Воспоминание об этой истории подвело черту колебаниям Олега. Он решил, что Дмитрию доверять нельзя, и что нужно срочно найти таксофон, позвонить Петру Николаевичу и обо всем рассказать. Мобильного телефона у Олега не было, он отказывался от него из протеста. По его мнению, мобильными телефонами пользовалось только быдло, которое не в состоянии тратить деньги на стратегические вещи (к коим он относил занятия с Петром Николаевичем). В связи с мобильным телефоном, у него были три ассоциации. Все три — сцены последнего года. Первая — его одноклассница вдруг кричит: «О! Мне смс-ка пришла! Это Даша пишет, говорит уже на подходе», а через минуту в класс входит эта самая Даша, улыбаясь до ушей: «Ты получила мою эсэмэску?»

Вторая сцена — ненавидимый им одноклассник Данил идет по улице из школы, в одной руке, вытянутой в сторону, мобильный телефон. Данил косится на него и что-то щелкает на клавишах. В другой руке сигарета, он отнимает ее ото рта широким жестом, выпускает из ноздрей дым и говорит своему приятелю: «Слышь, ну я ей отэсэмэсил, чтобы на Бухло подгребала». Третья сцена — бритый парень с синими подглазьями, усевшийся на сиденье в метро перед носом старика и увлеченно тыкающий в кнопки. Олег специально тогда подкрался поближе, чтобы глянуть на экран. Парень, оказывается, играл в «змейку».

Итак, Олег решил сбежать, найти таксофон и позвонить Петру Николаевичу. Он надеялся, что когда расскажет всю историю, Петр Николаевич сжалится, простит пропуск и переназначит занятие. Он старался отогнать мысль, что по своей глупости и мягкотелости потерял целое занятие с Петром Николаевичем, или две тысячи рублей. На мгновение он задумался об ответственности за машину: его попросили посторожить, оставили включенным радио и не заперли двери. Но перспектива дожидаться их и объясняться, уговаривая отпустить его (он воспринимал это исключительно так) была страшнее. В конце концов, это незнакомцы, которые водят меня за нос и отнимают мое ценное время, я не должен заботиться об имуществе какой-то там курящей и пьющей мрази. Он оглянулся, оценивая обстановку. Для того, чтобы шмыгнуть во двор, нужно было пробежать всего пятьдесят метров. Как только он окажется во дворе, они его уже не найдут, и риск расплаты исчезнет. Дальше он спокойно доберется до метро, проедет одну станцию, чтобы замести следы, найдет таксофон и позвонит Петру Николаевичу.

Он колебался, собираясь с духом для побега, когда ему вспомнилось старое предостережение отца. Отец осуждал его увлечения «сектами», как он это называл, и считал, что все «психологи, астрологи и прочая шушера» являются гомосексуальными педофилами и только поэтому выбирают себе такое призвание. Олег ни в коем случае не мог предположить такую склонность у Петра Николаевича, но вот у этих двоих, Дмитрия и Леши — вполне. Ему вдруг представилось, как его привозят на квартиру, где «свежего мяса» ждет с нетерпением дюжина педерастов. Его приковывают к батарее и имеют до самого утра с короткими перерывами, а потом отпускают. Он враскоряку бредет к метро, понимая, что ни в коем случае нельзя подавать жалобу в милицию, и мучительно думая о том, каков шанс, что кто-то из педерастов был вич-инфицированным.

