Фоскарина ощутила красоту своих глаз, манящие очертания губ, тяжелую массу волнистых волос, всю силу гармонии и страсти, одушевлявших ее тело. Она снова услышала слова своего друга, восхищавшегося ее красотой, она снова увидела его перед собой в порыве желания, в тихой неге, в самозабвении. «Еще несколько дней, несколько дней я буду ему нравиться, буду казаться ему прекрасной, буду зажигать огонь в его крови… Несколько дней!» Стоя на траве, озаренная солнцем среди запаха увядающих роз, в золотистом платье, делавшем ее похожей на красивое хищное животное — Фоскарина сгорала от страсти и ожидания с внезапным приливом жизненной энергии, точно сосредоточивая в настоящем все будущее, которое у нее должна была отнять Смерть. «Приди! Приди!» Всем существом она призывала возлюбленного с каким-то опьянением, уверенная, что он не замедлит прийти. Она предчувствовала его появление, а предчувствие никогда не обманывало ее. «Несколько дней!» Каждая минута казалась ей несправедливо у нее похищенной. Затаив дыхание, она безумно желала и безумно страдала. Пульс ее бился учащенно, и в ее глазах дрожал весь сад, пылавший жаром до самых корней. Ей показалось, что она теряет сознание и сейчас упадет.

— А! Вот и Стелио! — вскричала леди Мирта, заметив молодого человека, идущего к ним из-за лавров.

Фоскарина, вся вспыхнув, быстро обернулась. Борзые вскочили и насторожились. Скрестившиеся взоры блеснули молнией. Еще раз, как всегда в присутствии этой прелестной женщины, Стелио почувствовал себя вдруг охваченным пламенем, трепетным током, удалявшим его от обыденной жизни и как бы возносящим его над миром. Он однажды сравнил это чудо, творимое любовью, с действительным образом прошлого: в один далекий вечер своего детства, проходя через пустынное место, он вдруг увидел себя окруженным блуждающими огоньками и вскрикнул.

— Вас ждало все, что обитает в этих стенах, — сказала ему леди Мирта, скрывая под улыбкой волнение своего бедного, вечно юного сердца перед зрелищем любви и желания. — Вы пришли, повинуясь призыву.

— Это правда, — ответил юноша, взяв за ошейник Донавана, подбежавшего к нему за привычными ласками. — Это правда. Я являюсь издалека. Угадайте, откуда?

— С картины Джорджиони?

— Нет, из монастыря Santa-Apollonia Знаете вы этот монастырь?

— Это ваша сегодняшняя фантазия?

— Фантазия? Нет. Это монастырь из камня, настоящий монастырь с колоннами и колодцем.

— Возможно. Но все предметы под вашим взором, Стелио, принимают фантастический вид.

— Ах, леди Мирта, этот монастырь — драгоценность, которую я хотел бы вам поднести в дар. Вообразите себе маленький укромный монастырь, открывающийся рядом тонких колонн, соединенных попарно, точно сестры, гуляющие в саду во время поста, колонн нежного, ни белого, ни серого, ни черного, а самого необыкновенного цвета, какой когда-либо был придан камням великим художником-колористом — Временем. А посередине — колодец, а на верхней перекладине его — ведро без дна. Монахини исчезли, но я думаю, что тени Данаид посещают этот уголок.

Он вдруг прервал свою речь, видя себя окруженным борзыми, и начал подражать гортанным крикам доезжающего со сворой. Собаки забеспокоились, их меланхолические глаза блеснули оживлением. Две из них, державшиеся поодаль, подбежали прыгая, через кусты, и остановились около него, поджарые и лоснящиеся, как клубки нервов в шелковых чехлах.

— Али-Нур! Крисса! Нерисса! Кларисса! Алтаир! Гелион! Гардиканут! Вероиез! Гиерро!

Он знал всех их по именам, и они, заслышав его зов, казалось, признавали в нем своего господина. Была тут шотландская борзая, уроженка высоких гор, с шерстью густой и жесткой, особенно около щек и носа, серой, как новое железо, была тут ирландская борзая, истребитель волков, красноватая, сильная, с темными быстрыми зрачками, вращающимися на ярком белке. Были тут и татарская борзая с черными и желтыми подпалинами — выходец из неизмеримых азиатских степей, где по ночам она сторожила палатки от гиен и леопардов, и персидская борзая, светлая и маленькая, с ушами, покрытыми длинной шелковистой шерстью, с пушистым хвостом, беловатой на боках и вдоль лап, более грациозная, чем затравленные ею антилопы, и испанская, эмигрировавшая с маврами, — великолепное животное, которое надутый карлик держит за ошейник на картине Веласкеса, опытное в травле и погоне по обнаженным равнинам Мирци и Аликанте, и арабская борзая — славный хищник пустыни, с черными пятнами на языке и нёбе, с рельефными мускулами, со структурой тела, сквозящей через тонкую кожу — благородное животное, полное гордости, смелости и изящества, привыкшее спать на дорогих коврах и есть чистое молоко из чистой чашки. Собравшись всей сворой, они волновались вокруг того, кто умел пробуждать в их застывшей крови первобытные инстинкты преследования и кровопролития.

