В 1914 г. мы отправились в Лахор, где отец должен был выхлопотать пенсию, лично явившись в Казначейство. С этого дня и до получения мной первой должности в 1923 г., мы жили там и зимой, и летом. Там я окончил среднюю школу и проучился два года в колледже, именно там на мою долю выпали первые жизненные испытания. Мы жили в бедности, и я не мог рассчитывать на уроки с частными репетиторами — матери удавалось с трудом наскрести денег лишь на школьные учебники и одежду. Не имея возможности покупать другие книги, в двенадцатилетнем возрасте я все же ухитрился прочесть сокращенный вариант «Тысячи и одной ночи» на урду, случайно наткнувшись на эту книгу в доме моей тети. Книга пробудила во мне жгучий интерес к волшебным сказкам, приключенческой и романтической литературе. В четырнадцать лет я стал читать книги на английском языке, начав с коротких рассказов, и вскоре стал с жадностью проглатывать все повести и романы, попадавшие мне в руки. От романов я перешел к чтению научно-популярной литературы и книг по философии, которые брал в нашей маленькой библиотеке. Я читал запоем, мой развивающийся ум жадно отыскивал ответы на вопросы, которые порождали во мне наблюдения за тем небольшим мирком, в котором я тогда жил, и отзвуки того большого мира, о существовании которого я знал из книг по географии.
Я воспитывался в религиозной атмосфере, которую поддерживала в нашем доме мать, свято верящая в существование каждого из богов своего многочисленного пантеона, Она вставала еще до рассвета, чтобы отправиться в храм и успеть возвратиться домой с первыми лучами солнца и управиться с домашними делами — в том числе, вовремя приготовить мой скромный завтрак. В раннем детстве я разделял ее бесхитростную веру — нередко даже жертвовал утренним сном, чтобы сопровождать ее в храм. Затаив дыхание, слушал я рассказы о сверхчеловеческих подвигах Кришны, когда дядя со стороны матери читал нам вслух свой любимый перевод «Бхагавадгиты», знаменитой книги индийской мифологии, где описывалась история о воплощениях бога Вишну в человеческом облике. Согласно распространенному верованию, Кришна поведал высокое учение «Бхагавадгиты» на поле битвы воину Арджуне перед началом эпической войны Махабхараты. Поражаясь невероятным, сверхчеловеческим подвигам, описанным с удивительными подробностями, и дав волю детскому воображению, я уносился в фантастические миры, ни на минуту не сомневаясь в правдивости рассказа, мечтая развить в себе такие же сверхчеловеческие способности.
Информация, полученная мной из школьных учебников, а главное, при чтении иной литературы, сыграла роль фильтра, очистившего мой мозг от всех этих фантастических представлений, заменив их более реалистичной картиной мира. Порой совпадение моей смутной догадки, которую я, как ни пытался, никак не мог выразить, с четко сформулированной мыслью автора книги приводило меня в столь сильное возбуждение, что я вскакивал с места и, отбросив книгу, мерил шагами комнату, чтобы успокоиться и продолжить чтение. Мой ум формировался в здоровой атмосфере прочитанной литературы. Развивались мои врожденные представления о природе вещей под влиянием великих мыслителей, чьи идеи я впитывал в себя как губка. Прежде чем я окончил первый курс колледжа, чтение книг (особенно работ по астрономии и естественным наукам) наряду с моими собственными развившимися идеями привело к тому, что я стал на путь, в корне отличный от того, которому следовал в детстве, — я стал настоящим агностиком, полным сомнений и скепсиса по поводу экстравагантных и иррациональных представлений религии моих предков.
