Однажды пришло время и Петра Николаевича. Однако после нескольких боев выяснилось, что он вписывался в традицию плохо. Во время драки Петр Николаевич впадал в бешенство, как берсерк, и не следил, что творит. Он не использовал запрещенных приемов, но избивал противников нещадно. В результате доступ к боям ему закрыли, он разругался с пожилым тренером и ограничился боксом, в котором достиг со временем разряда мастера спорта. Возможно, оно и к лучшему, думал позже Петр Николаевич. Он слышал что-то про дело против подпольной бойцовской группировки, в которую внедрился агент КГБ. Лидеров группы посадили за сепаратизм, рядовых членов поставили на учет в милиции по месту жительства. Петр Николаевич предполагал, что это накрыли как раз его старых знакомых.

Этот случай хорошо показывает, до чего бессмысленны многие выдумки Петра Николаевича. История в первозданном виде, пожалуй, даже колоритнее, чем блеклые переделки, но он цепляется за выдумки, возможно, потому лишь, что в истинной версии бои не являлись источником заработка.

В другой странный миф Петр Николаевич почти поверил сам. Якобы, в армии он заступился за другого рядового перед офицерами, за что шесть офицеров позднее избили его ногами, разорвав поджелудочную железу и повредив позвоночник. Почему-то его не комиссовали, и остаток службы он провел в лечебке, на особых условиях, неспособный ходить без костыля.

По окончании службы, он вернулся в родной Казахстан из неприветливой Бурятии (где деды заставляли в начале службы бегать босиком по снегу в тридцатиградусный мороз и где у многих рядовых зимой начиналась цинга, шатались и даже выпадали зубы).

Вернулся он не здоровым парнем, каким ушел, а наполовину инвалидом.

Тем не менее, он не одумался, курил, пил, жил неделями в самодельной хижине среди гор со своими друзьями и охотился на горных баранов. Нравы среди друзей были суровые. В частности, любого, приближающегося к хижине, даже своего, они обстреливали издалека из карабинов, ради интереса, и делали ставки, случится что-нибудь с мишенью, или нет.

Состояние его здоровья от распутной жизни ухудшалось. У него развился сахарный диабет, от того, что он гробил алкоголем и без того поврежденную поджелудочную железу. Хуже того, у него начался туберкулез позвоночника, потому что инфекция проникла в треснувший после избиения позвонок; тут сказался ночной горный холод.

В один прекрасный день он почувствовал, что скоро умрет, если ничего не изменит в себе. Тогда он завязал с вредными привычками, перестал бывать в хижине в горах и занялся бегом. Вначале он бегал по три минуты, плача от боли, но постепенно наращивал дистанцию. К этому он добавил витаминную диету и упражнение с ремнем, которое позже стал прописывать своим клиентам. Благодаря упорным занятиям он излечился от туберкулеза позвоночника, а спустя многие годы полностью восстановил функцию поджелудочной железы, так что мог больше не ограничивать себя в сладком и алкоголе. В двухтысячном году он проверил, действительно ли излечился, напившись впервые за много лет на дне рождения у друга. Все было нормально. Он даже проснулся утром, как положено, в шесть утра, и отправился на пробежку. Правда, шести километров для того, чтобы выветрить похмелье, не хватило, и Петр Николаевич пробежал в то утро все двенадцать, в результате чего не успел позавтракать и сеанс с первым клиентом проводил на голодный желудок.

Вся история, от начала до конца, могла бы вызвать большое любопытство у профессионального медика. К сожалению, медикам до самого последнего времени не предоставлялся случай услышать ее, потому что Петр Николаевич всю жизнь презирал медицину, избегал врачей, прививок, антибиотиков и стабильно потреблял только два препарата: активированный уголь и спиртовой раствор йода.

Истинные обстоятельства истории, возможно, станут открытием даже для самого Петра Николаевича. В армии он однажды затеял драку, не зная, что происходящее видят офицеры. Те не стали применять дисциплинарных мер, просто встряли и избили обоих. В лечебке он услышал историю про парня, который выпал из кузова ЗИЛа на полном ходу и каким-то образом получил разрыв поджелудочной железы. Никто из рассказчиков толком не знал, что это такое, да и врачи в части, кажется, тоже понимали слабо. Диагноз не был поставлен вовремя, и парень умер. Потом приезжали разбираться шишки из штаба военного округа.

