“Одни говорят: свобода слова есть. Другие говорят: ее нет. Предложим свой вариант: свобода СМИ в России есть для тех читателей и тех журналистов, кто хочет ее, свободы, и умеет ею пользоваться. <...> Никакая власть не может дать тебе свободы — если ты сам ее не хочешь”.
Базовые ценности в процессах эволюции и деволюции. Интервью Елены Елагиной с Алексеем Машевским. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2008, № 12 <http://magazines.russ.ru/sib>.
Говорит Алексей Машевский: “Я-то глубоко убежден, что в истории действуют очень мощные механизмы, проводниками которых становятся люди, далеко не всегда осознающие, что именно они пытаются сделать. Только отдельные гении, выходя за рамки своего времени, могут посмотреть ему в лицо и увидеть, что же за черты на этом лице явлены. Но не исключаю, что Иосиф Виссарионович кое-что понимал. Он вообще был нетривиальным человеком, таким извращенно-страшным умом. Мне кажется, он довольно осознанно и последовательно реставрировал монархию в России. <...> Но этот эксперимент был очень значимым. И у нас, и в Германии. Значимым в широком культурологическом смысле — он показал, что вернуться напрямую в Средневековье невозможно. История необратима — снова построить некую средневековую соборность не получается, потому что сегодняшний человек — индивидуалист, и он может только симулировать „единомыслие”. Симулировать с убежденностью, с искренней верой в провозглашенные идеалы до тех пор, пока это не касается непосредственных его нужд и личных интересов”.
Алексей Беляев-Гинтовт. “Наступает ясность”. Беседу вел Андрей Фефелов. — “Завтра”, 2008, № 50, 10 декабря <http://zavtra.ru>.
“Так или иначе, премия Кандинского представляет нашу страну. И для меня чрезвычайно важно, что, вне зависимости от личных предпочтений судий, мое искусство получило такое признание. Я всегда хотел выступать от лица большинства. Я ни в коем случае не отделяю себя от страны, от нашего народа”.
“Я рад, что началась дискуссия. Пусть и таким парадоксальным образом. <...> Список претензий ко мне, список обвинений удивительным образом совпадает с претензиями, которые предъявляются сейчас России извне. Это и врожденный тоталитаризм, и систематическое нарушение прав человека, и тяга к неограниченной экспансии. Ко всему этому прибавились обвинения в фашизме, что было для меня полной неожиданностью”.
“Наконец-то я увидел, что Юг России выглядит так, как он должен выглядеть.
Я увидел множество воинов, с каждого из которых можно лепить статую... Ведь мужчина в бронежилете, в портупее, с гирляндой гранат для подствольника, с ножом, пистолетом и пулеметом достоин увековечивания. После этого чрезвычайно жалко и нелепо выглядят безоружные люди на фоне гор, нелепо выглядит небо, в котором нет вертолета, бездарно выглядит горная дорога, по которой не идут российские танки…”
Сергей Беляков. Моя виртуальная премия. Лучшие журнальные публикации в литературных ежемесячниках 2008 года. — “Частный корреспондент”, 2008, 22 декабря <http://www.chaskor.ru>.
“Романы в „Новом мире” поражают неформатностью. Нашумевший „Бренд” Олега Сивуна („Новый мир”, № 10) — вещь интересная, возможно, это лучший дебют года, молодой автор поразил даже искушенных читателей аналитичностью и зрелостью мысли, которые так редко встречаются у его ровесников. Но назвать „Бренд” романом я бы не решился”.
“Очень хороший прозаик [Маканин] схалтурил, написал скучный и плохой роман, но получил за него самую престижную премию. Скучная история”.
Блеск и слепота публицистики. Ответ Владимира Маканина на статью Аркадия Бабченко “Фэнтези о войне на тему „Чечня””. — “Новая газета”, 2008, № 93, 15 декабря.
“Вас, дорогой мой публицист, обманули. Кто это Вам сказал, что, повоевав, Вы знаете, что такое война? Вы, наверное, и что такое жизнь знаете?.. Вам бы не в Чечню, Аркадий, снова торопиться с оплаченным не за свой счет туда-обратно билетом, а сидеть дома, в уединении, в мягком кресле и — главное, Аркадий, — думать, думать! И читать, читать „Асан”...”, — пишет лауреат “Большой книги” молодому ветерану двух чеченских войн.