Покинув уютную гавань простой религии, привитой мне матерью, мой ум никак не мог найти пристанища, бросаясь от одной идеи к другой и отвергая их все одну за другой. Бессистемные занятия сделали мой ум беспокойным и дерзким. Не читая ни религиозной, ни духовной литературы, способной уравновесить влияние материалистических взглядов, проповедуемых учеными, я безоговорочно принял их точку зрения и овладел их аргументацией столь искусно, что в колледже мало кто из сторонников противоположных воззрений мог вступить в спор со мной. И хотя я в то время не изучал никакой религии, не практиковал ни одного из методов по обретению непосредственного духовного опыта, не посвящал себя систематическому изучению ни науки, ни философии (не считая чтения тех разрозненных научно-популярных книг, которые так будоражили мой юный ум), я ни в одной философской, научной или религиозной книге не мог найти удовлетворительных ответов на не дающие мне покоя вопросы и проблемы. Более увлеченный разрушением, чем созиданием, в конце второго года обучения в колледже я читал без устали, отдавая предпочтение библиотеке перед классной комнатой. Провал на экзаменах в конце 1920 г. привел меня в чувство. Шок провала уничтожил одним ударом «неприступную» крепость интеллектуального скептицизма, которую я воздвиг вокруг себя на основе незрелых суждений.
Но я не смирился и не впал в уныние, а решительно свернул на путь, наиболее соответствующий моей природе. В то время я и представить не мог, что ждет меня впереди, как не может ни один, даже самый умный человек предположить, что ожидает его на сверхсознательном плане. Утратив иллюзии, я обратился к Йоге, но не как к средству исправить последствия своей нерадивости, а как к практике, открывающей жаждущему уму возможность проверить недоказуемые истины, проповедуемые религией. Однако в течение семнадцатилетней практики (с семнадцати до тридцати четырех лет) ничего ощутимого не произошло, и в мою душу стали закрадываться сомнения в ценности избранного мной метода.
Даже после того, как духовный настрой ума пришел на смену хаотическим воззрениям, критическая черта, присущая моему характеру, не исчезла полностью. Я был не из тех, кого могут удовлетворить туманные видения, таинственные символы и мистические знаки. Вспышки света перед глазами, следующие за темнотой, шум в ушах, вызванный давлением на барабанные перепонки, странные ощущения в теле, связанные с нервным истощением, полугипнотиче-ское состояние, в которое я впадал после длительной концентрации, странные видения и фантомы, являющиеся в момент напряженного ожидания, и подобные явления — все это не производило на меня никакого впечатления. Благодаря длительной практике я, безусловно, в совершенстве научился подолгу удерживать ум в неподвижном состоянии и поддерживать состояние поглощенности, долгое время не испытывая при этом дискомфорта. Но это само по себе не могло служить доказательством развития сверхъестественных способностей или успехом на пути к достижению избранной цели.
Изучение древних текстов и литературы, посвященной другим религиям, не могло унять беспокойства моего характера и насытить жажду духа к критическому исследованию. Случайные отрывки из учений пророков и изречения мудрецов, находя отклик в моей душе, ни в чем не убеждали мой бескомпромиссный интеллект. Сам факт существования различных мировых религий (дошедших до нас от мудрецов или вдохновенных пророков, которые утверждали, что получили знание от Творца) — факт существования религий, столь разительно отличающихся друг от друга своими взглядами, обрядами, ритуалами, космогонией и даже основными тенденциями, казался мне достаточным основанием для серьезных сомнений в том, что откровения исходили от Бога, а не были плодом ума выдающихся людей своего времени, случайно соприкоснувшихся с высшим, но все же не абсолютным планом сознания. Полное уничтожение наукой (даже на заре ее существования) цитаделей устаревших религий, особенно их космологического аспекта, с моей точки зрения, делало беззащитными перед нападками окрепших уже критиков и другие стороны этих религий. Но и сама наука, принесшая столь большую пользу человечеству и являющаяся прекрасным орудием на поле битвы с религиозными догмами, не в состоянии управлять там, где главную роль все же играет вера. Столкнувшись с загадкой бытия, которая становилась все неразрешимее, наука по мере своего развития никак не может дать ответы на вопросы, лежащие вне сферы ее применения.