Значительно позже, благополучно вернувшись из армии и поступив, стараниями отца, в институт, Петр Николаевич поначалу не начинал заново спортивные занятия школьных времен и пустился в распутную жизнь, в частности, посещал с друзьями хижину в горах, где за скромные деньги были доступны опиум и каннабис, водка, женщины и патроны. Деньги они, однажды, решили доставать охотой на горных баранов и продажей туш. Убить, правда, получилось лишь одного. На рынке выяснилось, что это был не горный баран, а отбившаяся от стада, оголодавшая овца. Ее опознал хозяин. Овцу пришлось отдать, и весь рынок еще долго смеялся над незадачливыми охотниками.

Однажды Петр Николаевич шел в хижину с друзьями под покровом ночи. Вдруг впереди поднялся рой вспышек, и по долине разлился грохот выстрелов. Друзья предпочли побежать обратно, в город. Как выяснилось позже, в ту ночь хижину «взяла» милиция, так что малина кончилась.

Спустя время, при диспансеризации в институте, Петру Николаевичу поставили два диагноза: спондилит и триппер. Первый — воспаление позвоночника — оказался ошибочным, а вот второй — самым что ни на есть правильным. И вылечился от него Петр Николаевич отнюдь не утренним бегом и физкультурой, а банальными уколами.

Впрочем, даже если бы упражнение с ремнем имело целебный эффект, Петр Николаевич тогда не смог бы им воспользоваться. Он узнал о нем гораздо позже, из видеозаписи «Мастера Шотокан Каратэ До». А в годы юности он лишь видел раза два его более трудный аналог, и не придал значения. Это был фокус, который исполнял один из сельских пастухов за пачку папирос, предпочтительно, «Казбека». Он смыкал руки на ремне вплотную, в то время, как мастер каратэ держал их на расстоянии полуметра. Для того, чтобы обернуть вокруг туловища руки, вплотную сомкнутые на ремне, требовалась такая растяжка плечевого пояса, которой не было ни у других казахских пастухов, ни у мастера каратэ с видеокассеты, ни у Петра Николаевича.

История про две страшные болезни и чудесное исцеление получила ход у Петра Николаевича только в самом конце девяностых, и он демонстрирует все признаки глубокой веры в ее правдивость. Это дает основания полагать, что пришло время радикальной психотерапии для самого патентованного психолога».

Дочитав письмо, Петр Николаевич был в панике. Впервые ему пришло в голову, что лучше попытаться замириться с сектой. Другим вариантом была жалоба в милицию, но пока с ним ничего не сделали, чтобы было основание для жалобы. Петр Николаевич решил сначала добраться до дома. Если там будут следы взлома или кражи, он пожалуется в милицию, что секта систематически запугивает его.

Он еле дождался полудня следующего дня, когда его выписывали. Ночью он не мог спать, и каждый шорох в коридоре заставлял его думать, что это наемный убийца секты подкрадывается с бритвой в руке. Утром он снова и снова перечитывал письмо, недоумевая, откуда секта могла достать такую подробную биографию. Ведь он не вел дневников!

Когда, он, наконец, был свободен и спустился в камеру хранения получить ключи, теплую одежду и пачку денег в желтой обертке, у него почти не было сил радоваться сохранности сбережений.

По пути домой он постоянно оглядывался. То здесь, то там, среди толпы, ему мерещились два лица. Впрочем, если они и существовали, то были неуловимы. У подъезда Петр Николаевич задумался над тем, насколько хорошей будет идея возвращаться домой.

Не ждут ли его там? С другой стороны, подумал он, если бы их задачей было поймать его, они бы не приносили ему письмо и не устраивали спектакли с Сергеем, Еленой и Дмитрием.

Он поднялся, вставил ключ в замочную скважину, попробовал повернуть, но у него не получилось. Он подергал ручку двери, дверь открылась. Она не была заперта.