См. также: Алла Латынина, “Притча в военном камуфляже” — “Новый мир”, 2008, № 12.
Сергей Боровиков. В русском жанре — 38. — “Волга”, Саратов, 2008, № 4 <http://magazines.russ.ru/volga>.
“На днях по телефону между прочим один очень известный современный беллетрист сказал мне, что разочаровался в Гоголе, прямо так и сказал: обнаружил я, что писал-то он не очень… А у меня как раз был открыт 2-й том, начало, там, где о ленивом времяпрепровождении Тентетникова: „…он глядел вместо того на какой-нибудь в стороне извив реки, по берегам которой ходил красноносый, красноногий мартын — разумеется, птица, а не человек; он глядел, как этот мартын, поймав рыбу, держал ее впоперек в носу, как бы раздумывая, глотать или не глотать, и глядя в то же время пристально вздоль реки, где в отдаленьи виден был другой мартын, еще не поймавший рыбы, но глядевший пристально на мартына, уже поймавшего рыбу”. Что это? Что-нибудь чуть близкое к этому можно встретить у другого русского писателя? Помещик отворачивается от зрелища покоса его лугов и глядит на чайку с рыбой в клюве, которая в свою очередь пристально глядит на другую чайку, еще не поймавшую рыбы, которая пристально же глядит на первую чайку ” (курсив мой. — А. В. ).
Мне кажется, что именно так устроены многие стихотворения зрелого Бродского.
Была бы философия, а язык для нее найдется. Борис Гаспаров о гуманитарном культе личности. Беседу вел Алексей Нилогов. — “НГ Ex libris”, 2008, № 46, 18 декабря <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Борис Гаспаров: “Мне кажется, пришло время отложить в сторону как агиографию, так и естественную реакцию на нее („культ личности”) и посмотреть на наследие Юрия Лотмана исторически. Меня сейчас в работах Лотмана привлекают не столько собственно его идеи, сколько их свойства культурно-исторического документа — то, как ярко и сильно в них выразился дух позднесоветской эпохи 1970-х годов, времени глубокой депрессии, но еще не полного распада. Именно 1970-х, а не 1960-х, когда сформировалась и расцвела Тартуско-Московская школа. Тогда, в 1960-е, она шла параллельным курсом с движением идей в мире — удивительным образом, принимая во внимание почти полную физическую изоляцию того времени и недоступность не только человеческих контактов, но и книг, и современного искусства Запада. Я это склонен объяснять тем, что наследие русского модернизма начала XX века — формальной школы, русского соссюрианства, русского авангарда — во многом определяло направление культурного движения как на Западе, так и в России вплоть до конца 1960-х годов. Но на рубеже 1970-х началась радикальная смена парадигмы, для которой прежний заряд и исходивший от него импульс движения был уже недействителен. Впервые по-настоящему почувствовалась отрезанность России от духовного мира XX века. Лотмановская „типология культуры” видится мне сейчас как героически-доморощенная попытка отыскать новый путь в потемках, без естественной поддержки со стороны культурной „семиосферы” (разрозненные книги и журнальные номера, по случаю попавшие в руки, обрывки чьих-то идей и речей, что-то украдкой увиденное и услышанное на „закрытых просмотрах” — не в счет).
Я употребляю слово „доморощенный” не в уничижительном, а в точном этимологическом значении; Уитмэн — доморощенный поэт, Мусоргский — доморощенный композитор. Доморощенность неуклюжа, сбивчива, рисунок ее смазан. Работы Лотмана 1970 —
1980-х годов трудно поставить в один ряд с Лаканом, Бартом, Дерридой, Гирцем. Удивительно верно найденные новые ходы то и дело срываются в овраги псевдогегельянской бинарной „диалектики”, глубокий анализ и захватывающие импровизированные а1 propos соседствуют с механически-привычными интеллектуальными жестами, даже предрассудками. Но эти свойства — залог оригинальности и, быть может, возможности творческой регенерации в будущем. Однако не делая никаких прогнозов, что мне кажется бесспорным сейчас, так это то, что осмыслить культуру советских 1970-х годов, и притом осмыслить ее в мировом контексте, без Лотмана невозможно”.
