выжженной нашей лужайки
маленькую тавриду! —
Забытье в канавке,
а у забора — сеча.
Конец мифа
Остались Маша, и Сережа,
и Оля.
Бабушка и ты.
А голос крови — он все реже. А больше кто еще? Никто.
Остался только голос края
неназванного,
где без слез
она летит, как будто знает, сквозь трудный воздух-плексиглаз —
душа
случайная родная
услышала невнятный зов —
а ночью звезды собирают в корзины из горячих лоз.
В поле
А. Сумеркину
Пришей пуговку обметай петельку.
Стоит пугало среди поля
как само себя видит в телике.
Мимо трейлеры фуры, тракторы,
трАх-тах, трАх-тах-тах мотороллеры,
— а в фарватере в пыльном ветере
стоит пугало пять пуговок:
одна в две дырочки три в четыре
а одна с обломанным уголком от наволоки.
После полудня туч наволокло —
наволок волов всадников голов —
на восток несет стадом войском.
Как пажааалустаа — эхо донеслось
ворон кинулся Но не пролилось ничего —
поле сжалось да лес придвинулся.
К северу
не оглядывайся как прокричит
триста семь триста следом восьмому перестраиваясь в длинную
V с острием к востоку
запятая
под мокрым плащом громового оттенка
забывая
теплую в чаще утробу пруда
у"же
каждой осенью под колеблемым панцирем ряски
вздымание звездчатой изумрудной
дрожание слизи
не раздумывай где зимовать зимовать
отзывается триста девять последний в ряду
о сквозной треугольник Паскаля дай пойду посмотрю еще раз
дай сочту
все три тысячи тундровых гуру
Страх
ну боюсь — да — тронуть кору под ней гром дробь
не хочу я дурить кровь
дарить гроб
пойми таволга так бежит к пойме полнит ров
как полн о уж провалов полнила
прости Го
ведь не мой а хотя бы и мой был
ну как трону крыло от грозы мокро
молнией бело
не в орла корм вода ведь ну как войду
как войду воля твоя как пробью
в крыле дыру
* *
*
а как там будет так уж не помнится
как будто не будет
как вылюбишь так оно вновь наполнится
как светом бред
уйду сбегу сойду пока не поздно ведь
пока не добела
не все ведь до конца до краю вон доведь
в пешки сбегла
пока не полностью не мы не выпиты
сомкни створки страсть
сбеги уйди на волю выкипи
не трать не трать
пешком по лугу хорошо мне снизу вверх
где ты летишь сам-друг
на страсти облачны тысячны туч заварух
на вышний луг
на великолепье крыл твоих внутренних
изнанку словьих снов
на махом машучи ночных ли утренних
но темных слов
ведь ты все знаешь сам она и вглубь не вещь
как ни была б родна
как ни люби ее вовек не вылюбишь
как день до дна
Присутствие
Один — что снадобье, что миру мумиё,
другой — как на забор идет бодливо — и тпру, и ну,
взрывая перегной —
и комья нервные направо и налево,
с корнями и травой
— и все связалось вдруг и назвалось.
А тихое присутствие мое
не вызывало ни шторма, ни прилива,
и ничего пока не взорвалось,
и слава Богу.
Папа, мама, я
Образцов Александр Алексеевич родился в 1944 году. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Издал несколько десятков книг. В разных городах страны поставлено более тридцати пьес. Лауреат премии им. С. Довлатова. Печатается в журналах “Новый мир”, “Нева”, “Звезда” и др. Живет в Санкт-Петербурге.
1. Папа
Папа стоял на платформе среди людей, которых я покидал.
На мне была красная клетчатая ковбойка и серые брюки. Я стоял рядом с проводницей. Я все еще не верил, что это не игра.
Когда я через пятнадцать лет написал стихи по этому поводу, я придумал, что я курю при прощании. Это неправда. Я начал курить не скоро, на третьем году службы. Но состояние отъезда предполагало заполнение пауз.
Чем можно заполнить паузу, если глупый шестнадцатилетний сын после окончания школы едет через всю страну куда-то там “поступать”? Как он думает “поступать”? Он хотя бы предполагает то, что “поступление” — это чрезвычайное событие для всей семьи, что это не меньше, чем свадьба или похороны? Если этого не предполагает сын, то предполагает ли это его отец?
Нет, не предполагает.
Папа думает в это время, глядя на меня снизу вверх, с платформы, что один сын, похоже, свалился с шеи. И тут же обзывает себя негодяем.
Но вряд ли. И не думает он о том, что сын свалился с шеи.
Просто ему грустно. Сын уезжает. Как видно — навсегда.
Конечно, когда-то приедет на каникулы (если поступит). Или в отпуск, если не поступит.
Да, на каникулы он приедет, куда я денусь, думает папа, а вот в отпуск… вряд ли. Где такие деньги?..
И здесь у папы рождается мысль о том, что поступление можно поощрить оплатой плацкартного билета туда и обратно за 150 рублей новыми, а за непоступление наказать неприглашением.
Хотя, на мой сегодняшний взгляд, разве поступивший сын хуже непоступившего?..
2. Поцелуй
В комнате было темно по-зимнему и холодно — это я успел заметить, просыпаясь, прежде чем сообразил, что меня разбудило. На кухне или в общей комнате — я, подняв голову, понял, что на кухне, — пронзительно, режущим плачем, заливаясь, причитая и не смолкая, кричал кто-то. Я вначале не придал никакого значения тому, что в спальне сидели две или три женщины, как бы ожидая чего-то, и с раздражением, испуганно и громко спросил:
— Кто это?
Одна из женщин торопливо ответила:
— Это Надя. У нее мать заболела.
— Так что же она... — как будто успокоился я, все еще не понимая ничего и думая, что понял, но нехорошо все это было. Я не знал, что нехорошо. То, что у домработницы Нади заболела мать, я принял на веру, и ее крик раздражал меня, потому что я был еще во сне и помнил, что сон был хороший, и я хотел вернуться в тот сон.
— Саша… — строго и неуверенно сказала Надежда Павловна, мамина подруга, жена главного геолога. Она подошла к моей кровати.
Всё это я запомнил, но — потом, я запомнил даже ее серую пуховую шаль, лежащую на плечах, и по-особенному скорбно сложенные губы.