— Который из вас был самым близким другом Гога? — спрашивал Стелио, заглядывая поочередно во все красивые глаза, тревожно устремленные на него. — Ты, Гиерро? Ты, Алтаир?

Его странный тон воодушевлял чутких животных, слушавших его с глухим, прерывистым ворчанием. При каждом движении их блестящая шерсть переливалась, и длинные хвосты, загнутые на концах крючками — ударяли слегка по мускулистым ногам.

— Ну, хорошо, я вам скажу то, о чем молчал до сих пор. Гог… Слышите вы? Тот, который одним взмахом своих челюстей мог раздробить зайца — Гог — изувечен.

— Да неужели? — огорченно воскликнула леди Мирта. — Возможно ли, Стелио? А Магог?

— Магог здрав и невредим.

Это была пара борзых, подаренных леди Миртой своему молодому другу и отправленных им в его дом на берегу моря.

— Что же с ним случилось?

— Ах, бедный Гог! Он успел уже затравить 38 зайцев. Он обладал всеми качествами благородной породы: быстротой, пылкостью нападения, настойчивым стремлением затравить добычу и классической манерой хватать ее сзади, бросаясь прямо на нее и подминая ее под себя почти моментально. Вы когда-нибудь присутствовали на охоте с борзыми, Фоскарина?

Она слушала так внимательно, что неожиданно произнесенное им ее имя заставило ее вздрогнуть.

— Никогда!

Она не спускала взора с губ Стелио, околдованная их бессознательно жестоким выражением при рассказе о кровавой забаве.

— Никогда? Значит, вы были лишены одного из наиболее редких зрелищ, какие только существуют на свете. Смотрите.

Он привлек к себе Донавана, наклонился и погладил его опытной рукой.

— В природе нет машин, более точно и более удачно приспособленных для выполнения своей роли. Морда острая, чтобы челюсти могли раздробить добычу сразу, череп между ушей широкий, он таит в себе громадное мужество и громадную хитрость, скулы сухие и мускулистые, губы такие короткие, что еле прикрывают зубы.

Легко и уверенно он открыл пасть животного, не пытавшегося сопротивляться. Показались ослепительно белые зубы, нёбо, испещренное широкими черными пятнами, и тонкий розовый язык.

— Взгляните сюда — видите, какие длинные глазные зубы, немного загнутые на концах, чтобы лучше держать добычу. Никакая другая собака не имеет пасти, так хорошо приспособленной для хватания.

Движения его рук замедлились при этом осмотре, казалось, его восхищение перед великолепным псом не имело пределов. Он опустился коленями на трилистнике, собака обдавала его своим дыханием и с необыкновенной покорностью позволяла ласкать себя, как будто понимая похвалы знатока и радуясь им.

— Уши небольшие и поставленные очень высоко, прямые, когда животное возбуждено, висячие и как бы приклеенные к черепу, когда оно покойно. Можно снимать и надевать ошейник, не расстегивая пряжки. Смотрите.

Он снял и опять надел ошейник, туго обхватывавший шею.

— Шея лебедя, длинная и гибкая, позволяющая ему хватать добычу на всем скаку, не теряя равновесия. Ах! Однажды я наблюдал, как Гог схватил зайца, прыгавшего через овраг… Но заметьте главное — ширину и глубину грудной клетки, приспособленной для продолжительного дыхания, наклон туловища, соразмерный с длиной ног, страшно мускулистые бедра, короткие колени, крепкий позвоночный хребет между двумя мощными мышцами. Смотрите, ребра Гелиона рельефно выделяются, а у Донавана они скрыты под складками кожи. Лапы похожи на кошачьи с красиво вогнутыми когтями, лапы эластичные и упругие. А какое изящество в изгибе ладьевидных боков и в этой линии, спадающей к совершенно незаметному животу. Все законченно. Хвост, утолщенный в основании и тонкий в конце. Взгляните, он походит на крысиный — служит животному рулем и необходим ему, чтобы повернуть, когда повернет заяц. Проверим, Донаван, совершенен ли ты и в этом отношении.