем не жалею, — говорю я ей. — Решительно ни о чем!
Она следит за мной, словно я тигр, вырвавшийся из клетки.
Все это предельно смешно. Разве я кому-нибудь угрожаю?
Меня разбирает смех. В ее глазах вспыхивает ярость.
— До чего смешно, — говорю я ей.
— Конечно, вам смешно!
— Он сам во всем виноват!
— Да, вы виноваты!
— А госпожа Ферн — сама добродетель!
— Конечно!
— А с кем она там, на даче?
Молчание. Беру телефонную трубку, отыскиваю в книжке номер. Женский голос отвечает:
— Контора фирмы Кристенсен и Меллер!
— Можно поговорить с шефом?
— Весьма сожалею, но сегодня господина Кристенсена не будет. Он уехал за город. Что-нибудь передать?
— Нет, спасибо!
Лина озадачена. Она глядит на меня. Но когда наши взгляды скрещиваются, она опускает глаза.
— Мы обещало позвонить в санаторий! — говорит фру Хансен. — Доктор сказал также, что мы можем вызвать полицию, если потребуется…
— Замолчите!
— Вы больны, господин Ферн!
— Могу я поговорить с Линой наедине?
— Нет, я ее не оставлю. Я обещала госпоже Ферн, что буду ее оберегать.
— Вы что ж, думаете, я ее обижу?
— Откуда мне знать? С нервнобольными никогда нельзя быть уверенной.
Кричу ей:
— Я совершенно здоров!
— Как же! В санатории сказали, что вы больны!..
Вскочив с места, подхожу к ней. Кричу ей прямо в лицо:
— Черт возьми, я совершенно здоров! Ясно?
Лина в испуге. Я не в силах пробить эту стену.
— Я хочу поговорить с ней наедине!
В окно косо падают солнечные лучи. В них, словно затерянные миры, мечутся пылинки. Иду назад в кабинет, сажусь в кресло Мартина Ферна. Они уверены, что я — это он. От этого никуда не уйти.
— Лина, скажи мне, чем был плох твой отец?
Фру Хансен злобно пыхтит. Готовится что-то сказать. Тут я вдруг поступаю как истинный Мартин Ферн. Схватив пушечное ядро, заношу руку.
— Придержите язык, а не то…
Это невыносимо. Когда я вхожу в роль Мартина Ферна, Лина меня боится. Но иначе как на правах Мартина Ферна я не могу с ней общаться…
Я улыбаюсь Лине.
— Не бойся, ничего не будет!
Она опускает глаза. Водит носком по рисунку ковра.
— Я твой отец?
Не подымая глаз от ковра, Лина кивает.
— Может, я только похож?
— Ты мой отец!
— Откуда ты знаешь?
— Ты мой отец!
— Значит, я и в самом деле Мартин Ферн!..
Она кивает.
— Значит, я Мартин Ферн!.. — повторяю я.
— Да, я же сказала!
На этот раз в голосе девочки слышится досада.
— Ну что ж, буду Мартином Ферном, раз ты так хочешь!..
Фру Хансен, шагнув вперед, выходит на середину комнаты. Величественная как статуя. Руки скрещены на груди. Голова откинута назад.
— Господин Ферн, оставьте ребенка в покое!
— Никакой я не Ферн!
Уничтожающий взгляд.
— Я не имею ничего общего с тем Ферном!
— Как же… уж мы-то вас хорошо знаем…
Встав с кресла, шагаю к ней.
— Идем! — говорю я, схватив ее за руку. Она покорно идет за мной. Видно, испугана не на шутку. Уверена, что сейчас начнется скандал. Выпроваживаю ее в прихожую. Самое место ей в большом шкафу, что стоит под лестницей. Беру табуретку, ставлю в шкаф. Отлично, внутри проведен свет. Вталкиваю экономку в шкаф. Запираю за ней дверцу. Иду назад. По дороге подбираю журнал. Возвращаюсь, сую его экономке. Та словно окаменела от страха. Сидит в шкафу не шевелясь. Возвращаюсь к Лине. Она глядит на меня широко раскрытыми глазами.
— Ну, Лина, развеселись!
Она все так же глядит не моргая.
— Послушай, гляди веселей… Я никого не трону!
— Что ты сделал с тетушкой Хансен?
— Запер в шкаф! Ненадолго!
— Зачем ты это сделал?
— Надоело с ней препираться!
— Она боится темноты!
— Но ведь в шкафу свет!..
Лина вздыхает… Замыкается в своей скорлупе. Она словно застыла на месте. Взгляд прикован к полу. Носком туфли она по-прежнему водит по рисунку ковра.
— Присела бы на минутку!..
— Мне и так хорошо!..
— Я хочу с тобой поговорить!
— О чем же нам говорить?
— Скажи, что́ за человек твой отец?
— Мой отец ты!
— Ну и как, любишь ты меня?
Молчание. Чуть погодя:
— Может, выпустим тетушку Хансен?
Я запутался в сетях прошлого.
— Как, по-твоему, мог бы Мартин Ферн запереть ее в шкаф?
— Конечно, мог бы!
— Что ты о нем думаешь?
— Как-то раз ты подарил мне велосипед.
— Молодец Мартин Ферн! А ты уверена, что он — это я?
— Конечно!
— Значит, все ясно.
— Что ясно?
Она удивленно глядит на меня. Для нее и в самом деле все ясно и просто. Я не в силах пробить окружающую меня стену.
Тетушка Хансен стучит в дверь платяного шкафа. Сначала робко, потом все смелее. Она громко вопит: «На помощь!» Убеждаюсь в своем бессилии.
— Лина, я хочу говорить с тобой…
— Позволь мне выпустить тетушку Хансен!
Она все так же водит носком туфли по узору ковра.
Фру Хансен шумит. Барабанит в дверь табуреткой. Визжит, словно свинья, которую волокут на убой.
Иду к шкафу. Кричу на нее, как прикрикнул бы Мартин Ферн. Ярость клокочет у меня в груди. Ага, приятель, решил все-таки показаться во всей красе? Забавно. Красноречиво убеждаю тетушку Хансен заткнуться, а не то, говорю, я спалю дом.
Звонок в дверь. На пороге соседка.
— Что-нибудь случилось у вас, господин Ферн?
— Нет, что могло случиться?
— Мне показалось, я слышу…
Фру Хансен с визгом стучится в дверцу шкафа.
— Мы просто играем, — поясняю я. — Играем в волшебника и злых духов…
— В злых духов!
— Ага, мы играем в возвращение Мартина Ферна.
Соседка поворачивается и уходит. На лице ее недоверие. Сейчас она пойдет к себе, усядется в кресло и начнет размышлять, как ей быть. Столько всего рассказывают про выходки умалишенных! Да и вообще, когда муж после долгой отлучки приходит домой… Еще немножко — и она позвонит в полицию.
