Когда его затягивали в болото непротивления, в интеллектуальные чиновничьи игры, в тыловую псевдоэлитарность, он, уже почти сломленный, почти согласившийся, почти ушедший в эту тыловую элитарность, вдруг, как ванька-встанька, поднимался во весь рост своими фронтовыми, офицерскими, сопротивленческими главами в романах "Берег", "Выбор"

Он продирался все эти годы сквозь приторные ласки тыловых лакеев, сквозь удушливые объятья бюрократического режима, сквозь многопудовую тяжесть премий и должностей, превращающих его в одного из творцов секретарской литературы. Эта тяжесть полностью сломала и уничтожила немалые дарования таких писателей, как Георгий Марков, Николай Тихонов, она приглушила критическую смелость Феликса Кузнецова. Эта тяжесть оказалась несущественной лишь для изначально бездарных чаковских и ананьевых, алексиных и шатровых. Она давит только таланты На помощь приходила только сила русского слова. Боевой офицер Юрий Бондарев, как никто другой из писателей конца ХХ века, чувствовал красоту и силу художественного слова. Он писал: "Осмелюсь сказать, что древняя и всегда молодая изящная словесность, или художественная литература, - это форма познания жизни посредством слова, она передает нам изменчивую картину мира. А писатель по-прежнему остается строителем самого хрупкого и самого высокого храма в мире - человеческой души, и нет более важного смысла в литературе, чем совершенствование человека. Без этого всякое художество и все философские формулы бессмысленны".

В девяностые годы Юрий Бондарев публикует "Непротивление" и "Бермудский треугольник".

Роман Юрия Бондарева "Непротивление" - это то, на мой взгляд, чего нам сегодня не хватает.

Это - не астафьевская злость и ненависть к стране и народу, захватившая его целиком, по сути, тоже писательская реакция на тотальное разрушение, на свое нынешнее одиночество и ненужность в этом враждебном мире.

Это - не васильбыковский отказ от себя, прежнего, отказ от своего офицерского вызова, по сути, перечеркивающий всю его предыдущую жизнь в безуспешных попытках встроиться в идеологию разрушения.

Это - роман русского сопротивления. Это -офицерский вызов Юрия Бондарева всей гнилой перестройке. К своему герою - полковому разведчику лейтенанту Ушакову - писатель подбирался долго. В "Береге" лишь намечен эскиз такого героя - Княжко. И, может быть, не случайно герой сопротивления, герой офицерского вызова Александр Ушаков появился одновременно с офицерским вызовом Юрия Бондарева. Он пошел на свое "безрассудство" одновременно со своим героем. То, что подобный герой - не результат писательской лакировки, не натужная идеализация, а неизбежная форма существования русского человека, неумного в своей нерасчетливости, подтверждает и вся наша военная литература.

Юрий Бондарев всегда социален в своей фронтовой прозе, он мастер сюжета, и потому в спорах о романах почти не успевают сказать о его лиричности, и даже об эротичности, чувственности его героев. Женщины всегда "населяют" его произведения, пожалуй, больше, чем у всех других писателей-фронтовиков. Но и здесь Юрий Бондарев придерживается все тех же понятий офицерской чести, традиционной русской офицерской психологии. Он не показывает нам женщин падших, разного рода ведьмочек, до которых так падка современная проза. Он возвышает своих героинь, любуется ими. Часто женщина и оказывается последней надеждой в его прозе. Той самой соломинкой, за которую хватается его герой в борьбе с враждебным миром. И пусть соломинка, как и положено, не выдерживает тяжести, герой гибнет, но остается любовь Остаётся русское рыцарство. Но память о нём, а может, и желание возродить, воскресить того фронтового рыцаря помогла уцелеть таланту Юрия Бондарева, помогла ему выйти из игры непротивления, помогла бросить свой последний офицерский вызов нынешнему разрушительному режиму.

Как видим, до нынешних дней писатель Юрий Васильевич Бондарев на своем боевом посту, не боится полемики и смело бросает свой офицерский вызов. И сейчас, в свои теперешние девяносто лет, он остаётся центром свободной вольной русской литературы. Да, он уже не живёт романами, живёт "мгновениями", но такие иные его "мгновения" весят тяжелее многих нынешних романов.

