Я начал практиковать медитацию с семнадцати лет. Провал на выпускных экзаменах в колледже, из-за которого я не смог поступить в университет в том году, произвел переворот в моем юном уме. Я был не столько расстроен провалом и потерей целого года, сколько мыслью о том, какую боль я причиню этим своей матери, которую столь горячо любил. Дни и ночи я терзал свой ум, пытаясь найти правдоподобное объяснение своего провала — объяснение, способное хоть отчасти смягчить горесть известия. Она была так уверена в моем успехе, что мне не хватало смелости одним махом лишить ее иллюзий. Я был примерным учеником колледжа, занимавшим в нем почетное место, но вместо того, чтобы посвятить свободное время подготовке к экзаменам, я читал книгу за книгой из школьной библиотеки. Слишком поздно я понял, что некоторые предметы не знаю вообще, и у меня нет никаких шансов сдать экзамены. Прежде я никогда не испытывал позора провала. Учителя всегда высоко отзывались о моих способностях, и сейчас я чувствовал крайнюю подавленность при мысли о матери, привыкшей гордиться моими успехами и уверенной в блестящем будущем своего сына.
Ей, родившейся в деревне в семье богобоязненных крестьян-тружеников, было предназначено судьбой стать подругой человека значительно старше ее, родившегося в Амритсаре, расположенном в шести днях езды на поезде (тех времен) от ее родных мест. Беззаконье, царившее тогда в стране, заставило одного из моих предков сказать «прощай» своим родным краям с прохладным климатом и отправиться на поиски пристанища на безводные засушливые территории далекого Пенджаба. Здесь, сменив одежду и язык, мои прадед и дед жили в добре и мире, как и другие, подобные им, беженцы, изменившие все привычки и уклад жизни, но не религиозные обряды и легко узнаваемые лица кашмирских браминов. Мой отец, с его глубокой склонностью к мистике, будучи уже немолодым человеком, решил возвратиться на землю предков, чтобы жениться и обосноваться там. Даже в период своей наиболее активной мирской жизни он проявлял неизменный интерес к йогам и аскетам, славившимся своими оккультными способностями и, не зная устали, прислуживал им, чтобы узнать секрет их чудесного дара.
Он свято верил в традиционную школу религиозной дисциплины и в Йогу, сохранившуюся в Индии с глубокой древности, — Йогу, которая (наряду со многими факторами, помогающими добиться успеха) оставляет почетное место для добровольного отказа от мирских богатств и устремлений, отказа, необходимого, чтобы помочь уму, сбросившему цепи, удерживающие его на земле, нырнуть в собственные неизмеримые глубины, не потревоженные желанием и страстью. Подобное поведение прославлялось еще в Ведах. Его примером служили сами вдохновенные авторы ведических гимнов и прославленные провидцы Упанишад, продолжившие традицию древнего индоарийского общества оставлять суетную жизнь в зрелом возрасте пятидесяти лет и старше и отправляться в леса (иногда в сопровождении супруги), чтобы жить в затворничестве, посвятив остаток жизни беспрерывной медитации и молитве — прелюдии великого и мирного исхода.
Подобные примеры всегда вызывали в Индии глубокое восхищение бесчисленных мистически настроенных последователей и последовательниц, и даже сейчас сотни отцов семейств (весьма благополучных и преуспевающих с мирской точки зрения), достигнув преклонного возраста и простившись со своими уютными домами и почтительными потомками, отправляются в отдаленные места отшельничества, чтобы провести остаток дней в умиротворенном духовном поиске вдалеке от суетного и беспокойного мира. Мой отец, горячий поклонник этого идеала древности, после двенадцати лет семейной жизни принял решение провести остаток жизни в отшельничестве. Это решение было отчасти вызвано трагической смертью его первенца в пятилетнем возрасте. Добровольно оставив правительственный пост, приносивший немалый доход, он удалился от мира, чтобы уединиться с книгами, когда ему еще не было пятидесяти лет, и вся ответственность за дом и семью легла на плечи его молодой малоопытной жены.
Она ужасно страдала — отец удалился от мира, когда ей еще не было двадцати восьми лет и на руках у нее оставалось трое маленьких детей — две дочери и сын. То, как она вырастила нас, с какой преданностью и самозабвением она ухаживала за отцом (не обмолвившимся с тех пор ни единым словом ни с кем из нас), умудрившись сохранить при этом доброе имя семьи, можно воспеть как образец беспримерного героизма, неуклонной преданности долгу и кристальной чистоты полного самоотречения.
