В оживленной беседе прошла почти вся ночь.

Охотники, сидя вокруг огня, слушали рассказы матери и сына о том, что с ними происходило за время их долгой разлуки.

Но незадолго до восхода солнца Валентин потребовал, чтобы его мать отправилась отдохнуть.

Он боялся, что в ее преклонном возрасте ночь, проведенная без сна, после всех треволнений, окажется для нее губительной.

После долгого сопротивления старушка наконец согласилась на просьбы сына и ушла спать в одно из отдаленных отделений пещеры.

Тогда Валентин попросил своих друзей усесться около него. Догадываясь, что он желает сообщить им нечто важное, охотники молча исполнили его просьбу.

— Senores caballeros, — сказал охотник после некоторого молчания, — уже очень поздно, и ложиться спать не стоит. Лучше помогите мне вашим советом.

— Говорите, друг мой, — отвечал отец Серафим, — вы знаете, как мы все вам преданы.

— Я знаю это, и вы — больше всех, отец мой, — сказал Валентин. — Я вечно буду вам признателен за эту неоценимую услугу, которую вы мне оказали. Вы знаете, что я ничего не забываю. Когда представится случай, я сумею отблагодарить вас.

— Не говорите об этом, друг мой, я знал, как страстно хотелось вам увидеть свою мать и как вас мучила разлука с нею. Я сделал то, что сделал бы на моем месте всякий другой, а потому, прошу вас, прекратим этот разговор. Для меня достаточная награда видеть вас счастливым.

— Да, я счастлив! — воскликнул охотник. — Так счастлив, что не могу вам описать! Но именно это счастье и тревожит меня. Моя мать рядом со мной, это верно, но — увы! — вы знаете, какую жизнь мы ведем здесь, в прерии. Эта жизнь полна борьбы и опасностей, в особенности теперь, когда наша цель — беспощадная месть. Может ли разделять все опасности такого существования моя мать — при ее летах и слабом здоровье? Не будет ли с нашей стороны жестокостью заставлять ее сопровождать нас в преследовании этого негодяя, которого мы должны схватить? Нет. Не так ли? Никто из вас, я убежден в этом, не даст мне такого совета. Но что же делать в этом случае? Моя мать также не может и жить здесь одна, покинутая в этой пещере, вдали от всякой помощи, подвергаясь бесчисленным лишениям. Мы не знаем, куда нас может увлечь завтра наш долг, который мы поклялись исполнить. С другой стороны, моя мать, счастливая тем, что мы наконец снова встретились, — согласится ли она так скоро опять расстаться со мной, и притом на неопределенное время?

Поэтому я прошу вас всех, мои единственные истинные друзья, дать мне совет, ибо, признаюсь, я не знаю, на что мне решиться. Скажите же, друзья мои, что мне делать?

Среди охотников воцарилось долгое молчание.

Каждый из них понимал затруднение Валентина. Но тяжело было найти какое-либо средство, ибо все находились под влиянием непреодолимого желания преследовать Красного Кедра до тех пор, пока он не понесет кары за все свои злодеяния.

Как всегда, эгоизм и личный интерес боролись с чувством дружбы. Только один отец Серафим, чуждый общему желанию, смотрел на дело непредвзятым взглядом, поэтому он и заговорил первым.

— Друг мой, — сказал он, — все сказанное вами как нельзя более верно. Я беру на себя задачу уговорить вашу мать. Она поймет, я уверен в этом, насколько необходимо для нее вернуться в населенные места, в особенности в это время года; но только надо соблюсти максимальную осторожность и отвезти ее в Мексику так, чтобы она не заметила разлуки, которая не может не пугать ее так же, как и вас. По дороге отсюда до границ цивилизованной страны мы постараемся понемногу приготовить ее, чтобы удар не был для нее так чувствителен, когда настанет время расстаться. Вот, по моему мнению, единственное, что вы можете сделать при данных обстоятельствах. Подумайте — если у вас есть план лучше моего, то я первый его одобрю.

— Это в самом деле лучший совет, какой только можно было дать, — сказал Валентин, — я спешу с ним согласиться. Итак, вы будете сопровождать нас до границы, отец мой?

— Несомненно, друг мой, и даже еще дальше, если понадобится. Пусть это вас не беспокоит. Остается только выбрать место, куда нам отправиться.

— Это верно, — заметил Валентин, — но вот в чем затруднение. Необходимо устроить мою мать поблизости, чтобы я мог часто навещать ее, и в то же время настолько далеко от прерии, чтобы она была вне всякой опасности.

— Но, — возразил дон Мигель, — мне кажется, что моя асиенда недалеко от Пасо-дель-Норте вполне подходит для этой цели, тем более, мой друг, что ваша мать найдет там полную безопасность и любые удобства, какие только вы можете пожелать для нее.

— В самом деле, — воскликнул Валентин, — находиться на вашей асиенде было бы самым удобным для моей матери, и я от всего сердца благодарю вас за предложение! Но, к сожалению, я не могу его принять.

— Почему же?

— По той простой причине, с которой вы сами согласитесь — а именно, что ваша асиенда слишком далеко отсюда.

— Вы думаете? — спросил дон Мигель.

Валентин не мог удержаться от улыбки при этом вопросе асиендадо.

— Друг мой, — сказал он. — С тех пор как вы очутились в этих прериях, различные обстоятельства заставили нас столько раз менять направление движения, что вы совершенно потеряли представление о каких бы то ни было расстояниях и, я уверен, даже не подозреваете, в скольких милях от Пасо-дель-Норте мы теперь находимся.

— Должен признать, что это так, — сказал дон Мигель, сильно удивленный, — но тем не менее я предполагаю, что мы не очень далеко оттуда.

— Но все же, сколько миль?

— Ну что же, миль пятьдесят, не более.

— Мой бедный друг, — произнес Валентин, покачав головой, — как вы ошибаетесь. Отсюда более семисот миль до Пасо-дель-Норте, который находится на границе цивилизованной страны.

— Карай! — воскликнул дон Мигель. — Вот уж не думал, что мы так далеко забрались.

— Затем, — продолжал Валентин, — от этого города до вашей асиенды около пятидесяти миль, не так ли?

— Да, почти столько.

— Итак, вы видите, мой друг, что, к моему сожалению, я не могу принять вашего любезного предложения.