— Точно так, ваше сиятельство.

— Но если, довольный вашей службой, я предложил бы вам вместо четырех — пять квадруплов, вы, без сомнения, согласились бы?

В глазах mamaluco блеснула алчность, но сейчас же это выражение сгладилось.

— Извините, ваше сиятельство, — сказал он, — я бы отказался.

— Даже если я предложил бы вам шесть?

— Даже если бы вы предложили мне десять.

— А! — воскликнул маркиз, кусая губы.

Очевидно, молодой человек находился под влиянием глухого гнева, который он сдерживал с трудом.

— Когда вы хотите уехать от нас? — спросил он.

— Когда, ваше сиятельство, позволите мне.

— А если бы я захотел, чтобы вы остались с нами до завтра, до десяти часов утра?

— Я остался бы, ваше сиятельство.

— Хорошо, — сказал молодой человек хладнокровно, — я вижу, что это для вас дело решенное.

— О! Совершенно, ваше сиятельство.

— Я сейчас же вам заплачу, что остался должен; потом вы уедете хоть тотчас.

Метис сделал движение, похожее на выражение благодарности, но не произнес ни одного слова.

Маркиз вынул из кошелька несколько золотых монет и подал их метису.

— Возьмите, — сказал он.

Малько протянул руку, но сейчас же, одумавшись, сказал:

— Извините, ваше сиятельство, вы ошиблись.

— Я? Каким образом?

— Да ведь вы должны мне, кажется, только четыре унции.

— Ну что же?

— А вы даете мне восемь.

— Я вам даю четыре унции, потому что должен, и четыре другие, потому что перед разлукой хочу доказать вам мою признательность за тс, что верно исполняли свой долг во время пребывания на моей службе.

Во второй раз mamaluco колебался, но, делая над собою страшное усилие и сделав шаг назад, как будто для того чтобы высвободиться из-под влияния блестящего металла, положил с видимым отвращением четыре золотые монеты на ящик, отвечая голосом, задыхающимся от внутреннего волнения:

— Очень вам благодарен, ваше сиятельство, но я не могу принять такой богатый подарок.

— Отчего же, если мне хочется вам предложить его, Малько? Разве я не имею право располагать тем, что принадлежит мне, и выражать свою признательность?

— Да, ваше сиятельство, вы вольны делать это, но я повторяю вам, что не приму.

— По крайней мере объясните мне почему, так как, если я не ошибаюсь в вас, вы так же, как и другие, любите золото.

— Да, маркиз, я люблю его, когда оно добыто честно, но я не нищий, чтобы принимать награду, которую не заслужил.

— Чувства эти делают вам честь, — отвечал с язвительной насмешкой молодой человек, — поздравляю вас и беру назад свое предложение.

Он взял тогда четыре монеты, подкинул их несколько раз на своей руке и положил потом в кошелек.

— Теперь мы рассчитались?

— Да, ваше сиятельство.

— И мы расстанемся друзьями?

— Хорошими друзьями.

— Вы ночуете в лагере?

— Я до завтрашнего дня к услугам вашей милости.

— В свою очередь благодарю вас, сеньор Малько; так как дела наши по общему согласию теперь кончились, то ничто не удерживает вас около меня, я предоставляю ехать вам когда угодно.

— В таком случае я воспользуюсь вашим позволением, потому что лошадь моя еще не расседлана, ваше сиятельство.

— А-а! Кажется, вы предвидели этот случай?

Mamaluco, несмотря на свою наглость, незаметно вздрогнул.

— Теперь прощайте, — продолжил молодой человек, — вы свободны; только так как мы, вы сами сказали, расстаемся друзьями, постараемтесь быть ими всегда.

— Я вас не понимаю, маркиз.

— Вспомните пословицу, на которую вы ссылались в начале нашего разговора, и постарайтесь применить ее к себе; желаю вам благополучного путешествия. — И он знаком приказал метису удалиться.

Последний, находясь в весьма неприятном положении под инквизиторским взглядом маркиза, не заставил повторить это приглашение, он неловко поклонился и вышел из палатки.

Отвязав лошадь, привязанную им к колу, он вскочил в седло и уехал с задумчивым видом, спускаясь рысцою с горы, в направлении к степи (sertao), на границе которой караван расположился лагерем.

Когда метис отъехал на такое расстояние, что его не могли заметить, он круто повернул направо и поехал назад по своим следам, тщательно стараясь не возбудить подозрения бразильских часовых.

«Черт, а не человек! — прошептал он, внимательно осматривая кустарники из боязни быть застигнутым врасплох. — Очевидно, он подозревает что-то; у меня впереди есть несколько минут, и если я не воспользуюсь ими, я пропащий человек; да, но я не допущу этого, дело слишком выгодно, чтобы я не употребил всех стараний для благополучного его исхода. Посмотрим, чья возьмет, — я или этот прекрасный и ласковый на словах господин».

Сильно пришпорив свою лошадь, mamaluco погнал ее в галоп и не замедлил скрыться в темноте; во время его разговора с прежним господином настала темная ночь.

Между тем как Малько вышел из палатки, маркиз встал с рассерженным и грозным видом, но почти тотчас же опустился на стул и сказал глухим голосом:

— Нет, дадим ему время удалиться, оставим его в совершенной беспечности; изменник, кажется, не знает, что я так хорошо извещен. О! Я жестоко отомщу за сдержанность, с которой я должен был говорить с ним; одно доказательство! только одно! но доказательство это необходимо для меня, и я его буду иметь! — Он встал опять, поднял занавес палатки и выглянул: полнейшее спокойствие царствовало в лагере, маркиз позвал тогда сдержанным голосом два раза с расстановкою: — Диего! Диего!

При этом зове приблизился почти тотчас человек.

— Я здесь, — сказал он.

— Войдите скорей, — продолжал маркиз.

Человек этот был начальник конквистских солдат. Он вошел.

Занавесь палатки опустилась за ним.