А папа не спал. Или спал, но все равно думал об Идке, о болезни, о том, что делают, когда ангина, и красные опухоли представлялись ему. Их надо убрать, вылечить чем-то, и он думал — чем, и думал, ехать ли им домой или дождаться жены. Дождаться, думал он, совсем забыв, что твердо решил уезжать. Приедет — и лучше станет, все хорошо станет, думал папа, а мысль его переходила на Москву, на танки, и он думал, что же за слово такое странное — “путч”, откуда взялось оно, — но мысль опять соскальзывала, и он успокаивал и себя, и Идку, и все: приедет, приедет.

И тут папа проснулся. Даже не посмотрев еще на соседнюю кровать, он почувствовал, что Идки нет, и вылетел из домика. Он бежал по лесу, звал, оглядывался, прислушивался, снова звал — пока не выскочил к Волге, к обрыву, и остановился, забыв даже крикнуть вновь: “Ида!” Потому что Идка его — вот она: силуэтом на фоне синего неба, к дереву прислонившись, стоит, маленькая, хрупкая, и кажется даже прозрачной. Внизу Волга спокойно накидывала волну за волной на влажный, прохладный песок. Небо разгоралось жарче, после дождя чистое, и было видно, что к пристани приближается маленький пароход. И папа, не сознавая, плакал, но в то же время где-то в глубине себя чувствовал, что все это прямо сейчас застывает в нем, чтобы остаться навсегда — отпечатком травинки на янтаре.

Мир, в который они вернулись через несколько дней, начал меняться и скоро стал совсем другим. И Идка тоже будет меняться: стрижки делать, на телефоне висеть, на каблуках ходить, плакать ни от чего, уходить из дома, возвращаться, снова уходить, — но это другая уже будет Идка, а его, не большая, не маленькая, котик, кролик, малыш, — всегда будет вот эта, на острове, силуэтом на фоне ясного горизонта, и папа вместе с ней всегда — молодой.

Русаков Василий Евгеньевич родился в 1958 году в г. Сланцы Ленинградской области. Окончил Ленинградский Государственный университет (кафедра картографии). Автор пяти поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.

*     *

 *

Так панцирем скрытому страху

Мир сумрачен, сладок и мал...

Догонит ли лань черепаху? —

Ахилл до сих пор не догнал;

И шагом лентяйки и сони

На четверть, на пятую часть

Уходит она от погони,

Чтоб с ланью нигде не совпасть.

И в этом движенье без цели,

Где скорость рассыпалась в прах,

Мы тоже совпасть не сумели,

Своих обогнать черепах…

Одноклассники

1

Ирка Попова курит,

Это, ребята, грустно.

В Вовке Долгове дури

Густо.

Что ж, он военной лепки,

Но в животе излишек,

Впрочем, он парень крепкий,

Автор ученых книжек…

И о себе я должен

Честно признаться — телом

Не Аполлон, а рожей —

Отелло.

Вот и смотрю: Верона,

Страсти, Шекспир, ангина…

С глупой тоской Пьеро на

Радости Арлекина.

2

О. Т.

Ты не то что хуже или лучше,

Чем была… скажи, в каком году?

До сих пор — сплошной несчастный случай…

И других сравнений не найду.

Занята, и каждый день в запарке,

Вся — цейтнот, авария, аврал.

И теперь ты входишь в супермаркет

Словно победивший генерал.

Даже странно, что с твоей походкой —

Ты воображение включи! —

Не сравнили сабель звон короткий

За трофейным шепотом парчи…

*     *

 *

За Винницей чай попросили, достали пирог,

Качаются сосны, и к насыпи рвется лещина,

Движенье обманчиво, наш неподвижный мирок

Спокоен, расслаблен… дрожит занавески морщина

Да стук из-под пола, железный, раскатистый звук, —

Вот явные признаки времени. Физик дотошный,

Что значит пространство, которое вижу вокруг?

Что значит пространство вне замкнутой скуки дорожной?

Как в черную пропасть вчерашнее счастье летит,

Но все так спокойно, все так удивительно скучно…

И поезд поспешный готов утолить аппетит,

Глотая минуты и стыки считая поштучно…

*     *

 *

Там бодибилдинг львов из бронзового теста,

Там Уточкина медный самолет,

Но в Городском саду не встретил я оркестра,

Лишь плещет водомет.

Остапа стертый стул, Утесова скамейка,

И каждый руку статуи потрет.

Не покидает ощущение римейка.

Лишь плещет водомет.

И здесь есть свой фонарь, аптека, но платана,

Софоры нет у нас, акаций, южных лип…

Со станции седьмой Большого (да!) Фонтана

Услышать водомета всхлип

Приехал я. Хотелось. В эту нишу

Тенистую иду — никто не достает,

Как будто на глаза ладонь упала, слышу —

Лишь плещет водомет…

*     *

 *

Если что останется, то не дети

И не внуки-правнуки, жалко все же...

Но стихи, и может случиться, эти,

Что тебе других в этот миг дороже.

Впрочем, не загадывай и не пробуй

Предсказать… молчу, говорю — куда мне?

Нужен ли им памятник меднолобый?

В лопухах тропа иль тропа на камне?

Косари придут и в твою Пальмиру,

Пропадут славяне-евреи-греки…

Но поди верни Аполлону лиру —

Приросла к рукам, приросла навеки…

Ничего, что звуки не слишком громки,

Но и тихий звук нестерпимо жжется.

Не меня — простите других, потомки…

Если что останется — то пожрется…

*     *

 *

Ложишься в часу этак спать во втором

И долго не спишь — заоконные выкрики,

Все это поэзии праздничный гром,

Все — всплески безумные уличной лирики,

Когда с выпускного — и в ночь наобум,

В наш мир после школьной муштры, бестолковщины…

Скажи, ну и кто здесь теперь тугодум?

Теперь, после нудной, бездумной поденщины?

И правильно, все, что учили, — долой!

И вот она, жизнь, — настоящая… кажется,

Что утром другими вернутся домой…

И крутится мысль и никак не уляжется.

И все не расстаться с ушедшим “вчера”,

Им ночь эта — словно второе крещение,

И наша тревога лишь повод: с утра

Смотреть с укоризной на их возвращение.

Жадан Сергей Викторович родился в 1947 году в г. Старобельске Луганской обл. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на немецкий, английский и многие славянские языки. На русском языке вышли книга “История культуры двадцатого столетия” (стихи в переводе И. Сида, 2003) и роман “Депеш Мод” (перевод А. Бражкиной, 2005). Лауреат национальных и международных премий. Живет в Харькове.