Я чувствовал себя убитым. Как смогу я взглянуть ей в глаза, признаться в своей слабости? Сознавая, что из-за отсутствия самоконтроля, я не оправдал возлагаемых на меня надежд, я решил оправдать себя в материнских глазах иным способом. Но, чтобы искоренить в себе пагубные наклонности и научиться контролировать поведение, мне необходимо было научиться подчинять собственный ум. Приняв это решение, я стал искать способы его реализации.
Чтобы добиться успеха, необходимо было, по крайней мере, обладать хоть какими-то знаниями о способах подчинить свою бунтарскую натуру. И я прочел несколько книг по развитию личности и контролю ума. Из всей массы сведений, собранных в этих трудах, я обратил внимание лишь на две вещи: концентрацию ума и воспитание воли. Я начал практиковать и то, и другое с юношеским энтузиазмом, отдавая этому все свои силы и подчиняя все желания, чтобы достичь цели в кратчайшие сроки. Зная, что неспособность к самоограничению привела меня к тому, что я, пассивно поддавшись желанию, стал читать художественную литературу вместо сухих и сложных школьных учебников, я решил закалить свою волю, начав с малого, а затем ставя перед собой все более крупные задачи. Я ломал себя, выполняя неприятные и тяжелые задания, против которых восставала моя свободолюбивая натура, пока не начал ощущать себя ее полным хозяином, неспособным вновь пасть легкой жертвой соблазнов.
От контроля ума до Йоги и оккультизма — один шаг. Переход от чтения книг, посвященных первому предмету, до изучения духовной литературы (включая беглое ознакомление с некоторыми оригинальными текстами), произошел почти незаметно. Страдая от своей первой жизненной неудачи, мучаясь угрызениями совести, я чувствовал все возрастающее отвращение к миру с его запутанными отношениями, приведшими к этому унижению. Постепенно желание отказа от мира стало разрастаться во мне, и я стал искать путь с честью уйти от неурядиц жизни, найдя уголок для тихого и замкнутого существования. Во время этого острого внутреннего конфликта тихое послание «Вхагавадгиты» оказало на меня глубокое и благотворное воздействие, умерив жар воспаленного ума картиной вечной и мирной жизни в гармонии с Бесконечной Реальностью, стоящей за миром явлений, где перемешались радость и боль. Таким образом, желая достичь успеха в мирской жизни, исключив возможность провала из-за недостаточной решимости, я совершенно неожиданно ударился в другую крайность: очень скоро я стал упражнять свою волю и практиковать медитацию не для достижения сиюминутных целей, а для продвижения в Йоге, даже если это потребует принесения в жертву всех моих мирских планов.
Мои мирские амбиции угасли. В этом юном возрасте, когда человек склонен попадать под влияние грез и идеалов, а не руководствоваться практическими рассуждениями; когда он смотрит на мир сквозь розовые очки, боль и несчастье, встречающиеся на каждом шагу, подчеркивая контраст между тем, как все есть на самом деле, и тем, как должно быть в идеале, способны изменить направление мысли самых чувствительных натур. Все это оказало на меня двоякое воздействие: сделало меня большим реалистом, грубо стряхнув с меня розовый оптимизм, основанный на мечте о безболезненном, легком существовании, и в то же время сделало несгибаемым мое намерение во что бы то ни стало отыскать подлинное, а не приобретенное за счет других счастье. Часто, уединившись в тихом месте на лоне природы или в своей комнате, я вел сам с собой беседы о преимуществах и недостатках открывшихся передо мной перспектив. Всего несколько месяцев назад в мои честолюбивые планы входила подготовка к карьере, позволяющей жить безбедно, наслаждаясь удобствами, открытыми представителям высших классов. Сейчас же я решил вести умиротворенную жизнь, не знающую мирской суеты и беспрерывной борьбы. «Зачем, — говорил я себе, — привязываться к вещам, которые все равно должен буду оставить, возможно, с большой неохотой и болью, когда смерть вонзит в меня свой меч? Почему бы не жить, довольствуясь немногим, посвятив время и сбереженные силы обретению нетленных ценностей, которые останутся со мной навсегда?».