У него уже был в жизни эпизод ужаса перед заражением. В феврале десятого класса, ровно год назад, он решил переломить линию своего домоседства, депрессии, изоляции и постоянных ангин. Тогда он еще не общался с Петром Николаевичем и не знал, что тьюнинг — единственный способ избавиться от болезненности. Он думал, что для прекращения болезней достаточно зарядки и спорта, и решил начать кататься на лыжах, потому что жил рядом с лесопарком. Он нашел по телефонному справочнику центры проката лыж (по Интернету он искать не стал, думая, что реклама в Интернете гарантирует, что фирма будет намного дороже), выбрал ближайший и взял за сто рублей в месяц с залогом шестьсот советские деревянные лыжи. В первую же поездку одна лыжа наехала на древесный сучок и треснула поперек, по шву склейки. Олег вернулся домой пешком, очистил трещину от снега, высушил феном, обезжирил спиртом и заклеил клеем-моментом. Но после пары поездок клей поддался. Олег снова высушил их, но не только посадил на клей, а еще обмотал скотчем. Он не знал, насколько конструкция крепка, и взял скотч и нож с собой. Наклеенная на лыжу лента быстро сбилась, он остановился, и стал обматывать лыжу заново. Лента не прилипала к влажной от снега лыже, в раздражении он резко отсек намотанный кусок скотча и задел палец. Из косого пореза хлынула кровь, и Олег с ужасом подумал, что находится посреди грязного парка, лезвие его ножа не обработано спиртом, а лыжи, которые он трогал, до него побывали в сотне рук. Ему нечем было остановить кровь, и он сначала подсушил рану рукавом свитера, а потом плотно замотал палец скотчем. Он чувствовал, что домой ехать нельзя, потому что это будет безоговорочным поражением, и он тогда больше никогда не пойдет кататься на лыжах. С ощущением: «Я настоящий мужик, я герой, я не сдаюсь, несмотря на раны», — он продолжил кататься, поминутно отгоняя мысли о возможном заражении. Ему представлялось два варианта — столбняк, который развивается от попадания грязи в глубокую, лишенную доступа кислорода рану, и вич, про который он знал, что он передается через кровь. Он изматывал себя лыжами, глубоко дыша и жмурясь от твердых крупинок снега. Его переполняло чувство трагизма: «Герой продолжает дышать полной грудью, несмотря на то, что уже обречен». Придя домой, он долго промывал рану, обрабатывал ее спиртом и залил йодом так, что сожгло кожу. В следующие дни он прочитал все доступное про вич и понял, что заразиться таким образом все-таки не мог.

Итак, еще сидя в машине, Олег предположил вариант с групповым изнасилованием и больше не мешкал. Он вылез из машины и хотел уже бежать, когда увидел Лешу с Дмитрием на выходе из магазина. «Да нет, не помогай, мы донесем», — крикнул Дмитрий. Олега словно парализовало. Он стоял и наблюдал, как они грузят в багажник два ящика пива, шесть бутылок водки и пакеты с едой. «Да садись, чего встал?» — бросил Дмитрий. Олегу в тоне голоса послышалось раздражение, и он решил, что за время в гараже и магазине Леша настроил Дмитрия против него. «Как обычно, думаешь купить хавки на косарь, покупаешь на три», — пожаловался Леша, заводя машину — «Не говори, особенно в супермаркете, — поддержал Дмитрий. — Наберешь в тележку всякой хуйни, домой придешь и думаешь, чё с этим делать?!»

Они доехали до конца дома, завернули во дворы и остановились у подъезда пятиэтажки. «Все, Олег, приехали. Сейчас будешь помогать». Его нагрузили пакетами с едой, взяли алкоголь и вошли в подъезд. Квартира Леши была на первом этаже. В узкой прихожей было не развернуться. Они повесили куртки на полупустую вешалку. Пока они ставили в холодильник водку и часть пива, Олег осмотрелся. Квартира была однокомнатная, паркет затерт местами до того, что побелел, и от него отшелушивались волокна. Одна стена комнаты, вдоль которой стояла софа, была завешана громадным ворсистым ковром с изображением тигра в прыжке. Вдоль другой стены стоял шкаф, кресло и компьютерный столик у окна, с полудюжиной чашек вокруг монитора. Из каждой торчала чайная ложка, из одной даже две. Окно закрывали плотные брусничного цвета шторы, лампа была в красном картонном абажуре. Дмитрий отпихнул в сторону Олега и включил свет, все предметы в комнате залило кровавым.

Леша закричал из кухни: «Олег, на тебя пельмесы варить?». Олег замешкался, и Дмитрий ответил за него: «Вари, если не будет, мне больше достанется». Он швырнул на софу пару пакетов из магазина, достал из одного чипсы. Открыв зажигалкой бутылку пива, уселся за компьютер. Воздух наполнился приятным запахом копченостей. Олег понял, что очень хочет чипсов и, возможно, пива. Дмитрий сказал, не поворачиваясь:

«Там всякое хавло в пакетах, угощайся» — «Спасибо, пока не хочу», — ответил Олег, продолжая стоять в проходе. Компьютер показал картинку «Windows 98». Потом появился рабочий стол с фотографией женщины в коже, с обнаженной грудью и двумя пистолетами в руках. «О! В футбол порубимся», — сказал радостно Дмитрий и щелкнул по ярлычку. Пренебрегая настройками, он нажал подряд: «Игра — Новая — Начать».