Помню, мы пили с ним в былые годы у него в Красной Пахре трофейную водку и пришли к выводу, что Юрий Васильевич Бондарев - неубиваемый мушкетёр. Честь и достоинство, смелость и отвага, некая весёлая офицерская бравада и борьба до последнего патрона. Юрий Васильевич говорил мне в той беседе: " Люди хотят на старые истины надеть новые современные одежды. Мы с вами будем вроде бы неудобно себя чувствовать, если на нас натянут штаны мушкетёра шестнадцатого столетия. Хотя эти мушкетёры - ребята были, как говорится, молодцы из молодцов. Это происходит независимо от нас. Хотя для того, чтобы не изменялась нравственность, я готов и в штанах шестнадцатого столетия ходить. Что ж, истины познаны. Правда ясна, как кусок чёрного хлеба. Но мы должны всё-таки думать, что мы открываем новую тайну. Знаете, почему? Потому что, как это ни странно, ещё многим людям надо сообщить её. Что есть правда? Что есть жизнь? Что есть смерть? Что есть искренность? Что есть чистосердечность? Что есть любовь? Что есть так называемое счастье, которое на этой земле недостижимо?

В моей жизни счастье длилось лишь минуты. Когда Бог возьмёт нас, тогда, может быть, мы увидим и познаем, что такое счастье. Если мы этого заслужим. Я иногда думаю, почему так наказана Россия? За что? За какое грехопадение? Неужели мы нагрешили больше, чем это терпит мироздание? За многие предательства? Да, наверное, за самопредательство. Но я не предаю чувство любви к женщине. Я не предаю своих давних друзей. Я до конца верен русской литературе и России. И таких, как я, множество. Так за что же сегодня народ наш сверх меры наказан?

Как, наверное, у каждого юноши, у меня с самого начала войны была уверенность: меня не убьют. Я не должен умереть. С другой стороны, у меня была, как у книжного романтика, и ещё одна цель - быть, как Андрей Болконский. Проявить себя. Не закончив девятый класс, я записался добровольцем рыть окопы под Москвой. Все ребята из нашего класса были как один. Был в народе такой патриотизм, что его даже не называли патриотизмом. Он просто был - и всё. Удивительная вещь, на войне со своими ребятами мне и страшно-то было только одно: прямое попадание в орудие, когда мы занимали определённые позиции и надо было стрелять по танкам. Поэтому я всегда выбирал наводчиками деревенских ребят. Они почему-то всегда были самыми лучшими артиллерийскими снайперами. Я до сих пор помню их всех. И помню лица их перед прицелом. Как они сбоку чутко смотрели на меня, ибо от меня зависел точный прицел: ошибись я в прицеле - и всё, конец. Вот это и было самое страшное. Но мы об этом старались не думать. Я, например, изображал из себя неубиваемого мушкетёра. "Ребята, становимся на прямую наводку, на высоте 120, стоим до последнего. Расшибём танки к чёртовой матери и пойдём пить трофейную водку""

Вот так и будет жить до конца - непобеждённым. Несгибаемый русский офицер. Великий русский писатель. Юрий Васильевич Бондарев.

Дорогой Юрий Васильевич, от имени всей редакции поздравляем Вас с девяностолетием! Желаем всего самого доброго! Пишите. А мы будем читать вашу великую прозу.

Владимир Бондаренко

13 марта 2014 0

Культура

На любые важные события обязательно откликается поэзия. Не по чьему-то заказу. По велению души и сердца. Вот и сейчас: есть уже "Поэзия Майдана", есть "Поэзия Антимайдана". Мы не будем касаться стихов бандеровцев, даже русскоязычных. Жаль, конечно, что, к примеру горловчанка Татьяна Малахова воспевает героев майдана. И проклинает "беркутовцев". Думаю, поймет со временем свою ошибку, лишь бы поздно не было Но стихи русских поэтов, встревоженных событиями на Украине, уже стали и литературным, и политическим событием нашего времени.