Человек, которого маркиз сейчас же после свидания с mamaluco позвал и ввел в свою палатку, был маленького роста, коренаст, но хорошо сложен и мускулист; дожив до сорока лет, он достиг высшей точки физического развития.

Как чистый индеец он носил на своем умном лице, необезображенном раскраской и татуировкой, ясный отпечаток монгольской расы; его черные живые глаза, прямой нос, большой рот и немного выдающиеся скулы делали его лицо хотя некрасивым, однако не лишенным некоторой симпатии, до того оно дышало смелостью и откровенностью, смешанной с хитростью, свойственной его племени. Он командовал, как мы уже сказали, несколькими конквистскими солдатами, принадлежащими к каравану.

Капитао, — он был в этом чине, почтительно поклонился и ждал, когда угодно будет маркизу обратиться к нему.

— Сядьте, Диего, — сказал последний ласково, — нам надобно поговорить об очень многом.

Индеец поклонился и скромно сел на край стула.

— Вы видели человека, который только что вышел из моей палатки, не правда ли? — продолжал маркиз.

— Да, ваше превосходительство, — отвечал капитао.

— И вы его, без сомнения, узнали?

Индеец ответил улыбкой.

— Хорошо; что вы о нем думаете?

Капитао стал в замешательстве мять в руках свою поярковую шляпу, опустив глаза, чтобы избегнуть взгляда маркиза, направленного на него.

— Об ком, ваше превосходительство? — спросил он наконец.

— О человеке, про которого я говорю с вами и которого вы отлично знаете.

— Конечно, ваше превосходительство, — продолжал он, — я о нем такого же мнения, какого, вероятно, и вы.

— Я спрашиваю вашего мнения, дон Диего, чтоб узнать, согласуется ли оно с моим.

— Гм, гм! — произнес индеец, качая головой.

— Что это значит…

— А то, что он изменник, если вы уж так настаиваете, чтобы я сказал, ваше превосходительство.

— Так и вы тоже верите в измену с его стороны?

— Конечно, ваше превосходительство, если говорить откровенно, потому что вы хотите от меня откровенного объяснения, не правда ли?

— Да.

— Ну, я убежден, что подлый mamaluco готовит нам уже давно засаду, куда он пихнет нас в то время, когда мы совсем не будем думать об этом.

— Ведь это очень важно! — отвечал маркиз задумчиво.

— Действительно очень важно, ваше превосходительство; Малько-сартанейо, а на языке пустыни сартанейо есть синоним измены.

— Так что ж! Признаюсь вам, капитао, что ваши подозрения, которые вы возводите на этого человека, ничуть меня не удивляют; они мне самому пришли в голову несколько дней тому назад.

— Очень рад, ваше превосходительство, что вы разделяете мое мнение; только, позвольте мне сказать, я нисколько его не подозреваю.

— Как, вы не подозреваете его? — вскричал удивленный маркиз.

— Нет, я уверен в этом.

— Вы уверены? И ничего не сказали мне до сих пор?

— Всегда, ваше превосходительство, доносить на человека и обвинить его вещь очень важная, в особенности когда в подтверждение своего обвинения не имеешь материальных доказательств; правда, у меня есть доказательство, но тем не менее для меня совершенно невозможно материально доказать то, что теперь утверждаю перед вами.

Маркиз опустил голову на грудь и оставался в таком положении несколько минут.

— Но, — возразил он, — это доказательство основывается на каких-нибудь данных?

— О! В них нет недостатка, ваше превосходительство; к несчастью, они показались бы слишком ничтожными людям, которые не были бы предупреждены; вот почему я решился пока ничего не говорить вам до тех пор, пока вы сами не стали бы спрашивать меня.

— Может быть, вы были правы, поступая так, но теперь, дон Диего, положение переменилось: я сам завел этот разговор; положение, в котором мы находимся, опасно, но оно может сделаться еще хуже; объяснитесь же со мной откровенно.

— Извольте, если вашей милости угодно; к тому же, что бы то ни случилось, я всегда исполняю свой долг, мне и этого довольно, если даже Малько вам докажет, что я говорил неправду.

— Вам нечего бояться сеньора Малько.

— Как он ни жесток и ни зол, ваше сиятельство, — отвечал капитао с некоторым одушевлением, — я его не боюсь, он это знает очень хорошо; уже не в первый раз я с ним ссорюсь; мы несколько раз уже мерились с ним силами, и наши силы оказались равными.

— Вы не так поняли мои слова, сеньор, вам нечего бояться Малько Диаса потому, что он уже более не в моем услужении и уехал из лагеря, чтобы, без сомнения, уже не возвращаться.

— Как, ваше сиятельство, — вскричал удивленный индеец, — вы его отпустили?

— Нет, он сам по своей собственной воле покинул нас.

Капитао нахмурился и покачал несколько раз головою.

— Ваше сиятельство, вы поступили опрометчиво, позволяя ему уехать: когда имеешь подобного рода мошенника в своей власти, то никаким образом нельзя его выпускать.

— Что же мне было делать? Срок его найма кончился, он не захотел возобновить его, не согласился даже остаться еще несколько дней; я поневоле был принужден согласиться на его отъезд.

— Правда, маркиз, извините меня; человек этот был свободен, вы не могли его удерживать; однако в подобных обстоятельствах я не поступил бы так, тем более после подозрений, которые, вы сами сказали мне, возникли против него.

— Я очень хорошо знаю, что сплоховал: к несчастью, у меня не было никакого правдоподобного предлога, чтобы его удержать; это произвело бы скандал, которого я хотел избегнуть; если бы я так поступил, то угрожающая нам катастрофа произошла бы раньше.

— Все это хорошо, но поверьте мне, ваше превосходительство, если Малько вдруг оставил нас, то имел на это основательные причины и довел нас до того места, куда ему нужно было, чтобы мы приехали; у него есть, без сомнения, надежные люди, с которыми он готовит нашу гибель.

— Я и сам так думаю, дон Диего, но кто его союзники? Где приготовили они засаду? Вот на что я не могу ответить, а это, однако, было бы очень важно знать как можно скорее.

Капитао хитро улыбнулся.

— Одни рыбы да птицы не оставляют после себя следов, — сказал он, — как бы ни был ловок человек, всегда можно, разумеется потрудившись, найти его след.