— Чадо, Бог твой Спаситель, а не я. Будь Ему благодарна и продолжай каяться. И все тебе простится. И будешь ты благословенна, и Богу угодна, и прославлена. А теперь идите с миром.

Тяжела буря на море, тяжела она и в душе. Но ни море, ни душа не очищаются без бури.

Гонимая душевной бурей, горбатая Юлия в один из дней приехала с няней в монастырь Милешево. Это было летом перед началом Успенского поста.

— Приехали мы к тебе, святый отче, — сказала няня. — Пусто нам в Сараево без тебя. Ты связал словом мою Юлию, разреши ее теперь по Евангелию.

Старец Каллистрат принял их по-отечески тепло и определил им место в монастырской гостинице, с женщинами, пришедшими на поклонение гробу Святого Саввы. Среди них были болящие и те, кто принес в монастырь своих больных детей. Пришли они сюда просить молитв об исцелении. А кое-кто пришел в монастырь с дарами благодарности за то, что получил от Бога просимое или исцелился по молитвам. Были здесь и девушки, которые по старому доброму обычаю ради благословения дали обет послужить Богу и Святому Савве несколько месяцев до венчания. Эти девушки трудились в монастыре, как пчелы: мыли церковь, копали огород, пасли овец и коров, кормили птиц, скотину, убирали помещения, шили, вязали, ткали, готовили еду. Глядя на них, няня и Юлия поспешили присоединиться к этим труженицам, но отец Каллистрат по-доброму остановил их:

— Вам не надо работать. Отдыхайте. Большинство этих женщин и девушек из деревни, они приучены к тяжелой работе. А для вас достаточно того, что вы поститесь и ходите в церковь. По вечерам разговаривайте с ними. От них многому может научиться и ученый человек. В их душах есть святыня.

Этот последний совет Юлия приняла к сердцу, начала вступать в разговоры с этими простыми женщинами. Она приходила к ним, стыдясь своего горба, так как чувствовала, что они жалеют ее. Это сознание жгло се. Но действительно, она многому научилась от них, особенно искренней вере и страху Божию.

Поначалу она говорила няне:

— Няня, милая, я нигде не нахожу себе места: ни в монастыре, ни в миру.

Но постепенно буря в ее душе стихала. После службы на Успение она сказала няне:

— Милая няня, я больше хочу жить в Милешево, чем в Сараево.

Они обе хотели причаститься на великий Богородичный праздник. Но отец Каллистрат сказал им:

— Няня может причаститься, а ты, Юлия, дочь моя, должна поститься с покаянием шесть недель. Это для тебя благая епитимия. Ты знаешь за что.

Юлия покраснела и ничего не ответила, а няня сразу проговорила:

— Мы будем вместе поститься шесть недель, святый отче, и вместе причастимся. Как я могу оставить Юлию одну поститься?

— Она бы не одна постилась, не одна. Есть еще кое-кто, кто составит ей компанию, — сказал старец, благодушно смеясь.

Ибо старец Каллистрат постился постоянно.

С этого времени открылся у Юлии покаянный плач. Она много плакала, особенно по ночам. После Успения народ разъехался по домам, в монастыре остались только девушки-труженицы и больные.

В один из дней Юлия позвала няню:

— Пойдем, я тебе что-то покажу. Она подвела се к могиле с небольшой надписью на плите, обросшей мхом.

— Смотри, что написано на этом камне: «Монахиня Пелагия». Няня, могут ли монахини жить в мужском монастыре?

— Спросим отца Каллистрата, сердце мое.

Каллистрат объяснил им, что во времена турецкого ига постепенно исчезли женские монастыри, которые процветали когда-то во времена сербского царства. Поэтому в некоторых мужских монастырях часто жила какая-нибудь старица-монахиня.

— А разве я не могла бы быть монахиней? Мой горб делает меня старицей.

— Это, чадо, не для всякого. Но только для тех немногих, которые могут вместить. А могут вместить те, которые возненавидели себя ради любви Христовой.

— А я, отче, ненавижу свое тело и презираю его, и испытываю отвращение к нему.

— Это не главное, и этого недостаточно. А главное — это возненавидеть душу свою, по слову Господа: «Кто не возненавидит (…) и душу свою, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26).

Девушка склонила голову и сказала:

— С вашей помощью, отче, я хочу потрудиться, чтобы возненавидеть и душу

свою.

Перед Крестовоздвижением няня разболелась. В день праздника Каллистрат причастил Юлию в церкви, а няню в постели. Наутро няня умерла. Похоронили ее возле храма.

Теперь Юлия почувствовала себя окончательно свободной от мирских привязанностей. Плач ее усилился, так что и глаза ее сделались постоянно красными от слез. После сорокового дня няня явилась Юлии во сне и сказала:

— Ты будешь жить здесь до конца дней. Слушайся отца Каллистрата. Мне хорошо.

Юлия рассказала об этом сне старцу, а он ответил ей:

— На все воля Божия. Но повторяю: в монастыре нельзя сохраниться тому, кто не возненавидит свою ветхую душу и не

заменит ее обновленной, исполненной любви Божией.

Перед Рождеством Юлия поручила мне (Йово Сарайлии) продать все ее имение, кроме большого дома, в котором раньше жили ее родители, и где она родилась. Этот дом определила она под детский приют для сербских сирот. Одна часть из полученных денег пошла на этот приют, другая — монастырю Милешево, а третья сербской церкви в Сараево (в которой она хотела совершить злодеяние). Меня она назначила пожизненным попечителем в этих делах с тем, чтобы я мог взять двух или трех сербов себе в помощники. Я все управил согласно ее желанию.

На следующий год после Пасхи приехала Юлия в Сараево. Дом ее был полон малых сирот. Она плакала от радости.