\\589// Еще спросишь: где для спасения не знающих закона Господня он был чужд закона, как будто и сам он был без закона? В Афинах, где в силе было нечестие, смотри, как он начал свою проповедь. Проходя, говорит он, и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу» (Деян 17, 23). И когда он стал говорить речь о их суеверии, так как будто и сам был чужд закона, то по поводу этой языческой надписи предложил им веру в Христа, говоря: Сего–то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. И после, как будто он вовсе не знал закона Божия, захотел лучше привести стих языческого поэта, нежели изречение Моисея или Христа, говоря: как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы Его и род» (Там же, 28). Итак, когда он стал убеждать их свидетельствами их же, которых они не могли отвергнуть, то подтверждая ложным истинное, прибавил: итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого (Там же, 29). А немощным он был для немощных тогда, когда по снисхождению, а не по повелению, позволил вместе быть тем, которые не могли воздерживаться (1 Кор 7, 5, 6); или когда, питая коринфян молоком, а не твердой пищею, по словам его, был он у них в немощи, и страхе, и трепете великом (1 Кор 3, 2). А всем был для всех, чтобы всех спасти, тогда, когда говорит: кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест (Рим 14, 3); выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше (1 Кор 7, 38). И в другом месте говорит: кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2 Кор 11, 29). И таким образом он исполнил то, что заповедовал коринфянам: не подавайте соблазна ни иудеям, ни еллинам, ни церкви Божией, так как и я угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись (1 Кор 10, 32, 33). Без сомнения, бесполезно было обре-\\590//зывать Тимофея, стричь голову, совершать иудейское очищение, ходить босиком, приносить законные жертвы, но он все это сделал, заботясь о спасении их; потому что он не искал своей пользы, но пользы многих, чтобы спаслись. Хотя это сделано для Бога, однако не чуждо притворства. Ибо кто законом Христовым умер для закона (Моисеева), чтобы жить для Бога (Гал 2, 19); кто правду законную, в которой безупречно пребывал, почел тщетою, и все почитал за сор, чтобы приобрести Христа (Флп 3, 7, 8), тот не мог с искренним расположением сердца совершать дел закона (Моисеева); нельзя верить, чтобы тот, кто сказал: если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником (Гал 2, 18), стал делать то, что сам осуждал. Притом не столько ценится само дело совершаемое, сколько расположение совершающего, так что некоторые находили, что истина вредила, а ложь приносила пользу. Когда царь Саул спрашивал слуг о бегстве Давида и говорил: неужели всем вам даст сын Иессея поля и виноградники и всех вас поставит тысяченачальниками и сотниками, что вы все сговорились против меня, и никто не открыл мне, когда сын мой вступил в дружбу с сыном Иессея; то Доик Идумеянин не истину ли открыл, говоря: я видел, как сын Иессея приходил в Номву к Ахимелеху, и тот вопросил о нем Господа, и дал ему продовольствие, и меч Голиафа Филистимлянина отдал ему (1 Цар 22, 7—10). За эту истину он заслужил истребление из земли живых, и о нем пророк говорит: за то Бог сокрушит тебя вконец, изринет тебя и исторгнет тебя из», жилища (твоего) и корень твой из земли живых (Пс 51, 7). Итак, за обнаружение истины он навсегда, исторгается из той земли, в которой блудница Раав со своим родством насаждается за ложь (Нав 2). Также и Самсона ложь сохраняла, а истина, безрассудно открытая нечестивой жене, погубила; потому что он не исполнил пророческое повеление: от лежащей на лоне твоем стереги двери уст твоих (Мих 7, 5).

\\591//

Представим также некоторые примеры из наших почти ежедневных приключений, коих при всей осмотрительности никогда не можем избежать так, чтобы не быть вынужденными волею или неволею допустить их. Спрашиваю: что следует делать, когда пришедший брат полюбопытствует, будем ли мы обедать вечером, между тем как мы предположили отложить обед до завтра, нужно ли скрывать пост и утаивать добродетель воздержанности или объявлением истины обнаружить? Если скроем, чтобы исполнить заповедь Господню, которая повелевает явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне (Мф 6, 18); еще: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф 6, 3), то мы, конечно, солжем. Если же обнаружим добродетель воздержания, то справедливо поражает нас евангельское изречение: истинно говорю вам, что они уже получают награду свою (Там же, 16). Если кто решительно отказывается принять поднесенный братом стакан, который тот, обрадовавшись приходу его, покорно просит принять, то брату, ставшему на колена и повергшемуся на землю, который думает, что только этим делом исполнит долг любви, — правильно ли будет даже с отягощением себя повиноваться или устоять в твердости своего слова и намерения?

Герман. В первом примере, по нашему мнению, полезнее скрыть нашу воздержность, нежели обнаружить перед любопытствующими; по этой причине и мы признаем неизбежную ложь. А во втором нам нет никакой

\\592// необходимости лгать: во–первых, потому, что доставляемое услугами братьев мы можем отвергнуть так, чтобы не связывать себя никакими узами решимости; во–вторых, потому, что, однажды отвергнув, мы можем непоколебимо остаться при своем определении.

Иосиф. Такая решимость, без сомнения, бывает в тех монастырях, в которых, как говорите, положены начала вашего отречения от мира. Настоятели их обычно свою волю предпочитают угощению братьев и исполняют то, что однажды предприняли в уме. А наши старцы, о вере которых свидетельствуют знамения апостольских добродетелей и которые все делают больше по духовной рассудительности, нежели по суровому упрямству, думали, что снисходительные к немощам других, собирают гораздо больше плодов, нежели те, которые остаются в своей решимости; и полагали более высокой добродетелью — лучше скрывать свою воздержность необходимой и смиренной ложью, нежели обнаруживать ее гордым объявлением истины.

Авва Пиаммон после двадцати пяти лет постничества, приняв без колебания принесенные ему одним братом ягоду и вино, лучше захотел тотчас вкусить принесенное, нежели обнаружить добродетель никому неизвестной воздержности. Если мы хотим рассмотреть также и то, что, не колеблясь, сделали наши старцы, которые удивительные свои добродетели или свои действия, которые необходимо бы в собеседовании обнаружить для наставления младших, обычно прикрывали именем дру-\\593//гих лиц, то что другое можем в этом находить, как не явную ложь? Также, если бы и мы имели что–нибудь достойное предложить младшим для возбуждения веры, то, конечно, мы без опасений последовали бы такой прикровенности. Ибо правильнее будет под таким видом солгать, нежели для неразумного соблюдения истинности непристойным молчанием скрыть то, что могло бы послужить к назиданию слушающих, или высказать суетность вредного тщеславия, если станем говорить истину от своего лица. Этому научает нас и апостол, который величие своих откровений захотел изобразить от лица другого, говоря: знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне тела ли — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке…, что он восхищен был в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор 12, 2—4).