Через пару часов Андрей, Эдик-Ленин и я сидели на перевернутой лодке на диком пляже Северодвинска и пили водку. Между нами на перевернутом днище находились и наши сотоварищи — пластиковые стаканчики и разорванная упаковка с нарезкой.
Был час отлива. Вдали темнело море, солнце тускло освещало дюны, сосны и красную звезду чьей-то героической могилы, расположенной прямо на пляже.
— А я бы хотел, чтоб меня похоронили у моря, — сказал я. — В песке. Для трупа — это, наверно, нехорошо, и яма размывается, зато красиво: могила на берегу моря.
— В порядке все будет с гробом, — сказал Эдик. — Как с этой лодкой. Она уже несколько лет здесь. От влаги гниет, конечно. Но и просолилась. Крепнет, однако. Вот такая, блин, диалектика… — Он погладил по корявой древесине.
Лодка мудро улыбалась каждой трещиной и щелью.
— Да хер с ним со всем! — сказал Андрюха. — Наливай!
— Не хочешь Юле позвонить? — спросил я.
— Да хер с ней, с Юлей… А ты?
— У меня же мобильник свистнули. Забыл?
— Надо заблокировать, — сказал Эдик рассудительно.
— Надо, — сказал я.
— Спасибо тебе, Серега! — сказал Андрей. — Я думал, только осенью Катю увижу. А получается — на днях! Уволили, Серега, из-за тебя уволили, не переживай, брат. Зато я свободен теперь! Свободен, понятно вам? Я к дочке теперь в Гатчину поеду! Я ж не дурак: пока работа была, денег подкопил. Приеду, дом сниму, в школу учителем пойду. Глядишь, свою Катю учить буду…
Тем вечером я уезжал.
Закат, похожий на сок брусники, тянулся над болотами. Проводником в вагоне был пьянчуга-старик, который путешествовал с черным отъевшимся котом. На остановках у поезда толпились белые тощие собаки. С платформы я увидел кота, который выглядывал в окно. Собаки глядели снизу вверх и жалко тявкали, словно бы кота прося о помощи.
Кот смотрел на них сквозь стекло, чуть раздуваясь.
Я ехал в Москву и знал: завтра Северодвинск покидает мой друг.
При мне он купил билет до Питера, откуда отправится в Гатчину.
Куда ни посмотришь
Анна Гедымин
КУДА НИ ПОСМОТРИШЬ
Гедымин Анна Юрьевна — поэт, прозаик, детский писатель. Родилась в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор пяти стихотворных сборников, лауреат литературных премий. Живет в Москве.
* *
*
Грохот. Крики.
Солнце над стройплощадкой
Никогда не садится.
А я думала, что лебёдка —
это такая птица.
А я спрашивала у прораба:
“Не часть ли вы
Той мечты — с пожизненным стажем?”
Вот увидишь, мы будем счастливы.
А дом будет светел и стоэтажен.
И так далее — на века, навсегда,
Как уже обещали когда-то.
Потерпи!
Звуки стройки — это, в общем-то, ерунда
По сравненью с песней солдата.
* *
*
И воскликнешь
посреди пустынного мира:
Господи!
Сотвори мне кумира!
Не обязательно в славе и во плоти —
Хоть какого-нибудь!
Хоть прежнего возврати!
Но раздастся в ответ,
прошуршит дождём по траве:
Чем кумира в округе искать,
заведи царя в голове!
* *
*
Меркнет ли день, заживает рана
Иль подступает апрель морозно,
Смерть говорит: “Никогда не рано”,
Жизнь говорит: “Никогда не поздно”.
Снова черемухи мир затопят,
Разом иссякнут снега и льдины...
Жизнь успокаивает — смерть торопит.
Что же ты выберешь, подсудимый?
Вроде и нет роковой приметы,
Мир дружелюбен и полон дремы.
Что ж ты то ленишься, как бессмертный,
То вдруг спешишь, как приговоренный?..
Месть Тамерлана
Валентину Резнику
Где нам древних понять!
Ведь, в конце концов,
Нам давно на святыни плевать.
Но послушай все же...
Стаи гонцов
Созывали тучную рать,
Чтобы выкрикнул баловень всех грехов:
“Если мой потревожат прах,
Не поздней, чем до утренних петухов,
Разольется над миром страх!
Будет горе на множество лет и стран,
Небо вычернят облака!..”
Так сказал Тамерлан.
И усоп Тамерлан.
И без снов пролежал века.
Осторожное время, мудрей совы,
Тихо здесь совершало путь...
Но пришли археологи из Москвы
В неприступный склеп заглянуть.
Самый младший русым был, молодым,
Старший с виду вроде бурят.
Пили чай зеленый,
Пускали дым
И не ведали, что творят.
Но сходились узбеки со всех сторон.
Но закат был в тот вечер вял.
Но вселенский ужас,
Вселенский стон
В черно-бурых глазах стоял.
Все окончилось за полночь.
Как пятак,
Прикатилась луна в зенит.
И сказал самый младший:
“Что-то не так —
Люди стонут, в ушах звенит...”
А приятель, зевая:
“Да ну их, плюнь!
В самом деле — чудной народ...”
Было двадцать второе.
Месяц — июнь.
На земле — сорок первый год...
1989
* *
*
Ты посмеялся бы надо мной,
Если б узнал.
Но порой осенней —
Как я боюсь за тебя, родной! —
Обид твоих, насморков, потрясений.
Нас не разлить никаким дождем,
Сдвоен наш путь, словно залп двуствольный...
Только куда ж мы опять идем
По жизни этой высоковольтной?..
* *
*
А порой, опостылев самой себе,
Убегаю — плевать, что дела важны, —
Побродить среди лета и тишины,
Помолчать не бессмысленно — о судьбе.
Там, где вечер — к закату почти тверез
И уж точно — спокоен и говорлив, —
Добывает из неба немного слез,
Чтобы шелест приятный — и на полив.
Там о вечности думать — напрасный труд,
Так она осязаема и легка.
Ведь куда ни посмотришь — в небо иль в пруд, —
Натыкаешься взглядом на облака.
Моцарт в три пополудни
НАТАЛИЯ СОКОЛОВСКАЯ
*
Моцарт в три пополудни
Маленькая повесть
Соколовская Наталия Евгеньевна родилась в Ленинграде. После окончания Литературного института жила в Грузии, переводила грузинскую поэзию. В 1992 году вернулась в Санкт-Петербург. Автор трех поэтических книг: “Природа света” (1985), “Незапечатанные письма” (1988), “Ангелы навсегда” (2003), автор романа “Литературная рабыня: будни и праздники” (2007, вышел под псевдонимом Наталья Сорбатская, удостоен премии им. Н. Гоголя). В “Новом мире” (2009, № 2) напечатана повесть “Дворник Люба” из цикла “Третий подъезд слева”, куда входит повесть “Моцарт в три пополудни”.
